– С тобой все хорошо? – спросил Хоук.
– Да. Почему ты спрашиваешь?
– Похоже, с тобой что-то произошло, когда герцог обращался к народу.
Я сделала мысленную пометку не забывать, насколько он наблюдателен.
– Я… – Я собралась сказать, что со мной все было в порядке, но поняла, что он не поверит. – У меня немного закружилась голова. Наверное, я сегодня мало ела.
Его пристальный взгляд исследовал видимую ему часть лица, и даже несмотря на вуаль я чувствовала себя нестерпимо открытой, когда он смотрел на меня так.
– Терпеть не могу эту штуку, – сказал он.
– Какую? – озадаченно спросила я.
Хоук ответил не сразу.
– Терпеть не могу разговаривать с вуалью.
– О! – Я поняла и коснулась спрятанных под вуалью волос. – Думаю, это многим не нравится.
– Сомневаюсь, что тебе нравится.
– Нет, – согласилась я и оглядела комнату, будто ожидала, что где-то здесь прячется жрица Аналия. – То есть я бы предпочла, чтобы люди могли меня видеть.
Он склонил набок голову.
– Каково это – носить ее?
У меня перехватило дыхание. Никто… никто никогда не спрашивал меня об этом. И пусть я много чего могла сказать о мыслях насчет вуали и ощущениях в ней, я не знала, как все это облечь в слова, хотя и доверяла Хоуку.
Некоторые вещи, если сказать их вслух, обретают собственную жизнь.
Я подошла к креслу и села на краешек, пытаясь придумать, что ответить. В голову пришло только одно.
– Она как будто душит.
Хоук подошел ближе.
– Тогда зачем ты ее носишь?
– Не знала, что у меня есть выбор. – Я подняла голову.
– У тебя есть выбор сейчас. – Он опустился передо мной на колени. – Здесь только ты и я, стены и скудный набор мебели.
Я скривила губы.
– Ты носишь вуаль, когда с тобой только Тони?
Я отрицательно покачала головой.
– Тогда почему не снимаешь сейчас?
– Потому что… с Тони мне разрешено быть без вуали.
– Мне говорили, что ты должна носить вуаль все время, даже с теми, кому можно видеть тебя без нее.
Разумеется, он был прав.
Хоук выгнул бровь.
Я вздохнула.
– Я не ношу вуаль в своей комнате, когда не ожидаю, что кто-нибудь придет, кроме Тони. И я не ношу ее здесь, потому что… чувствую, что тогда у меня больше контроля. Я могу…
– Можешь выбирать, носить ее или нет? – докончил он за меня.
Я кивнула, ошеломленная тем, что он это понял.
– Сейчас у тебя есть выбор.
– Да.
Но было трудно объяснить, что вуаль также служит барьером. В ней я помню, кто я и как это важно. Ну а без нее было так легко хотеть… просто хотеть.
Долгое мгновение Хоук рассматривал вуаль. Потом кивнул и медленно поднялся.
– Если тебе что-нибудь понадобится, я буду снаружи.
К горлу подкатил странный комок, мешая говорить. Я осталась в кресле, когда он вышел из комнаты, и уставилась на закрытую дверь. Я не шевелилась. Не снимала вуаль. Долго не снимала.
Пока не перестала хотеть.
Следующим вечером я стояла у двери приемной герцогини на втором этаже. Ее приемная располагалась в противоположном конце коридора от кабинета герцога. Я стояла к нему спиной и не хотела видеть этот кабинет, не хотела даже думать о нем.
Перед комнатой Джасинды Тирман дежурили два королевских гвардейца, а рядом со мной ждал Виктер. Утром я рассказала ему, что на самом деле произошло во время обращения герцога и герцогини к народу и что я даже не уверена, почувствовала ли что-то на самом деле. Он предложил поговорить с герцогиней, поскольку жрица вряд ли даст мне какую-то полезную информацию, а герцогиня, в зависимости от ее настроения, может говорить откровенно.
Оставалось только надеяться, что она в настроении разговаривать.
В присутствии других королевских гвардейцев мы с Виктером молчали, но я знала: он обеспокоен тем, что я ему поведала. Тем, что это может означать. Мой дар развивается или же мне просто почудилось?
«Это просто мог быть стресс после всего, что произошло, – сказал он утром. – Наверное, лучше подождать и никого не беспокоить, пока ты не будешь уверена, что дело именно в твоем даре».
Виктер волнуется, что мне всего лишь показалось; что это можно будет каким-то образом поставить мне в вину, но я не хотела ждать, пока такое случится еще раз. Я предпочитала знать, дело в моем даре или нет, чтобы лучше реагировать.
Дверь открылась, и вышел один из королевских гвардейцев.
– Ее милость примет вас сейчас.
Виктер остался снаружи, поскольку предполагалось, что о моем даре знают только герцог с герцогиней и жрецы.
Я нарушила столько правил, и неудивительно, что Хоука вчера вечером поразило мое нежелание снимать вуаль. Вот о чем я думала, входя в приемную. Я отбросила эти мысли и огляделась.
Мне всегда нравилась эта комната с ее стенами цвета слоновой кости и светло-серой мебелью. Она производила такое мирное впечатление, была такой теплой и приветливой, несмотря на отсутствие окон. Наверное, из-за ослепительных люстр. Герцогиня сидела за маленьким круглым столиком и пила что-то из крохотной чашки. Ее светло-желтое платье напомнило о весне в столице.
Она подняла голову, и на лишенном возраста лице заиграла легкая улыбка.
– Входи. Садись.
Я заняла кресло напротив герцогини и обратила внимание на тарелку с печеньем. Остались только ореховые. Наверное, шоколадные съели в первую очередь – у герцогини была та же слабость, что и у Виктера.
– Ты хотела со мной поговорить?
Она поставила изящную чашку, расписанную цветами, на такое же блюдечко.
Я кивнула.
– Да. Знаю, что вы очень заняты, но я надеялась, что вы можете мне кое с чем помочь.
Она слегка наклонила голову, и по ее плечам рассыпались красновато-коричневые локоны.
– Должна признать, я сгораю от любопытства. Не помню, когда ты в последний раз приходила ко мне за помощью.
Зато я помнила. В тот раз, когда я просила переселить меня в старое крыло замка. Уверена, герцогиня до сих пор не понимает, зачем мне это было нужно.
– Я хотела поговорить… – Я сделала глубокий вдох. – Я хотела поговорить о моем даре.
Ее непроницаемо-черные глаза слегка расширились.
– Не ожидала такой темы. Кто-то узнал о твоем даре?
– Нет, ваша милость. Дело совершенно в другом.
Она взяла с колен салфетку и вытерла пальцы.
– Тогда что же? Пожалуйста, не тяни.
– Кажется, с моим даром что-то происходит, – сказала я. – Было несколько ситуаций, когда я… полагаю, я чувствовала что-то еще, кроме боли.
Она медленно положила салфетку на стол.
– Ты применяла свой дар? Ты знаешь, что боги запрещают тебе это делать до тех пор, пока тебя не признают достойной его использовать.
– Знаю. Я его не применяла, – с легкостью солгала я. Возможно, со слишком большой легкостью. – Но иногда он вырывается. Когда вокруг меня большая толпа, я с трудом его контролирую.
– Ты обсуждала это со жрицей?
Добрые боги, нет.
– Такое редко бывает, клянусь. И это случилось совсем недавно. Я удвою свои усилия по контролю за ним, но когда это случилось, мне показалось… показалось, что я чувствую не только боль.
Герцогиня целую вечность смотрела на меня немигающим взором, а затем встала. Я с легкой тревогой наблюдала, как она подходит к белому шкафчику у стены.
– И что ты, по твоему мнению, почувствовала?
– Гнев, – ответила я. – Во время последнего Городского Совета и вчера вечером я чувствовала гнев. – Я не стала говорить о Лорен. Не буду ее выдавать. – От того мужчины, который…
– Последователя?
– Да. По крайней мере, я так думаю, – уточнила я. – Думаю, гнев исходил от него.
Она налила себе из графина.
– Ты чувствовала еще что-нибудь, что показалось тебе ненормальным?
– Я… кажется, я почувствовала еще и страх. Когда герцог говорил о нападении Жаждущих. Ужас очень похож на боль, но они ощущаются по-разному, и, кажется, я могу чувствовать что-то, похожее на… не знаю. Радостное волнение? Предвкушение? – Я нахмурилась. – Полагаю, эти два чувства – одно и то же. В каком-то смысле…
– А сейчас ты что-нибудь чувствуешь?
Герцогиня повернулась ко мне, держа в руке бокал с напитком, который я приняла за шерри.
Я изумленно вытаращилась сквозь вуаль.
– Вы хотите, чтобы я применила дар на вас?
Она кивнула.
– Я думала…
– Неважно, что ты думала, – оборвала она, и я напряглась. – Я хочу, чтобы ты сейчас высвободила свой дар и сказала, чувствуешь ли ты что-нибудь.
Хотя ее просьба показалась мне более чем странной, я сделала, как она хотела. Отпустила чутье, почувствовала, как между нами протягивается канат и… и не соединяется ни с чем, кроме безграничной пустоты. По моей коже пробежала дрожь.
– Чувствуешь что-нибудь, Пенеллаф?
Оборвав связь, я покачала головой.
– Ничего не чувствую, ваша милость.
Герцогиня резко выдохнула через ноздри и осушила бокал одним глотком.
Расширив глаза, я пыталась быстро осмыслить ее реакцию. Она как будто… почти ожидала, что я что-то почувствую от нее, но я никогда не была на это способна. И не думаю, что когда-нибудь такое смогу.
– Хорошо, – выдохнула герцогиня.
Она резко развернулась к шкафчику, чтобы поставить бокал, и юбки взметнулись вокруг ее лодыжек.
– Я не знаю, в самом ли деле что-то почувствовала или… – Я оборвала фразу, встретив ее взгляд.
– Полагаю, твой дар… созревает, – сказала она, подходя ко мне. Она вцепилась в спинку кресла, и в ярком свете люстры блеснуло обсидиановое кольцо на ее пальце. – Логично, что такое происходит по мере приближения твоего Вознесения.
– Так это… нормально?
Она поцокала языком. На мгновение мне показалось, что она собралась что-то сказать, но потом передумала.
– Да, думаю, что так, но… но я бы не стала говорить об этом его милости.
От этого слабо завуалированного предостережения у меня напряглись плечи. Я так и не знала, известно ли герцогине о… пристрастиях ее мужа. Не представляю, что она могла быть совершенно слепа в этом отношении, но в глубине души я на это надеялась. Потому что если она знала и ничего не предпринимала, чтобы ему помешать, делало ли это ее хоть немного лучше? Или я к ней несправедлива? Одно то, что она Вознесшаяся, не означает, что у нее есть власть над мужем.