Господи, везде кручина!
Мир завален горем, бедами!
У меня убили сына,
С Твоего ли это ведома?
Там, где время просвечивает сквозь религиозную формулу, оно являет свой мрачный, радикально пессимистический лик:
Как ни старалась
Телом страдальным,
Как ни металась…
Никто не поверит,
Все стали как звери,
Друг другу постылы,
Жадны и хилы.
Люди живут,
Ни сеют, ни жнут.
Дни так похожи —
Этот, вчерашний,
Господи Боже,
Страшно мне, страшно!
Исключительно позитивны в этом апокалиптическом ощущении времени только вещи, толкающие авторское «Я» на мистический путь к Господу:
Обступили меня предметы
И сдвигаются все тесней.
Я вещам отдана в ученье.
[…]
Целомудренны вещи, ревниво
Охраняют свою мечту,
И служа им, — раб терпеливый
Я законы их свято чту.
Но протянуты долгие тени
От вещей к звездам золотым.
Я их вижу и в дни сомнений,
Как по струнам — вожу по ним.
Вещи в своей простой чувственности и изначальной существенности дают смысл и открывают путь к Богу.
Но не только простые вещи обеспечивают смысл в последние времена, но и художественное творчество. При этом творчество понимается поэтом более не как креативный художественный акт, возвещающий о себе, но как простое свидетельство, учреждающее противовес гибнущему миру.
А кругом стоит стон.
Правят тьму похорон.
Окончанье времен.
Погибает народ.
А душа поет…
Простое свидетельство инобытия, которое основано на религиозном опыте, становится у Герцык единственной формулой искусства перед лицом надвигающейся тоталитарной системы. К этой формуле апологии бытия перед грозящей опасностью абсолютного уничтожения личности в последующие десятилетия обращаются многие, притом не только поэты. И все яснее становится, что искусство — это даже не свидетельство, но, как у Герцык, лишь место для свидетельствования, а само свидетельство говорит о другом, религиозном опыте. В своей поэзии Герцык выходит из литературы модерна навстречу тоталитарному XX столетию. В этом столкновении — завораживающая суть ее стихов.
Герман Риц, Цюрих
СТИХОТВОРЕНИЯ
ИЗ РАННЕЙ ТЕТРАДИ
«Что-то глубоко-певучее слышится…»
Что-то глубоко-певучее слышится
В плеске и рокоте волн,
Как-то свободно и радостно дышится,
Мерно качается челн.
Грезы забытые вновь просыпаются,
Что-то творится с душой,
Мысли тревожные все удаляются,
Будто сливаясь с волной…
Издали песня рыбачья доносится,
Брызги порою летят…
Тихая думушка на сердце просится,
Волны шумят и шумят.
КАК КО МНЕ ПРИШЛА ЖИЗНЬ
In dein Auge, о Leben,
Schaute ich jungst…
Auch Ihr liebt die Erde
Und das Irdische, aber
Scham ist in eurer Liebe
Und schlechtes Gewissen —
Dem Monde gleicht ihr…
День вечерел, когда она пришла ко мне,
Скользнула в комнату, склонилась надо мною
И всколыхнула сон в затихнувшей душе…
Она была, как египтянка, в длинном покрывале,
Закрыты были все черты ее лица,
И лишь загадочно-блестящие глаза
С тревожащим укором на меня взирали…
«Его тихая ласка согрела меня…»
Его тихая ласка согрела меня,
Взволновала душевный покой,
И смущенные мысли мои залила
Золотистой горячей волной.
И, как солнце купается в зыбкой волне,
Золотым рассыпаясь дождем,
Так заискрилось счастье в согретой душе,
Отразившись лучистым снопом…
Он мне дал для встревоженных мыслей моих
Столько нежных, сверкающих слов,
И затеплилось жаркое чувство во мне,
Встрепенувшись на ласковый зов.
Словно кто-то невидимо водит рукой
По натянутым, гибким струнам,
И мелодии льются волшебной волной,
Горячо призывая к словам.
Затаивши дыханье, я слушаю их,
Восхищенья и страха полна,
И не верю, что это, волнуясь, поет
Моя грустно-немая душа…
Если б только умела я лучше любить
И прижаться к нему горячо,
Чтоб услышать он мог, как проснулась душа,
Как воспрянуло сердце мое.
НА ПРАЗДНИКАХ
Сестре
Какой был тягостный и длинный день!
Как много было лиц, улыбок, разговоров,
Как трудно было говорить и спорить
И слушать все ненужные и пошлые слова!
И ты устала, милая? Пойди и сядь сюда!
Чтобы забыть, как речь звучит людская,
Чтоб отогнать несносный шум и заглушить его —
Подумаем и вспомним, как бывает,
Когда бывает хорошо….
Ты помнишь утро раннее в горах альпийских
И чистый звук рожка в прохладной дали?
Свежо глядели сосны, пробудясь от сна,
А сонные вершины чуть дремали.
Весь мир казался храмом нам, —
И как молитвы чистые к далеким небесам,
Сияли там и сям снега безгрешной белизною…
И шли мы — бодрые и ясные, как это утро,
Свободные, как ветер, как волна…
И воздух нас ласкал струями голубыми,
И на траве блестела жемчугом роса…
А помнишь ты другое счастье?
— праздник света…
Когда с блестящими глазами над столом склонясь,
Мы жили мыслями любимого поэта…
Приникнув к ним — мы слушали их зарожденье,
Сливались с ним взволнованной душой,
И трепетали крыльями под нашею рукой
Его мечты, тревоги и сомненья…
Потом — у нас был друг… Ты помнишь нас тогда?
Сверкающую дрожь души согретой,
И солнце, озарившее нас ярким светом,
И ласку теплую, и милые слова…
Когда так близко счастье подходило,
Что стоило лишь руку протянуть, чтоб взять его,
Но мы, не шевелясь, смотрели, как оно,
Сливаясь с золотым закатом, — тихо уплывало,
И на душе все пело, ликовало…
Сестра моя! мой друг! ты помнишь эти дни?
Прости же жизни бледные и скучные часы
И речи праздные… Они замолкнут все.
Опять неслышной поступью к нам счастье подойдет,
И засмеется, и шептать начнет
Свои горячие, лучистые слова…
Опять наступят тихие, как дума, вечера,
Залитые серебряным мерцаньем мысли…
А там, в горах, окутанные мглою,
Вершины дремлют в царственном покое,
И не растаяли еще альпийские снега…
«Я ушла в одинокий, запущенный сад…»
Я ушла в одинокий, запущенный сад,
Словно тени, бесплотные мысли встают,
Надо мной обнаженные ветви шумят,
Мутной тиной подернулся пруд…
Я не знаю, весна или осень в саду…
Все прозрачно кругом, воздух влажен и чист,
Ветер гонит и крутит безжизненный лист,
Неподвижно у старой сосны я стою.
На душе, как на голой и теплой земле,
Прошлогодние листья лежат,
Среди них зеленеет трава кое-где,
Молодые побеги сквозят…
Но как слабы, бледны, как бессильны они…
Почерневших же листьев лежит целый слой,
Заглушат ли они молодые ростки,
Или те их покроют собой?..
Я не знаю, весна или осень в душе,
Ветер гонит и листья, и мысли мои…
Обнаженные ветви шумят, как во сне,
Я стою неподвижно у старой сосны…
«Как живучи они… Сколько жизненных сил…»
Как живучи они… Сколько жизненных сил
В этих маленьких нежных цветах!
Они выросли где-то в теснинах души,
Как альпийские розы в снегах…
Уж над ними гроза пронеслась в небесах,
Туч свинцовых надвинулась рать,
Уж завяли живые цветы на полях,
А они… не хотят умирать.
Они сотканы были дрожащей рукой
Из лучей золотистых любви,
Их согрела улыбка и взгляд дорогой,
И от ласки они расцвели…
Эта ласка и взгляд уж погасли давно,
Тени черные всюду встают,
На душе, как безлунною ночью, темно,
А они — все живут и живут…
ГИМН
Ей — серой женщине
Опять ты здесь? Неслышно, как всегда,
Беззвучными шагами ты подкралась…
Я чувствую — твоя рука
Холодная на грудь мою легла,
И потому так тяжело дышать мне стало…
Давно уж здесь? Сидишь и смотришь на меня?
И ждешь? Ты думаешь, что без тебя я все забыла —
И тусклой жизни гнет, и тяжкую борьбу,
Что без тебя страдать я разучилась…
Постой! Не говори! Я все сама скажу…
Ты мне пришла напомнить все улыбки жизни
И показать, как жалки и бледны они,
Ты хочешь мне сказать, что жизнь уж отзвучала,
Замолкли песни все, потушены огни…
Что, как всегда, играла я лишь пеною одной,
Но и она растаяла, исчезла под рукой,
Что сказка кончена, что мрак растет везде,
Что наступила ночь… И в гаснущей душе
Остался только стыд пред жизнью и собой…
Ты видишь? Без тебя я знаю все…
Молчишь? Я не даю тебе сказать ни слова?
А может быть, ты знаешь что-нибудь еще,
Чего не знаю я? Еще страшней? Я слышать все готова…
Я не боюсь!.. Дай заглянуть в твои глаза,
Дай руку мне — твою безжалостную руку,
Вот так… Какая мягкая, прохладная рука!
За что тебя не любят? Я — люблю тебя.
Ты ничего не скажешь? Правда, слов не надо!
Ты поведешь меня туда, где не нужны слова,
Где нет их… где в душе застывшей
Все вянет, не узнав ни солнца, ни тепла.
Не прозвучав ни разу песней или сказкой,
Не засверкав горячей, трепетной слезой,
Не распустясь цветком, не отогревшись лаской,
Живет и гибнет все, окутанное тьмой…
Ты видишь?.. Я согласна… Ты права во всем.
И говорить мне, право, нечего тебе…
Как саван, надвигается густая тень.
Мне ничего не жаль! Пойдем!
Пусть сумерки сгущаются кругом,
И гаснет бледный, истомленный день!
СОНЕТ («Он мне чужой… Порыв небрежный ветра…»)
Он мне чужой… Порыв небрежный ветра
Пригнул тростник на камень мшистый,
Прильнув головкою пушистой, —
Он что-то шепчет ему нежно,
Ласкает, гладит, шелестит…
Но ветер стих… И гибкий стебелек,
Как прежде, далеко стоит,
А камень снова одинок.
Пускай звучали радостные речи,
Пусть в этой новой яркой встрече
Слилися мы взволнованной душой —
Настала вновь разлука… И сурово
Звучит в душе все то же слово:
Он мне чужой.
НА КАРТИНКЕ
Там, далеко, в стране чужой
Есть крест, —
Забытый одинокий крест.
К нему не подойдет никто,
Цветов не принесет
И не заплачет.
Но там — моя душа.
Она к нему прильнула, приросла,
И оторвать нет сил ее…
Она томится и тоскует там,
Ей холодно и страшно по ночам,
И я хочу назад ее призвать,
Хочу ее оттуда взять —
И не могу…
Там, далеко, в стране чужой
Есть крест,
Забытый, одинокий крест…
Но там — моя душа.
Не знаю — отчего…
«Потише говори!..»
Потише говори!
Смотри, как жизнь за нитью нить прядет,
И ткань густая медленно растет.
Сегодня тихо. Тени от людей
Тревожно не скользят по ней,
Так ясно видно все,
И слышно, как станок поет,
И как, склонясь над ним,
Угрюмо, терпеливо
Она прядет…
Смотри, как много нитей новых
Вплелось за эти дни…
Откуда все они?!
Смотри! Вот целая седая прядь!
Все тяжелей и гуще виснет пелена,
А пряха старая прядет, не зная сна.
Не будем ей мешать!
И ей порой
Нужна глубокая, слепая тишина…
И вот сегодня — день такой!
Потише говори!
ЗВЕЗДЫ
У нас пленные звезды томятся в душе,
Они блещут, как искры огня…
Но их родина — небо. Их тянет туда —
Вознестись и сиять в высоте…
Их небесные сестры к себе их зовут.
Они рвутся из темной души, —
Но помочь им нельзя. Лишь в глубокой тиши
Они зреют, пылают, растут…
Часто та, что горит ярче алой зари,
Вдруг померкнет, сгоревши дотла,
И угаснет неслышно, незримо она,
Не блеснув никому на пути…
А другая — чуть вспыхнет, чуть в сердце видна,
А уж рвется, дрожа, на простор…
Бросишь на небо взор — а уж там, разгорясь,
Светит новая ярко звезда…
РАЗ НОЧЬЮ
J’ai besoin de prier pour vivre jusqu’au jour,
Mais je n’ai pas de Dieu et la nuit est longue…
Снова ночь, — и опять я с тоской на душе
Разметавшись на жаркой подушке лежу,
Злые мысли меня в этой тьме стерегут,
И, я слышу — как крадутся тихо ко мне…
Надо думать о ясных, далеких вещах…
Надо вспомнить, как звезды дрожат в небесах,
Как колышется поле в полуденный зной
Золотистой волной…
Ты скажи: отчего все так скоро прошло?
Еще осени нет — а уж все отцвело,
Еще хочется жить — а поблекли мечты,
Как увядшие листья, кружат надо мной,
И весь мир непроглядной седой пеленой
Застилают они…
Но ведь осень проходит… вернется весна…
Ведь неправда, что я не увижу тебя?
Ты меня позовешь?..
Ах, опять неотвязные думы о нем,
Словно рой мотыльков, облепили меня,
Я, как пламя, свечусь в этом мраке ночном,
И, как пламя, мерцает и гаснет душа,
Пусть придет кто-нибудь, тяжело быть одной,
Пусть мне скажет, как быть, что мне сделать с собой,
Чтоб дожить до утра….
Пусть мне скажет, за что я должна так страдать?
На душе так невинно, как в поле цветы,
Созревала горячая сила любви
И хотела, как солнце, светить и ласкать,
Не жалея лучей, не прося ничего…
Но холодная туча закрыла ее,
Ты скажи мне — за что?..
Как устала я ждать… Как горит голова!
Злые думы, как змеи, обвили меня…
И бороться нет сил… На душе тяжело…
Этой ночи беззвездной не будет конца!
О, приди хоть на миг!.. я закрою глаза,
Положи свою руку на сердце мое…
Убаюкай меня…
«Не Вы — а я люблю! Не Вы — а я богата…»
Не Вы — а я люблю! Не Вы — а я богата…
Для Вас — по-прежнему осталось все,
А для меня — весь мир стал полон аромата,
Запело все и зацвело…
В мою всегда нахмуренную душу
Ворвалась жизнь, ласкаясь и дразня,
И золотом лучей своих огнистых
Забрызгала меня…
И если б я Вам рассказала,
Какая там весна,
Я знаю, Вам бы грустно стало
И жаль себя…
Но я не расскажу! Мне стыдно перед Вами,
Что жить так хорошо…
Что Вы мне столько счастья дали,
Не разделив его…
Мне спрятать хочется от Вас сиянье света,
Мне хочется глаза закрыть,
И я не знаю, что Вам дать за это,
И как мне Вас благодарить…
«Не будем говорить о ней!..»
Н. А. Р.
Не будем говорить о ней!
Она горит таким лучистым светом,
Так ярко, что,
Не поднимая глаз —
Вы видите ее всегда…
Не будем говорить о нем!
Моя судьба ясна,
Когда бы ни пришла она —
Я жду ее — и буду
Страдать, любя…
Мне хочется забыть о нем, о ней, —
И помнить только нас…
Два мира в нас живут,
Две жизни бьются,
Сливаются,
И чутко слушают,
И ждут…
Склонясь над вашею душой,
Прильнув к ее краям —
Мне кажется, что в бездну я смотрю…
И жадно я ловлю те огоньки,
Что вырываются порой
Из глубины…
Быть может, я одна
Увижу их…
И рада я,
Что кроме звезд, и неба, и судьбы,
Есть волны вечного, живого бытия,
Есть искры мысли,
Взгляды и слова,
Есть — Вы,
Есть я…
«Сегодня я проснулась…»
Сегодня я проснулась,
Глаза открыла,
И вижу —
Все другое стало…
Любви уж нет. —
Везде разлит спокойный ровный свет,
Нет жгучих, трепетных лучей,
Нет пятен черных, ни теней…
И видно далеко — вперед, назад,
Кругом…
Как озеро зимой,
Закованное льдом,
Мерцает жизнь,
Холодная,
Прозрачная,
Опал…
Над нею с берегов крутых
Нависли сталактиты,
Причудливо застывшие…
Быть может, это слезы были
Мои?
Не знаю…
Быть может, жизнь в них билась,
Горячая,
Живая…
Пытливый взор по ним скользит,
Не узнавая…
И мысли — белые, бесстрастные,
Плывут, как облака,
Там, в синеве небес,
Не трогая меня…
Плывут, проносятся,
Сменяются другими —
Не накопляясь тучей дождевой,
Не изливаясь в мир
Грозой…
Какая тишина!
Любви уж нет.
Как будто инеем занесена
И спит под ним
Моя душа…
WALDSTEINWEG[6]
Das ist der alte Märchenwald.
Есть лес такой… И есть дорожка
В еловом пасмурном лесу
На высоте…
Неверный, странный мир!
Там, что ни камень — клад…
Сорвешь цветок — и вместе с ним
Волшебную, летучую мечту…
Она дрожит в руке —
И вянет… рвешь другой…
Мечты теснятся пестрою гурьбой —
Я знаю — сказка там.
Там затаилось и живет
Все то, что жизнь изгнала,
Там «все, что я ребенком знала,
Все то, что потеряла я…».
Но труден путь туда —
Все в гору, в гору…
Пока взберешься — силы все ушли…
Туда вступаешь, как в зеленый склеп,
Темно и холодно…
Неслышный влажный мох и иглы под ногой…
Корявые, ползут землистые змеями корни,
Переплетаясь меж собой…
Здесь камень, ржавчиной покрыт,
Под ним прижался папоротник яркий…
Вот — камень весь, как пеною морской,
Забрызган белым лишаем…
Там — красный ствол сосны мелькнул,
К нему — луч солнца проскользнул —
И бриллиантами горит сосна…
Везде сочится струйками вода.
А я сажусь, бессильная, на первый пень
И знаю — скоро уж погаснет день,
И мне пора домой…
И знаю, что, быть может, шаг один,
И сказка будет здесь…
Что где-то близко уж
Она свершается, и шепчет, и журчит.
Еще немного — и увижу все,
Узнаю то,
О чем грущу, чего ищу
Скитаясь по земле в тоске…
Вот тянется навстречу мне
Корявый сук —
Косматый дед, поросший мхом…
Спросить бы у него!
Он видел их, он знает все…
Они прошли пред ним зеленой вереницей,
Но он не выдаст никого…
Насупившись, упрямо на меня глядит
Суровый, старый дед…
И клочьями на нем висит
Лохматая седая борода…
А мне — домой пора…
И я встаю — едва задетая крылом
Неузнанной и недобытой сказки,
Вся повитая чудным сном,
И уношу в себе
Лишь отблеск золотых чудес
Да запах хвои…
Усталая, блаженная — иду назад…
И вот — раздвинулся холодный влажный мир,
Опять зеленые луга, и солнца свет,
И люди, и земля, —
И сказки больше нет.
Но завтра я опять пойду туда,
И буду каждый день ходить,
Подстерегать и приручать ее…
Приду доверчивой, невинной, как дитя —
И, может быть, она откроется тогда,
Заговорит, окутает меня
Своей тревожной лаской…
Еще последний взгляд туда…
— Прощай, смолистая, немая сказка!
«Раз только в жизни, осенней порой…»
Раз только в жизни, осенней порой,
Вместе с багрянцем листвы золотой,
С шелестом ветра, с туманами мглистыми,
С плеском волны и плодами душистыми
Счастье закралось ко мне…
Но не под силу мне счастье то было,
Душу оно, как грозой, надломило, —
Ночи тревожные, думы бессонные,
Слезы, горячим огнем опаленные,
С ним неразлучно пришли…
Сердце все крепче с тем счастьем срасталось, —
Только не долго оно продолжалось…
Нет его больше. А слезы остались,
Слезы по прежним слезам безмятежным
Да по листам золотистым и нежным,
Что облетели навек…
К МОИМ СТИХАМ
Из темной холодной воды
Задумчиво тянутся вверх
Несмелые белые лилии
На тонких дрожащих стеблях.
Зачем они тянутся вверх?
Их листья остались в воде, —
До солнца, до света дойти
Они не могли.
И выйдя на солнечный свет,
Печальные бледные лилии
Стыдятся своей наготы
И ищут напрасно листвы,
Чтоб спрятаться в ней..
Тоскующе смотрятся вниз,
В холодную черную гладь,
И стелются робко они,
Ложатся на тихой воде,
Боятся ее всколебать,
Чтоб взор не направить к себе,
И гнутся на слабом стебле,
И тянутся в воду опять…
«Спускаться вниз и знать, что никогда…»
Спускаться вниз и знать, что никогда
Уж не вернешься в царство света,
Что больше для тебя с вершины этой
Не заблестят снега…
Расстаться с тем, чем сердце все полно,
Одной остаться с мертвым горем,
И оглянуться тяжким взором —
И не узнать — за что?..
И мимо, мимо проходить всегда,
Сменяя тусклый день ночной тоскою,
И выпускать из рук все дорогое,
И знать, что — никогда…
НА МОГИЛЕ
Что мне делать с любимой могилой?!
Я обвила ее зеленью нежной.
Бледные розы на ней посадила,
Грею ее пеленой белоснежной…
Я стерегу ее ночью безлунной,
Тихо баюкаю черные тени,
Чтоб не сгущались над нею с угрозою…
— Нет ей покоя! И нет ей забвенья!
Вянут на ней все цветы и все травы,
Ветер их в поле уносит далеко, —
Серым угрюмым холмом предо мною
Высится в мире она одиноко.
Все золотые ракушки и камни
С берега моря сюда приношу я —
Все здесь песком рассыпается серым,
Всюду земля одна тускло-седая…
КАЛЛИРОЕ
Соне Герье
Там, на снежной вершине, как схимницы, ели,
Облаченные в девственный, строгий наряд.
Под сверкающим солнцем недвижно стоят.
Там живут и родятся одни иммортели.
И желанья, и думы — все к небу стремится,
И как гимны из вечных, незыблемых слов,
Застывают под чистым дыханьем снегов.
Там живет только тот, кто земли не боится.
А пониже, в долине, снега уже тают,
Здесь, на светлом лугу, анемоны цветут,
Своей нежной, лиловою жизнью живут
И на серых пушистых стеблях умирают.
И в душе, как на этой поляне зеленой,
Распускаются, гибнут и вянут цветы.
— Каллироя! Зачем ты спустилась с горы?
Каллироя! Зачем ты рвала анемоны?
НАД КНИГОЙ (А. и Ж.)
Ты уж кончила страницу?
Хочешь дальше поскорее?
Я прошу не торопиться,
Я так скоро не умею!
Головой склонившись низко,
Нам вдвоем читать неловко.
Мы прижались близко, близко.
Пропускаешь ты, плутовка!
Каждой строчкой дорожу я, —
Ведь она не повторится!
На меня ты негодуя,
Крутишь уголок страницы.
Ты прижмись ко мне поближе,
Я боюсь — она изменит…
Перечти еще раз! Вижу,
Ты горишь от нетерпенья.
Ждешь, что там любовь другая?
Новый мир? Другие люди?
Верь мне, милая, — я знаю:
Лучше, чем теперь, не будет!
МОЛЧАНИЕ
Зачем все страшное молчит всегда?
Молчит холодная, глухая ночь,
Тяжелый мертвый сон, немые небеса,
Молчит застывшая от ужаса душа…
Есть страшные слова… Они молчат,
В них самый звук безмолвием объят…
Я часто женщину одну встречаю,
Всю в черном… я ее не знаю,
Но, проходя, боюсь ее задеть, —
Мне страшно на нее смотреть…
Она молчит. И все, к чему с тоскою мы взываем,
Все непонятное, безбрежное, далекое,
Все — вечное, нездешнее
Молчит…
Мне снился сон. Лежала я в степи
Одна. И вот со всех сторон пришли
Беззвучные, немые тени,
У ног моих легли —
Ручные, кроткие… И женщина пришла
И села рядом…
Молчали мы…
О, если б зазвучать они могли!
Сгущенные безмолвием своим,
Плененные своею тяжкой тайной,
Неся ее в себе,
Собою тяготясь,
Чудовища для всех —
Не люди и не звери,
Бесплотные, но тяжкие, как мгла,
Они тоскливо жались вкруг меня
И жаждали живого слова.
И мне казалось — стоит их назвать,
И распадутся страшные оковы,
И, облаком они развеясь голубым,
Куда-то унесутся снова…
Но я назвать их не могла,
И, тяжело дыша,
Молчали мы…
И женщина сидела близ меня,
Понурив голову…
Но в этот миг я не боялась,
А жалела их!..
Потом проснулась я, но помнила,
Что не бояться, а жалеть их надо,
Смотреть на них горячим взглядом,
Не прятаться от них, а их искать,
Не спрашивать, а отвечать за них,
Страдать молчаньем их и облегчать его,
Прощать им все, не понимая….
Порой я их на миг теряю,
И в душу страх закрадется опять,
Но я с них глаз стараюсь не спускать…
Когда я женщину на улице встречаю,
Я кротко руку ей сжимаю,
Зову ее с собой.
Но, молча, головой она качает
И грустно от меня скользит —
Куда-то далеко,
В тот мир, где все
Молчит…
ГАЛЕ
Детские ручки меня
Все эти дни обвивали,
Детскою лаской душа
Словно весной согревалась…
Девочку-крошку к себе
Я на колени сажала,
Во взоре ее вся земля
В светлых лучах отражалась…
«Ты не бойся, детка!
Нас никто не тронет…
Едет храбрый витязь,
А за ним погоня…
Вот уж настигает…
Вдруг открылось море —
В рыбку превратившись,
Он нырнул проворно…
Так и мы с тобою, —
Обернемся птицей,
Унесемся в небо,
Чтоб от всех укрыться…
Ты сама не знаешь,
Что в тебе за сила!
Я с тобою вместе
Мир бы покорила…
Лишь бы твоя ручка
Так меня сжимала —
Все тогда сумею,
Все начну сначала!
Что нам люди злые!
То ли мы видали!
Помнишь — у Кащея
Мы с тобой бывали?
А сегодня ждет нас
В темном лесе башня…
Сядь ко мне поближе!
Нам не будет страшно!»
Девочка ближе ко мне
Жмется и ждет мою сказку,
Смелой отвагой горят
Милые черные глазки…
Люди не знают кругом,
Как все их козни напрасны,
Как хорошо нам вдвоем,
Как для нас все безопасно.
«Сосны столпилися…»
Сосны столпилися
Ратью угрюмою,
В цепи закованы
Строгою думою.
Сосны зеленые!
Сосны несмелые…
Там, за песчаными
Дюнами белыми
Сосны! Вы слышите?
— Море колышется…
Как непохожа здесь
Жизнь подневольная,
Логово мшистое,
Слезы смолистые —
На своевольное,
Чудно-привольное,
Дико-свободное
Море раздольное!
Сами не ведая,
Вы поселилися
Близ все смывающей
Бездны играющей,
Где все решается,
Вмиг изменяется,
Гибель с рождением
Вместе сливаются…
Радость погибели
Вы не узнаете,
Крепко корнями вы
В землю врываетесь.
Тихо вы шепчете
Думу сосновую,
Никнут под думою
Ветви угрюмые…
Долго вы будете
Здесь, терпеливые,
Ждать, неподвижные,
Ждать, молчаливые,
Миг откровения,
Тайны рождения —
И не дождетеся…
Там же, за дюнами,
Вечно безродное
Веще-свободное —
Сосны! Вы слышите?
— Море колышется…
НА STRAND’Е
Мать Гете и Беттина
Я уж стара, и тебе не обидно, резвушка,
Будет послушать неспешные речи мои…
Тихо пойдем мы с тобой по песчаному взморью
Берегом ровным, едва окаймленным
пахучею, черной травой…
Будем следить, как огненный шар
погружается медленно в воду,
Блеском своим золотя и лаская
неслышный прибой.
Если замедлю твой бег молодой
и твое нетерпенье,
На руку тихо твою опираясь рукой, —
Ты мне простишь, когда в сердце
моем и во взоре
Встретишь любовь ко всему, что
ты любишь сама,
Тайный ответ угадаешь на тайные думы…
Может быть, юность, сплетаясь со
со спокойным и ясным закатом,
Ярче познает себя…
Мысли твои, как то облако,
розовым светом нальются
От красок последних усталого мирного солнца…
В сердце ж моем, как по
дремлющим вечером водам,
Трепетом легким, как рябь золотая,
юность твоя пробежит,
Все озарив на мгновенье…
Не задержу я тебя. — Ты не бойся,
пойдем!
Чуден на взморье закат.
«По Балтике серой плывем одиноко…»
По Балтике серой плывем одиноко,
Все тихо, безлюдно, безмолвно кругом,
Скала за скалою, да камни, да ели
Сурово и мрачно таят о былом.
Морщины покрыли утесов вершины,
Распалась на камни от бури скала,
Скривилися сосны, пригнулися ели,
Не видя ни солнца, ни ласки века.
Свои охраняя ревниво сказанья,
Как стража гарема, сурово-бледны…
Так что ж к тебе манит, страна полуночи?
Что тянет, влечет и тревожит, — скажи?!
ПРЕДЧУВСТВИЕ ВЯЧ. ИВАНОВА
Меня спросили:
Зачем живу я?
Какой-то клад
Здесь стерегу я.
Где он хранится —
Сама не знаю,
Как страж безмолвный,
Вокруг блуждаю…
Порой так близко
Его я чую,
Что затрепещет
Душа, ликуя…
Но силы нет
Сдержать мгновенье, —
Колышась, тает
Мое виденье…
Я знаю, витязь
Придет могучий,
С рукою сильной,
Со взором жгучим…
Добудет клад он
Из темной бездны
И миру кинет
Потоком звездным…
Взыграет пламя
На светлой тризне…
Тогда могу я
Уйти из жизни.