Фрэнк тоже влюбился в дочку с первого взгляда. Когда медсестры унесли ее в палату для новорожденных, он сразу начал безумно скучать по ней.
– Вы только посмотрите на эту прелестную малышку! – расплакалась Бонни, когда мы привезли ее домой. Она взяла ее из моих рук, воркуя и шепча фразы на родном языке.
– Все готово? – спросил Фрэнк, неся наши сумки наверх.
– Да, мистер Бейкер, – ответила Бонни. – Все как вы говорили. – Она улыбнулась мне.
Фрэнк показал мне кроватку из красного дерева с постельным бельем в желтую клетку, примостившуюся у боковой стены. Я провела рукой по планкам, разглядывая висящий над изголовьем мобиль с гроздью плюшевых звезд пастельных цветов и заводной музыкальной шкатулкой.
– Он играет «Лондонский мост», – сказал Фрэнк, гордо улыбаясь.
– Скоро станет ее любимой песней, – сказала я, опускаясь в кресло-качалку, обитое бежевой льняной тканью в желтых и золотых звездах. – Это… потрясающе, – сказала я, понимая, что он ждет одобрения.
Появилась Бонни с ребенком на руках.
– Извините, мистер и миссис Бейкер, – сказала она. – Но Валентина начинает беспокоиться. Наверное, проголодалась.
– Ну конечно, – сказала я, взглянув на часы на прикроватном столике. – Ведь прошло уже несколько часов. – Я взяла на руки крошечное спеленутое тельце, и Валентина приникла к моей груди. Фрэнк и Бонни на цыпочках вышли из комнаты.
– Вэл, – сказала я, когда ее животик наполнился, а глаза стали сонными. – У тебя уже есть любимая песенка. Теперь нам нужна любимая книжка. Когда-нибудь я покажу тебе картинки, а сейчас просто расскажу слова.
Она тихо заворковала, как бы соглашаясь.
– «В той зеленой комнате…» – начала я и тут же остановилась.
– Я забыла сказать тебе, как называется эта лучшая на свете история. «Баю-баюшки, луна».
Вэл ерзает в моих объятиях, как будто устраивается, чтобы лучше слышать.
– «Был воздушный шарик —
летучий, новый —
и две картины: одна с коровой…»
Я знала весь стишок наизусть, и скоро Вэл тоже будет его знать.
Она была слишком мала, чтобы узнать, что жизнь писательницы, подобравшей настолько прекрасные слова для своей сказки, сложилась далеко не так прекрасно. Я читала ее биографию: ей не везло в любви – разорванная помолвка, несчастливый роман, потом еще один, более длительный роман, который закончился ее внезапной и ранней смертью.
Ее история была трагической. Я крепче обняла Вэл, полная решимости направить свою дочь по пути к счастью, на котором с ней случалось бы только самое лучшее. У всех ее сказок будет счастливый конец.
Глава 17
Валентина
На следующий день
– Как ты относишься к гвоздикам? – спрашивает Лайза, постукивая ручкой по подбородку.
– Хорошо, – говорю я, отрывая взгляд от экрана компьютера в книжном магазине. – Только мне всегда казалось, что они какие-то… унылые.
Лайза кивает.
– Вот именно. У них плохая репутация. Но что, если мы изменим ее? Что, если мы сделаем им ребрендинг?
– Не слишком ли жирно для гвоздик, не говоря уже о нашем новорожденном цветочном магазине? – говорю я со смехом. – Но если ты готова взяться, то почему бы и нет?
Лайза пожимает плечами и возвращается к экрану ноутбука, с которым сидит на подоконнике в передней части магазина. Она приехала рано утром, чтобы осмотреть помещение и составить список вещей, которые нам понадобятся для наших ботанических начинаний: комнатные растения и суккуленты (которые, по ее словам, нынче в моде), большие контейнеры для срезанных цветов, подставка для поздравительных открыток (хорошая мысль) и несколько небольших столиков для подарков и всякой всячины.
– Смотри, – говорит она, поворачивая экран так, чтобы я видела. – Если взять пустые полки из подсобки и столы, которыми вы не пользуетесь, останется сделать всего несколько покупок, и мы будем готовы к работе.
Я улыбаюсь.
– Очень рада.
Я рассказываю ей о сообщении Ника и о том, что я до сих пор не ответила.
Она качает головой.
– Я все это проходила. Не попадайся на крючок.
– И не подумаю. – Хотя должна признаться, я просмотрела в телефоне наши свадебные фотографии. Черт, как же он хорошо смотрелся в смокинге.
– Но ты думаешь об этом. По глазам вижу.
Прежде чем я успеваю ответить, в разговор вмешивается Милли.
– Что ты видишь по ее глазам?
– Ее бывший написал ей, – объясняет Лайза. – Он хочет вернуть Вэл.
Милли хмурится.
– Попробуй только! Скажи этому мерзкому типу, чтобы шел лесом.
– Не волнуйся, – говорю я со смехом. – У меня и в мыслях нет снова с ним замутить.
– Что-то незаметно, – добавляет Милли.
Колокольчики на двери снова звенят: пришел сотрудник FedEx с двумя коробками. На сей раз это Фернандо, и, судя по выражению лица Милли, она на седьмом небе – и лишилась дара речи.
– Привет, – говорит она.
– Привет, – отвечает он.
Точь-в-точь пара влюбленных подростков, а мы с Лайзой – публика с галерки.
– Я думала, вы… ушли, – говорит Милли. – В смысле, вас перевели на другой маршрут.
– Так и было, – говорит Фернандо, подходя ближе. – Но я попросил, чтобы меня вернули на этот. Я так соскучился… по своим клиентам.
– О, – говорит Милли, сияя. Она пытается сохранять хладнокровие, но видно, что от радости ее сердце готово выпрыгнуть из груди.
Фернандо ставит коробки на прилавок рядом с Милли. Она действительно намного выше, а он – намного моложе, но почему-то это не имеет значения. Я улыбаюсь про себя. Может быть, они самая нелепая пара на свете, но, возможно, и самая трогательная.
– Всегда рад вас видеть, Милли, – говорит он, улыбаясь, и поворачивается к двери.
– И я вас, Фернандо, – с пылающими щеками отвечает она.
Когда дверь закрывается, Лайза ахает.
– Милли, говорю тебе, он влюблен.
– И я так думаю, – говорю я. – В следующий раз, когда он придет, дай ему телефончик.
– Девочки, все это очень мило, но вы явно спятили. Господи, да я ему в матери гожусь!
– У любви нет возраста, – объявляет Лайза, и Милли закатывает глаза.
– Но она кружит голову, – говорю я, смотрю на телефон и вижу новое сообщение от Ника: «Вэл, мы можем поговорить? Я люблю тебя. Я так сильно скучаю по тебе».
Я не отвечаю. Вместо этого я спрашиваю Милли о маминой шкатулке с Цицероном, о которой вчера рассказал мне Эрик.
– Ах, ну конечно, – говорит она, заглядывая под прилавок. – Знаменитая коробка с конфетами. Я почему-то и не подумала о ней. Она держала ее прямо здесь, под…
Я смотрю, как она шарит по нижней полке, потом по другой. Заглядывает в один ящик, другой, в третий.
– Куда, черт возьми, она запропастилась?
– Может, ты унесла ее в подсобку, когда мы здесь прибирались?
– Может быть, – говорит она, исчезая в подсобке, но через несколько минут возвращается с пустыми руками. – Похоже, там тоже нет.
Я опускаюсь на стул рядом с разделом научной литературы.
– Наверняка она где-то здесь. Мы найдем ее.
– Найдем ли? – говорю я со вздохом. Впервые я осознаю, насколько все это важно. То, что поначалу меня только удивляло и даже забавляло, оказалось чем-то более серьезным. Мама пыталась что-то мне сказать, помочь что-то понять. Но пойму ли я?
– Валентина, все хорошее требует времени, – говорит Милли. – Не теряй надежды.
Она, конечно, права. Я где-то читала, что Толкин писал продолжение «Хоббита» шестнадцать лет. Все равно в конце концов я найду мамино послание – и свой путь в жизни.
– Ты так много работала, – продолжает она. – Почему бы тебе не пойти прогуляться, чтобы проветрить голову? Лайза здесь, мы все решили.
Она права. Я отправляюсь по Принс-Альберт-роуд в сторону парка Примроуз-Хилл. Когда-то это были королевские земли и личные охотничьи угодья Генриха VIII, а теперь здесь небольшой общественный парк. Лайза говорила, что благодаря панорамным видам на Лондон он популярен как у местных жителей, так и у туристов, а я в некоторой степени и то и другое.
Примроуз-Хилл расположен довольно высоко над уровнем моря, но парк Примроуз-Хилл еще выше. Как отметил таксист, который привез меня в город, высота над уровнем моря составляет шестьдесят три метра. Об этом сообщает и табличка у входа. Вдалеке толкутся любители архитектуры, они фотографируют телебашню и «Лондонский глаз»[25]. Но меня интересуют литературные места. На склоне растет дуб, называемый «Деревом Шекспира», посаженный в честь трехсотлетия со дня рождения драматурга, и при виде его мои руки покрываются мурашками.
Медленно поворачиваясь по кругу, я осматриваю окрестности. Трава зеленая, деревья посажены низкие, чтобы не загораживали вид на Лондон. Я вижу «Осколок» и «башни Маммоны»[26], достопримечательности, о которых я только слышала или видела фотографии, но теперь они открываются передо мной с моего собственного заднего двора.
Я продолжаю подниматься до самого верха, получаю главный приз – камень с выгравированными словами Уильяма Блейка. Я публикую фотографию в @booksbyval, а под ней пишу:
«Я беседовал с духовным солнцем. Я увидел его на Примроуз-Хилл», – сказал Уильям Блейк. Он увидел свет, и я тоже. Наконец-то я дома.
Буквально через несколько мгновений в мой Инстаграм хлынули комментарии, из которых мне бросился в глаза один – от Ника: «Твое сердце – мой дом. Я люблю тебя».
Я чувствую смятение, которое быстро перерастает в злость. Если его предыдущие сообщения тронули меня так, что это даже было заметно со стороны, то последнее произвело прямо противоположный эффект. Зато я обрела некоторую ясность и понимание. Как Ник посмел опубликовать нечто настолько личное в моем Инстаграме? За все время нашего брака он не оставил на @booksbyval ни одного комментария, а теперь прыгает через кольцо, как обиженный муж, который скучает по жене! Я делала все возможное, чт