обы хранить наши личные дела, – ну, в общем, в тайне, – а теперь у него хватает наглости использовать мой аккаунт, чтобы привлечь мое внимание или, что еще хуже, вызвать жалость у моих подписчиков. Мои щеки пылают, и я думаю, что нужно удалить комментарий или и вовсе забанить Ника. Но вместо этого просто сую телефон в сумку и стараюсь продолжать жить настоящим. Ник бросил меня, и я начала новую жизнь – по крайней мере, начинаю. Что бы он ни сказал или ни сделал, это ничего не изменит. Эта жизнь моя, и только моя, в точности как мамина жизнь в Лондоне, с ее тайнами, в которые я не была посвящена.
Я иду домой с новым чувством силы и целеустремленности. Моя жизнь больше не трагический роман, как я воображала, а нечто совершенно другое – большая книга приключений, даже триллер, а может быть – но только может быть, – прекрасная история любви.
Дома я опускаюсь на диван и беру в руки новый триллер, только недавно появившийся в магазине. Автора я не знаю, и это вообще не мой жанр, но меня привлекла цитата на обложке: «Захватывающая и незабываемая, эта история заставит вас подвергать сомнению все: от неизбранных дорог до человека, с которым вы делите постель».
От книги невозможно оторваться. Я читаю два часа подряд, потом фотографирую обложку и публикую ее в Инстаграме с новым постом:
Что бы вы ни пытались испробовать – нового автора, или жанр, или решаете кардинально изменить свою жизнь, – я первая признаю, что выходить из зоны комфорта бывает страшновато. Но что, если бы мы, оглянувшись на нашу жизнь, убедились, что эти риски, трудные решения, даже внезапные прыжки веры были главными составляющими полноценной жизни? Во всяком случае, я так думаю, хотя понятия не имею, что может ждать меня впереди. Сейчас у меня в собеседниках эта книга, довольно необычный выбор для меня. Но я открыта тому, что найду на ее страницах и в своей жизни. Скажите, а на какой большой риск пошли вы – в чтении или в жизни? Целую, Вэл #книжныйриск #новыйжанр #живисегодня
Мне хочется чаю, и я ставлю чайник на плиту в маминой, теперь уже моей, кухне и просматриваю ее коллекцию пластинок, пока не нахожу нужный альбом: «Арт Тейтум»[27]. Я вынимаю виниловый диск из конверта, осторожно ставлю на проигрыватель и прислушиваясь сквозь знакомое потрескивание к фортепьянной мелодии. «Чай для двоих».
Я закрываю глаза и вижу, как мы с мамой далеко-далеко, много лет назад кружимся в нашей гостиной в Санта-Монике. Как будто ничего не изменилось, хотя изменилось все. Может быть, сейчас в этом весь секрет. Можно притвориться, что боль прошла, и я так и делаю.
Чай для двоих и двое за чаем. Я для тебя, а ты для меня.
Глава 18
Элоиза
Санта-Моника
Десять лет спустя
После ужина я просмотрела находки с распродажи имущества, которые притащила домой, – большую хрустальную вазу и стопку редких книг. Но самый лучший трофей достался мне по чистой случайности. Сегодня я – незаурядный случай – решила прогуляться за пределы нашего района и доехать на такси до Беверли-Хиллз, где, согласно газетному объявлению, должна пройти особенно интересная распродажа. Поначалу я была разочарована, но потом нашла дорогу в библиотеку большого дома, в то время как другие покупатели рылись в закромах винтажной коллекции вещей от Шанель, собранной предыдущим владельцем и продававшейся по сходной цене. И тут меня ждало открытие. Я не только набрала целую сумку первых изданий, но и нашла самое невероятное из сокровищ, хотя таким оно было только для меня.
На кофейном столике домашней библиотеки стояла лакированная деревянная шкатулка с гравировкой «Чувства Цицерона». На зеленой наклейке крышки стояла цена в один доллар. Увидев ее, я улыбнулась: мне стало любопытно, дорожил ли ею когда-то владелец. Заметив петли, я присела и приподняла крышку. Увидев содержимое, я рассмеялась: внутри лежали конфеты, шарики лимонного драже в обертках.
Конечно, я знала, что Цицерон был весьма почитаемым римским философом и писателем, и не могла не восхититься контрастом: конфетки в коробке, хранящей чувства великого литератора и оратора. Мне это сразу понравилось, особенно когда я подумала о своей давней мечте открыть книжный магазин. Хотя я и знала, что в Калифорнии это почти невозможно, воображению не прикажешь. Перед моим мысленным взором предстала я, владелица прекрасного книжного магазина на углу: вот я открываю коробочку и угощаю всех детей, которые пришли послушать чтение вслух.
Фрэнк давным-давно разрушил мою надежду воплотить эту мечту в жизнь. Но с тех пор прошло десять лет: вдруг на этот раз мне удастся его уговорить? Правда, короткая искра, которую мы зажгли до рождения Валентины, вскоре угасла, и мы погрузились в скучную домашнюю рутину, но вражды между нами не возникало. Просто он жил своей жизнью, а я своей. И с годами, по мере того как Фрэнк все глубже уходил в себя и отдалялся от меня, я тоже перестала стараться и приняла наш брак таким, каким он был, – два совершенно разных человека, объединенных взаимной любовью к общему ребенку.
Валентина оставалась нашим связующим звеном, и быть ее матерью доставляло мне величайшую в жизни радость, но чем старше она становилась, тем меньше нуждалась во мне, и приступы одиночества возобновились. Однажды, когда она гостила у подруги, я решила поговорить с мужем.
Я нашла Фрэнка в его любимом кресле в гостиной, где он отгородился от остального мира развернутой газетой.
– Мы можем минуту поговорить? – спросила я.
– Конечно, – ответил он. Он по-прежнему смотрел на заинтересовавшую его статью.
– Фрэнк, – сказала я, сделав глубокий вдох. – Я тут подумала… Валентина растет. Я уже не нужна ей так, как раньше. Она уж такая взрослая и самостоятельная, и… У меня теперь больше свободного времени, чтобы заниматься другими делами, и я думаю… что должна…
Он безучастно кивнул, что я восприняла как поощрение.
– Я… уже говорила об этом давным-давно… Ты, может быть, и не помнишь, но, Фрэнк… Я хочу открыть книжный магазин.
Наконец он отложил газету и посмотрел на меня; на его лице читалась смесь иронии и раздражения.
– Элоиза, когда мы познакомились, ты была продавщицей в универмаге. С чего, черт возьми, ты взяла, что сможешь управлять малым бизнесом?
Его ответ сильно меня задел. Но я взяла себя в руки и проигнорировала комок в горле.
– Фрэнк, я всегда об этом мечтала – сколько себя помню. – Я сделала глубокий вдох, продолжая потихоньку гнуть свое: – Послушай, на Оушен-Драйв есть торговое помещение, которое со следующего месяца будет сдаваться в аренду. Чудесное место с маленьким диванчиком у окна, на солнце. – Я чувствовала себя глупо и нервничала, как маленькая девочка, убеждающая отца, что он непременно должен купить ей пони. Но продолжала настаивать:
– Мы будем брать в основном подержанные книги, всякие редкие сокровища. Люди станут приносить туда старые книги и открывать для себя новые.
Он усмехнулся.
– Дорогая, страшно сказать, но это определенно не самое прибыльное предприятие. Особенно учитывая, что ты, кажется, читаешь только одну книгу, снова и снова.
Я нахмурилась, услышав его пренебрежительное упоминание о «Последней зиме». Я действительно часто погружалась в мир Сезанны, но своим замечанием Фрэнк как будто отметал стопки книг на моем прикроватном столике. Правда, он о них не знал, потому что никогда не заходил в мою спальню. У него была отдельная.
– Послушай, – продолжал Фрэнк, прервав мои размышления. – Понятно, что у тебя появилось свободное время и ты хочешь его чем-то заполнить. Давай я позвоню куда следует и попробую найти тебе работу в торговом зале Фреда Сигала? Ты ведь работала в «Хэрродсе», это открывает тебе дорогу. Что скажешь?
– Что скажу? Фрэнк, ты полностью упускаешь главное. Мне вовсе не нужно убить время, и я, конечно же, не хочу работать у Фреда Сигала. Я хочу следовать зову сердца и делать то, что мне интересно. Мне это необходимо, Фрэнк. Мне нужно, чтобы было ради чего вставать по утрам – нужна цель. Неужели ты не можешь этого понять?
– А разве наша дочь для тебя не цель?
– Не приплетай сюда Валентину, – огрызнулась я. – Совершенно естественно, что женщине для самореализации нужно что-то еще, кроме материнства. – Я подумала о наших немногочисленных знакомых. – По-твоему, Барбара Мэтьюз меньше любит своих сыновей из-за того, что она работает в больнице? Или Клэр Гринспен. Неужели работа архитектором делает ее плохой матерью? – Я покачала головой. – Фрэнк, я знаю, что у нас есть деньги. В прошлом месяце ты купил новый «порше». Начальный капитал для моего бизнеса составил бы лишь малую часть этой суммы.
– Не будь такой дерзкой, Элоиза, – сказал он, и уголки его рта изогнулись. – И никогда не указывай мне, как тратить мои деньги.
Мои глаза сузились.
– Ты что, правда меня ни капли не уважаешь? – Вдруг мне все стало ясно – пугающе ясно. Я впервые поняла, что…
– Мамуля? – В дверях стояла Валентина с влажными после купания косичками. Я услышала, как с подъездной дорожки отъехала машина: надо же, совсем забыла, что мать ее подруги согласилась привезти ее домой.
– Почему вы с папой ссоритесь?
Я подбежала к ней и поцеловала ее пахнущие медом волосы.
– Мы не ссоримся, милая. Мы просто спорим. О… взрослых вещах. Все в порядке.
Она молча смотрела на меня большими карими глазами. Фрэнк наблюдал за нами из своего кресла.
– Вы с папой собираетесь разводиться? Как родители Джейни?
Мое сердце как будто вырвали из груди и сбросили с небоскреба.
– Конечно нет, милая, – поспешно сказал Фрэнк прежде, чем я отважилась ответить.
Он погладил ее по голове, а я поцеловала в щеку.
– Выше нос, Чарли.
– Хорошо, мамуля, – нежно сказала она, улыбнулась отцу и мне и взбежала по лестнице. Я повернулась и пошла следом, оставляя за собой пустыню молчания величиной с Большой каньон.