– Третье, – отвечает Дэниел.
– Нет, ты посмотри, какие они милые, – говорит Фиона Эрику. Ее замечание похоже не столько на комплимент, сколько на отметку в ведомости, комментарий на тему, в которую я не посвящена.
– Как твоя работа? – спрашивает Дэниел Эрика, меняя тему.
– Пыхчу потихоньку, – отвечает он.
Дэниел поворачивается ко мне.
– Эрик – обозреватель «Таймс».
– О, – говорю я с некоторым удивлением. Когда мы обедали в кафе «Флора», он туманно говорил о своей работе. Я поняла только, что он работает в газете. – О чем ты пишешь?
– Спроси лучше, о чем он не пишет, – со смехом добавляет Фиона.
Эрик кивает.
– Верно, я, можно сказать, журналист широкого профиля.
– Эта твоя недавняя статья, – продолжает Дэниел, – о голландцах. Потрясающе.
– Да, – говорит Эрик. – Меня всегда интриговало, что голландцы не задергивают шторы: у некоторых их вообще нет, даже в таких густонаселенных городах, как Амстердам.
Я качаю головой.
– В самом деле? Как интересно.
– Да, такая вот штука. Это всеобщее культурное явление. Гуляешь по городу после захода солнца, и они все как на ладони: сидят в гостиных, смотрят телевизор, едят пироги, в общем, делают все, что хотят. Поразительно, что они охотно выставляют себя напоказ, совершенно не стыдясь интимных подробностей своей жизни. – Он пожимает плечами. – Полная противоположность нам, лондонцам, нашей закрытости и замкнутости.
– Ну, я не смогла бы так жить, – решительно говорит Фиона. – Чтобы какой-нибудь вуайерист пялился на меня с улицы… – Она вздрагивает. – Нет уж, спасибо.
– Понимаю тебя, – добавляю я, делая себе мысленную заметку почитать статьи Эрика. – Но жить так открыто и ничего не бояться… Не знаю, в этом чувствуется какая-то свобода.
Нам приносят ужин, а вместе с ним еще одну бутылку вина. Дэниел и Эрик вспоминают байки из студенческой жизни, а Фиона рассказывает о своих дизайнерских подвигах – и подумать только, ею недавно поинтересовалась Кейт Миддлтон (хотя не лично, а через дворцового служащего).
В девять тридцать Дэниел оплачивает счет, отмахнувшись от Эрика, рвущегося заплатить за всех, и мы спускаемся вниз, чтобы забрать пальто.
– Может, на посошок? – неуверенно спрашивает Дэниел.
Эрик открывает рот, но Фиона опережает его.
– Мы бы с удовольствием, но у меня рано утром селекторное совещание, а я совсем не подготовилась. Отложим до лучших времен?
– Конечно, – говорит Дэниел.
– Было так весело, – продолжает она. – Дэниел, я просто влюблена в Валентину. – Фиона одаривает меня быстрой улыбкой. – Обещай, что мы скоро соберемся еще раз.
– Конечно, – отвечает Дэниел от моего имени, и они уходят.
– У меня от нее трясучка, – шепчу я, когда они оказываются за пределами слышимости.
– От нее и у льва сделается трясучка.
– Но Эрик… замечательный.
– Подожди, ты еще не читала его колонок, – говорит он, кивая в знак согласия. – У него необыкновенный стиль.
Я с интересом смотрю им вслед, наблюдая, как две фигуры исчезают в ночи.
– Кого-то она мне напоминает, – говорю я, пытаясь вспомнить лицо. Это не давало мне покоя весь вечер. – Какую-то актрису?
– Ага. – Дэниел задумывается. – Может быть, ту, из сериала «Безумцы»? Жену Дрейпера?
– Точно! Дженьюари Джонс!
– Забавно, – говорит он. – Я знаю Эрика с первого курса университета, и никогда не представлял его с дамочкой вроде нее.
Я киваю, но про себя думаю, что, если ты похожа на Дженьюари Джонс, мужчины всегда найдут повод сделать исключение.
– Вы с ним близко дружили все эти годы?
– На самом деле мы восстановили связь только несколько лет назад. Моя бывшая работала в дизайнерской фирме Фионы.
Это первое упоминание о его бывшей, поэтому я сразу за него хватаюсь.
– Та, что ходила с вами на двойные свидания?
Он кивает, и я жду, что он расскажет что-нибудь еще.
– К Фионе нужно немного привыкнуть, – добавляет он. – Но она неплохой человек и действительно любит Эрика. Они уравновешивают друг друга.
Мне скорее показалось, что Фиона перевешивает его, но я оставляю свои мысли при себе. Интересно, а бывшая Дэниела тоже уравновешивала его? Была ли она когда-то инь для его ян? Одно время у нас так было с Ником, по крайней мере, мне так казалось.
– В конце концов, все просто сводится к тому, счастлив ли ты, – продолжает он, когда мы обходим следующий квартал – прогулка без цели, как я люблю.
– Ну да, – говорю я, ловя его взгляд. – А от чего ты бываешь счастливым?
– Ага, теперь ты изображаешь интервьюера?
– Моя очередь, – говорю я с улыбкой.
– Хорошо, тогда скажу. Что делает меня счастливым… Ну, для начала бездельные воскресные утра, желательно проведенные в постели. – Он улыбается. – А еще – посмеяться вместе с человеком, с которым не боишься поделиться своими мечтами. – Он останавливается посреди тротуара, обнимает меня за талию и мягко притягивает к себе. – И всякое такое.
Глава 28
Элоиза
Лондон. Англия
Я позвонила Милли из аэропорта Лос-Анджелеса, рыдая так отчаянно, что она едва могла разобрать мои слова. Каким-то образом ей удалось меня успокоить.
– Просто садись в самолет, – сказала она. – Вместе во всем разберемся.
В первый раз я летела через Атлантику молодой невестой. Теперь возвращалась женой, чей брак рушился, – и без любимой дочери. Все было бессмысленно, и я не просто поддалась слезам, я тонула в них.
Как Сезанна в «Последней зиме», я вышла в снегопад одна. Как и она, я была измучена, с невероятно тяжелым сердцем, но, в отличие от нее, не умела танцевать. Я могла только плакать.
Вот я и проплакала большую часть полета. Красными от слез глазами я оглядела толпу в Хитроу и заметила вынырнувшую из людского моря голову Милли. Я чувствовала себя так, словно бесконечно много дней скиталась по пустыне, изможденная и в бреду. Фигура лучшей подруги вдалеке была подобна миражу.
Она помахала мне, как будто за эти двадцать с лишним лет после моего отъезда в Калифорнию ничего не изменилось. Хотя мы обе знали, что изменилось все.
Я подбежала к Милли и обняла ее; сумка соскользнула с моего плеча и упала на землю. Если не считать легкой седины на висках, она ничуть не изменилась.
– Не могу поверить, что я наконец здесь, с тобой, – всхлипывала я, уткнувшись головой в ее плечо.
– Ну-ну, – сказала она, пристально глядя на меня. – Хватит рыдать.
– О, Милли, даже не знаю, с чего начать.
Она кивнула, как мудрая наседка.
– Не волнуйся, разберемся. Давай сначала получим багаж.
По пути к багажной ленте Милли с любопытством оглядела меня.
– Что такое? – спросила я, вытирая салфеткой уголки глаз.
– Ты стала… другая, – ответила она, изучая мои мелированые волосы и геометрические браслеты от Трифари на запястье. Ее замечание не было ни критикой, ни комплиментом, просто наблюдением. – Калифорния взяла свое.
– Может быть, – сказал я, снова посмотрев ей в глаза. – Но я все та же девчонка из Ист-Энда. Я всегда буду такой.
Она помогла мне снять чемоданы с конвейерной ленты.
– Там не может быть одежды, – заметила она. – Слишком тяжелые.
– Милл, – сказала я, – мне не терпится показать тебе все, что я нашла.
С заднего сиденья такси я взглянула на многоквартирный дом, где жила Милли: меня сразу же очаровал его пастельно-голубой цвет. Она уже давно переехала из Ист-Энда на тихую улочку в районе Примроуз-Хилл.
– Моя квартира на втором этаже, – гордо сказала она. – Маленькая, всего две спальни, зато моя.
– Чудесно, – сказала я. Я невольно позавидовала независимости Милли и тут же начала представлять, как могла бы сложиться моя жизнь, не последуй я тогда за Фрэнком в Калифорнию.
Мы поднялись по лестнице к ее двери. Пусть квартира и маленькая, благодаря высоким потолкам и свежей штукатурке она казалась намного больше.
– Брось чемоданы вон там, у окна, – сказала она. – А я заварю тебе чаю.
По дороге из аэропорта я успела ввести Милли в курс дела, рассказав ей об обвинениях Фрэнка и его настойчивом требовании, чтобы я уехала.
Она слушала спокойно, но глаза ее то и дело округлялись.
– Я помогу тебе найти адвоката, – сказала она. – Боюсь, у Фрэнка могут быть какие-то тайные козыри.
– Ты о чем? – Я вспомнила Санта-Монику, это выражение глаз мужа. Может быть, Милли права?
– Просто о том, чтобы ты была осторожной. Если он жаждет развода, его план, возможно, и состоял в том, чтобы ты оказалась здесь.
Я покачала головой, не совсем понимая, к чему она клонит, и все же это напугало меня до глубины души.
– Я позвоню нескольким коллегам, – сказала она. – Мы найдем кого-нибудь, кто разбирается в американском семейном праве. Насколько я понимаю, там куча лазеек и технических нюансов.
– Спасибо, – пробормотала я, слишком измученная, чтобы думать о том, какие технические нюансы она имеет в виду. Вместо этого я переключилась на вид из окна: по улице проехала женщина на велосипеде со свежими цветами в корзине, прикрепленной к рулю. Примроуз-Хилл. Как будто само название призывает меня взбодриться.
– Именно здесь мы всегда надеялись открыть книжный магазин, – сказала она с мечтательным выражением в глазах. – Помнишь?
– Как я могу забыть?
Милли улыбается.
– Может быть, когда-нибудь так и сделаем.
Я кивнула, чувствуя, как снова подступают слезы. Я знала, что Фрэнк никогда не позволит мне забрать Вэл в Лондон. Он приложит все усилия, чтобы наша дочь прочно укоренилась на американской земле.
– Я все думаю о Валентине, – сказала я, взглянув на часы. – Она пришла домой из школы, а меня… нет. Милли, я так по ней скучаю.
– Понимаю, – ответила Милли; от беспокойства она выглядела так, словно приболела. – Тебе сейчас очень паршиво. Просто сделай глубокий вдох. Будем превозмогать это постепенно.
– Она для меня все, – сказала я, с трудом сглотнув.