Если Фрэнк хочет войны, я стану сражаться. Я была готова. Очевидно, он проинструктировал Бонни, что Вэл запрещено разговаривать со мной – я слышала сожаление в ее голосе каждый раз, когда звонила. Наконец на мои ежедневные звонки просто перестали отвечать. Телефон просто звонил, звонил и звонил, аккомпанируя моей печали.
Но скоро я увижу дочь. Подбегу к ней и обниму, смахивая поцелуями ее слезы. «Мама почти дома», – прошептала я, когда такси свернуло на нашу улицу. Я уже видела перед собой дом, пальмы-близнецы, ухоженную лужайку. Вэл, вероятно, в бассейне или, может быть, читает в своей комнате. Мне стало интересно, дочитала ли она последнюю книгу из любимой серии. Нам обеим не терпелось узнать, чем она закончилась, победой или трагедией, – этот же вопрос я задавала себе применительно к собственным жизненным обстоятельствам.
– Спасибо, – сказала я, расплачиваясь с водителем. Он достал из багажника мою сумку и уехал, оставив меня на пустой подъездной дорожке. Но что-то было не так. Что-то не так. Дом выглядел по-другому. Рядом с дорожкой росли цветы, которые я не сажала; на крыльце лежал незнакомый коврик. Я взялась за дверную ручку, но она не поддалась. Отыскав ключ, я вставила его в замок и обнаружила, что он не подходит. Фрэнк, должно быть, сменил замки. Конечно, сменил.
– Валентина! – крикнула я, заглядывая в окно гостиной. Куда девалась картина, висевшая над камином? Угловой диван в гостиной тоже исчез, вместо него стояла синяя кушетка, которая мне не понравилась.
– Простите, мэм? Могу я вам помочь?
Я обернулась: на подъездной дорожке стояла молодая пара с маленькой дочерью. Все с любопытством смотрели на меня. Светлые волосы девочки были заплетены в две косички.
– Нет-нет, – быстро сказала я. – Все в порядке. Просто… проблемы с ключом.
Они подошли ближе.
– Мэм, – сказал мужчина, качая головой, – с вами все хорошо? Вам помочь?
И тут до меня дошло. Я не сразу заметила на углу табличку «ПРОДАЕТСЯ», а теперь вижу ее, с прикрепленной к краю надписью «ПРОДАНО». Синяя кушетка, цветы, новый коврик – все встало на свои места. Боже мой, Фрэнк продал дом.
– Мэм, – снова сказал мужчина, осторожно приближаясь ко мне.
– Я… я… – пробормотала я. – Понимаю, что кажусь вам сумасшедшей, но я жила здесь… давным-давно. Вы знаете что-нибудь о семье, которая продала вам дом?
На этот раз заговорила женщина.
– Да, отец-одиночка с дочерью. Очень милая девочка. Кажется, ее зовут…
– Валентина, – сказала я. – Ее зовут Валентина.
– Точно. Она так хорошо поиграла с Эбигейл. – Она посмотрела сверху вниз на собственную дочь. – Жаль, что они переехали в Сиэтл, я бы с удовольствием наняла ее сидеть с ребенком. В наши дни так трудно найти хорошую работу.
Сиэтл? Мое сердце колотилось так громко, что я почти ничего больше не слышала. Их рты открывались и закрывались, но единственное, что доходило до моего слуха, – это неровный стук в моей груди.
Я выбежала на улицу, сжимая в руках сумку и оглядываясь по сторонам. Что делать? Куда идти? Ближайший телефон-автомат в центре городе, и я побежала на Главную улицу, переходя на шаг только когда начинала задыхаться. Воспользовавшись телефонной карточкой, я набрала номер Милли, разбудив ее посреди ночи, чтобы ввести в курс дела.
Она была так же потрясена, как и я, и очень сочувствовала мне. Но ее слова отрезвили меня.
– Боюсь, он опередил тебя на четыре хода, Эл.
– Милли, но это не шахматы – это моя дочь!
– Знаю, дорогая, – сказала она. – Но преимущество на его стороне. Даже если ты поедешь в Сиэтл и найдешь их, что тогда?
– Попытаюсь вразумить этого человека, – сказал я. – А если не смогу, то буду бороться.
– Послушай, – продолжала она. – Нет смысла бороться там, где тебе даже негде жить. Мы можем подать ответный иск отсюда. Возвращайся домой, Эл.
– Но, Милли, ты же сама велела не возвращаться без Валентины! – Женщина с собакой остановилась на тротуаре, с любопытством разглядывая меня. Я была в истерике, но мне было все равно. – Я не уеду без нее!
– Но разве у тебя есть выбор, Элоиза?
Связь стала пропадать, и я перестала разбирать, что еще она говорит. Повесив трубку, я снова оказалась одна – глубоко и безнадежно одинока.
В последующие месяцы я просто существовала. Милли приходилось уговаривать меня поесть, принять душ – сама я только дышала, и то не стала бы, если бы это не происходило само собой. Мой мир – мое сердце – был коварно вырван из моих рук.
Друг Милли, адвокат, согласился помочь мне безвозмездно, но, как бы я ни была благодарна за время и щедрость, этого оказалось недостаточно. Наше ходатайство в суд отклонили, и Фрэнку предоставили полную опеку над Валентиной. Все права на посещение аннулировали из-за заключения детского психолога. Она написала: «На данном этапе я рекомендую избегать контактов между матерью и ребенком. Любое время, проведенное с родителем, ушедшим из семьи, может привести к страданиям и травме для ребенка. Валентина достаточно пережила; теперь следует сосредоточиться на исцелении ее травмы под присмотром лицензированного детского психолога, а также родителя-опекуна – в данном случае отца. В этом случае существует также угроза похищения. Мать живет в Лондоне и не является гражданкой США. У отца есть обоснованные опасения по поводу того, что мать увезет ребенка в Европу. Таким образом, по моему профессиональному мнению, мать неуравновешенна и представляет угрозу для безопасности и развития Валентины».
Я хотела сжечь эти бумаги. Хотела найти эту чертову психологиню и придушить ее. Но решение было окончательным; моим единственным утешением стал адрес в Сиэтле, куда переехал Фрэнк. Поэтому я писала Вэл каждый день. Я хотела, чтобы она знала правду, но прежде всего, что я люблю ее всем своим существом и молюсь, чтобы когда-нибудь она поняла и простила меня за то, что ее отец перехитрил меня.
Со временем я научилась принимать этот кошмар как свою новую реальность, хотя и знала, что никогда не избавлюсь от боли. Мне пришлось научиться жить с этим, и в этом мне помогали исключительно письма к Вэл. Я писала их каждый день.
Тот год прошел как в тумане, но однажды в руинах моей жизни сверкнул проблеск радости. Это был неожиданный телефонный звонок от агента по недвижимости, который устроил нам экскурсию по розовому зданию. Агент сообщил удивительную новость: владельцу, как он объяснил, требовалось немедленно избавиться от недвижимости. Он был готов продать его нам за ничтожную часть запрошенной цены, а в случае необходимости даже помочь финансово.
Я с трудом могла поверить в нашу удачу, но Милли отнеслась к услышанному скептически. Может быть, в подвале трупы? Может быть, фундамент заражен термитами? В конце концов, мы наплевали на здравый смысл и сделали решительный шаг. И что это был за шаг!
К тому времени я вернулась в «Хэрродс» на неполный рабочий день. Мне не хватило бы наличных денег, чтобы совершить покупку самостоятельно; кредита в банке у меня тоже не было, но Милли подписала кредит, и вместе мы стали хозяйками одного из самых очаровательных зданий Примроуз-Хилл – что казалось невероятным.
В вечер покупки мы окрестили место нашего будущего книжного магазина бутылкой шампанского, и я начала понимать важный урок, который поддерживал меня в последующие годы. Пусть я всегда буду носить в себе глубокую боль, но нельзя позволять ей брать верх. Я научилась отбрасывать в сторону то, чего не могла изменить, и сосредоточилась на том, что в моих силах: снова обрести подобие радости жизни с помощью магазина, который мы решили назвать «Книжным садом».
В течение нескольких месяцев после моего возвращения в Лондон один из чемоданов так и валялся в шкафу неоткрытым, но теперь я наконец была готова встретиться со своим прошлым лицом к лицу. Я достала из чемодана калифорнийские ракушки и фигурные коряги. Затем на свет появилась голубая керамика от Расселла Райта, которая, как я с облегчением заметила, не разбилась и не треснула во время трансатлантического путешествия. Наконец я открыла шкатулку с драгоценностями, полную редких ожерелий, браслетов и брошек от Трифари.
Милли с удивлением наблюдала, как я изучаю реликвии своего прошлого. Я рассказала ей о распродажах, которые часто посещала в Лос-Анджелесе, о часах, проведенных в одиноких скитаниях по городу.
– Я понятия не имела, что ты так одинока, Элоиза, – печально сказала она. – Но этого больше не будет никогда.
Наконец я достала книги – десятки ценных первых изданий, которые спасла на распродажах. Моим увлечением были 1940-е годы, прекрасное десятилетие для книг. Английские и американские авторы. Эрнест Хемингуэй, «По ком звонит колокол». «Сын Америки» Ричарда Райта. Сомерсет Моэм, «Острие бритвы». Ивлин Во, «Возвращение в Брайдсхед». Уильям Фолкнер, К. С. Льюис, Норман Мейлер. Джордж Оруэлл, «1984».
– Поставим это на полки, Милли, а потом добавим многое другое.
В дальнем углу чемодана лежали две фотографии Вэл в рамках, и при виде их у меня защемило сердце. У меня до сих пор не хватало духу взглянуть на них, и даже теперь, увидев прелестное лицо дочери, я чуть не умерла. Но я вспомнила урок, который должна была усвоить: можно испытывать боль, но не зависеть от нее. Я поставила одну из фотографий на столик в прихожей Милли, чтобы видеть Вэл, входя и выходя и квартиры, а вторую – в книжном магазине, где она станет моей музой. Она была моим сердцем, и она будет душой книжного магазина.
Днем Милли уезжала на работу в центр города, а я, засучив рукава, убирала мусор, прибивала расшатанные половицы и драила каждую поверхность до блеска.
Обо всем этом я каждый день писала Валентине. Это притупляло боль и давало надежду. Когда-нибудь она найдет меня. Когда-нибудь я снова увижу ее лицо. В конце концов, если нарциссы могут каждую весну пробиваться сквозь замерзшую землю, то и я могу преодолеть боль.
Юридическая карьера Милли была на подъеме, и она оставалась пассивным партнером. И хотя я переехала в квартиру на верхнем этаже здания, она решила остаться у себя, в жилище, где уютно и счастливо жила много лет.