Но если вдруг удается выспаться, то просыпается сразу масса желаний, на сто жизней хватит. Успеть бы хоть десять процентов из всего, чего хочу.
Вернуться в преподавание (готова преподавать английский, этику общения в медицине, обучать волонтеров, домоводство могу преподавать и еще всякое – очень люблю студентов и детей 13+).
Вести передачу про благотворительность и разные социально значимые проекты.
Похудеть на десять кг.
Организовать такую школу по подготовке сиделок, которая сформировала бы в обществе представление о качественном уходе за тяжелыми пациентами, детьми и взрослыми, и которая бы могла поставлять своих сиделок в семьи и в хосписы, в дома милосердия и дома престарелых.
Открыть маленькую гостиницу семейного типа, где управляющий знал бы, какие простыни нравятся посетителю, какая яичница должна быть у него на завтрак, чтобы распознавал, какое настроение у гостя, еще до того, как тот сам в своих чувствах разобрался.
Ничего не бояться.
Иметь время на семью и детей и не ругаться, а кайфовать с ними.
Жить там, где побольше солнца, но при этом – жить тут.
Добиться того, чтобы если кому-то больно – чтобы становилось быстро не больно, независимо от того, кому, где, когда и в какой день недели и время суток стало больно. Просто раз – и не больно.
Чтобы все медики были прекрасные, обученные, профессиональные, милосердные, как у нас в хосписе, чтобы к ним было обращаться не страшно, а то идешь, как в полицию, а хорошие все наперечет, причем сосчитать-то можно по пальцам двух рук.
Чтобы про обезболивание и умирание и про то, что человеку приходится испытывать, если болит и умираешь, знали бы все врачи, а не только хосписные.
Чтобы в мамином хосписе стены навсегда бы остались ею пропитаны.
Готовить хочу так же вкусно и легко, как няня Зина.
Хочу быть удачливой свахой, чтобы все, кто в фонде или в хосписе несемейные, повлюблялись и попереженились бы.
Хочу, чтобы я как-нибудь пришла домой, а там за столом сидят все те, кто уже давно не сидит со мной за столом: бабушка, мама и… столько можно написать имен сюда…
Могу долго перечислять, чего мне хочется, если не хочется спать. Но спать хочется практически всегда…
У нас в фонде есть сотрудница, которая одевается в одном замечательном магазине и ходит модная всегда. Я иззавидовалась вдрызг. Она мне шарфик подарила. Но я не могла на этом успокоиться. Сегодня зашла в этот магазинчик, а я давно его приметила по прекрасным витринам, и, закрыв глаза на цену, купила там платье. Очень замечательное. Оно такое свободное, бежевое, с двойным рукавом, с высокой талией, оно бесформенное, в нем приятно, оно шуршит и не мнется, то есть уже мятое, и в нем можно сидеть, поджав ноги.
Я шла домой и уже радовалась, что вот бывает же модная одежда, которая и «дамам в теле» не жмет, идет, видно, что качественная и при этом демократичная. Ну и понятно, что при всех этих плюсах муж от цены не прифигеет.
Мужа дома не оказалось. Был папа. Он любит дам, наряды, умеет говорить приятное… Я для него надеваю платье, выбираю правильные туфли и колготы, бусы тяжелые коралловые и выхожу в гостиную.
Он говорит: «Да… И что, сильно дорого? Ты, – говорит, – в нем похожа на бабу на чайнике из ансамбля “Березка”. Стилизация под русскую деревню, что ли? Это в Измайлово, что ли, купила? Там еще матрешек и гжель продают? Как – шведское? Ну ты в зеркало-то посмотри! Нет, не смотри. Ты расстроишься. Ты в нем огромная, как корабль. Ну чего ты расстраиваешься? Ну подожди, не снимай, пусть Илья посмотрит. Надеюсь, ему не понравится… Не, все же снимай давай, нельзя так тебе ходить, какой-то халат шведский. И бусы не спасают, тут туфли эти не решают ничего, тут ощущение бесконечности только. Да. Снимай».
Короче, даже боюсь надевать при Илье. Вешаться пойду. Прямо в этом платье. Оно мне очень нравится…
Я пришла домой раньше обычного. До двух ночи. И было немного сил на то, чтобы разобрать стирку, покупки разложить в шкаф и холодильник, унитаз протереть, ботинки почистить. Почувствовала себя женой и матерью.
И у меня зародилось несколько вопросов. Или утверждений. Или заблуждений… Не знаю. Хочу понять, я имею право на поддержку или троллинг со стороны членов моей семьи оправдан?
Короче, мне важно:
Чтобы тарелки в сушке стояли по цветам и по размеру, от большой к маленьким, и сначала глубокие, потом мелкие, потом десертные, потом блюдца, а потом можно и разделочные доски, уже в конце.
Чтобы вешалки в шкафу висели все выгнутой стороной в одну сторону, и чтобы рубашки, ясное дело, были все в одну сторону пуговицами развернуты. И это нормально!
Чтобы шнурки от ботинок всегда были внутри ботинка, а не под ним, а то испачкаются.
Чтобы унитаз был чистый-чистый (как говорится, чтобы гостям не стыдно оттуда воду наливать!) и стоял с поднятой крышкой и опущенным сиденьем. Ненавижу, когда крышка закрыта!
Чтобы туалетная бумага висела так, чтобы, вот когда тянешь на себя, отрывалось бы как бы от стены, а не от держателя. Неясно объяснила, да? Короче, важно, чтобы рулон всегда в одну сторону был повернут! Это важно!!!
Колбасу и сыр обязательно надо перекладывать в специальные емкости – судочки. Вообще все всегда надо в судочки перекладывать. И это не навязчивое действие!
Чашки все должны в одну сторону висеть. Неужели это трудно? Ну вешайте сразу дыркой к раковине, а дном к холодильнику! Это же элементарно! Надо просто голову включать!!!
Полотенца должны обязательно быть с петелькой в середине длинной своей стороны!!! Это вот просто край как важно!!! А когда полотенце без петельки – надо пришить. Это пять минут!
Ведро мусорное никогда не должно быть до конца полным! Надо выносить немного заранее!
Нельзя пойти завтракать, если не заправил постель, не почистил зубы и не умылся.
Нельзя пойти спать, если не помылся. Кто не помылся и лег спать – тот враг!
Вся бытовая химия дома всегда должна быть в шкафчике с неснижаемым остатком. Если купил что-то новое – нового должно быть два. Старого – тоже должно быть два. Вообще всего надо по два.
Джинсы надо гладить, да. И трусы тоже, мужские боксеры я имею в виду, не женские кружевные. Их просто по цветам в шкафу раскладывать.
На столе должна быть скатерть, а не клеенка. Клеенка – это не скатерть!
Нельзя оставлять вещи на стуле! Одежда бывает или чистая, и тогда она в шкафу, или грязная – и тогда она в стирке.
Если ты в туалете – включи воду. Тогда тем, кто вне туалета, слышно только шум воды…
Не надо бы начинать новый шампунь, пока не закончился старый… Трудно, да, иногда не получается и в ванной может быть сразу три открытых шампуня, но надо стараться…
Важно, чтобы в ванной всегда горел маленький свет, а в туалете чтобы был погашен. И это вовсе не трудные правила.
Важно, чтобы Илья не говорил, что мы живем в музее, а то дети выберут себе в жены грязнулю!!!
Важно: обязательно перед сном хоть что-то помыть, ну хотя бы зеркало в коридоре или унитаз. А то не усну.
Я психическая?
Нас много таких, интересно?
Подруга спросила меня, как я справляюсь со всем этим грузом: чиновники, открытые реанимации, родственники, которых из-за ковида мы не пускаем в хоспис? Удается ли не пропускать через себя? Это же слезы, смерти, чужое горе. Как я не ломаюсь? А я ей говорю: ну я хоть понимаю, что я помогла, что людям стало полегче, что без меня и без хосписа было бы хуже. Вероятно, это еще профессионализм, говорю я. Профессионализм нас всех держит, усмиряет эмоции. Я реагирую на горе и слезы, как спасатель на ЧП. Я знаю, что делать, когда умирает человек. Знаю, как разговаривать с близкими. Знаю, как обезболить.
Не верю, отвечает она, что тебе это все так легко дается. Ты просто почему-то не разрешаешь себе чувствовать, Нюта. Так нельзя, говорит она. Надо каждую тяжелую историю разбирать, проживать и проговаривать, а то тебя однажды, говорит, так нахлобучит…
Не знаю… Может, она и права. А может, я стала черствой. Возможно, опыт и профессиональные знания лишь позволяют следовать пошаговой инструкции, но вовсе не защищают от боли.
Похоже, не защищают. Потому что сегодня как-то все вдруг прорвалось. Я все выходные провела в своей тихой уютной квартире. У меня вокруг любимые мои цветы в вазах – много цветов. И долгожданная тишина. Я наконец-то выспалась. И вот эта тишина, одиночество и светлая после долгого сна голова – и в результате в голову влезло все, что я так старательно туда не пускала, прячась от эмоциональной усталости за зумами, встречами, планами, письмами, финансовыми таблицами, конфликтами и утверждением проектов по ремонту. Наступила долгожданная пауза – и в голову влезли боль и грусть.
Умирает у мамы мальчик восемнадцати лет. Красивый, очень взрослый, серьезный. Осталось им вместе совсем мало. Деньки. Мама держится достойно и мужественно. Мы с ней сидим в соседней пустой палате и обсуждаем, каких конкретно проявлений умирания она боится – одышки, боли, кровотечения, паники, состояния сопора, хриплого дыхания, внезапной остановки сердца, и проговариваем, как мы будем справляться с каждым из симптомов.
Ее сын старается не терять самообладания, пытается сам контролировать все, что происходит, вникает в наши разговоры, хотя болезнь и опиаты мешают ему концентрироваться на беседе. Он пожимает мне руку и через минуту снова протягивает вперед свою холодную ладонь, всю в синяках, – уже забыл, что мы только что здоровались. На консилиуме впервые обсуждаем с мамой, что ему нужен серьезный и честный разговор о предстоящем. Мама рассказывает про сына, о предстоящей смерти не говорит. Мальчик очень верующий, знаете, вступал даже в богословские споры с батюшкой. Спрашивал, не грех ли это, муху убить, тоже ведь жизнь. В шахматы играет, играл… разряд у него по шахматам.
Звучит так, будто бы она его уже вспоминает. А когда рядом с сыном, то она не позволяет себе ни плакать, ни откровенно говорить о его уходе. Как она выдерживает? Как справляется? И кто мы такие, чтобы указывать, как правильно? Разве может чужой опыт помочь пережить собственную потерю?