Быть рядом с пациентом хосписов трудно и очень ответственно. Хоспис – это колоссальный опыт со-чувствия, со-переживания, со-участия и со-причастия. Это о «Я здесь для тебя». И да, возможно, ваше волонтерство не в хосписе, а в фондах «Подари жизнь» или «Старость в радость», в отряде «Лиза Алерт», но приходите все равно, узнайте про нас.
Приходите, и даже если вы не станете волонтером, вы навсегда унесете с собой знание о том, что хоспис – это про жизнь на всю оставшуюся жизнь.
Не могу молчать! В хосписах Москвы творится невообразимый ужас! Сначала туда запустили волонтеров, людей без медицинского образования, потом пустили артистов, якобы искусство и музыка влияют на качество жизни, а теперь еще собаки-терапевты!
И результат не заставил себя ждать! Волонтеры вывезли бабушку, нормальную болеющую бабушку, гулять к пруду в парк; другая пожилая женщина, видимо по принуждению, находилась во дворе хосписа прямо в кровати и собирала гербарий из растущих вокруг цветов. Один из пациентов спал на диванчике в холле хосписа, потому что решил уступить уставшей медсестре свою койку в палате! В предыдущей больнице его привязывали, чтобы не сбежал, а в хосписе его развязали, и он сбежал спать в холл! Две собаки буквально выжили неизлечимо больного пациента из его кровати! Заставили его сначала сесть, потом встать, а потом еще и хохотать!
Что же это будет, товарищи?! В хосписах все должны спокойно умирать, а тут постоянно происходит какая-то жизнь! Безобразие!
Верно, а недавно в одном из хосписов были клоуны, по палатам ходили! Устроили цирк какой-то! А ведь у таких пациентов даже сил жаловаться уже нет!
Мне сегодня ночью не спится. Не потому что я работаю. Нет. Я легла не позже полуночи. Просто не могу уснуть. Бывает иногда. Видимо, есть над чем подумать…
Масса всякого дерьма, которое в меня попадает, как и во многих других, или в которое, как и многие другие, я наступаю сама, – обычно остается незамеченным (подумаешь, буду я еще обращать внимание на идиотов), в крайнем случае я считаю до десяти, делаю выводы (обычно один и тот же: сама-дура-вино-вата), как мама учила, и иду себе дальше.
Но, видимо, оказывается, дерьмо накапливается, и когда я ослабеваю (болею там, или грущу, или устала), оно начинает портить жизнь. Почему-то не выходит из головы и вспоминается-вспоминается-вспоминается… и расстраивает как-то чрезмерно. Спать не могу. Все время перекладываю в голове с места на место это дерьмо. Подхожу к нему с разных сторон. Про что-то точно думаю, что это ерунда и неправда. Про что-то начинаю сомневаться, и чем больше думаю, тем больше сомневаюсь. Правило рефлексии. Про что-то предпочитаю не думать. А вдруг правда?
А прилетает ко мне про мою работу с разных сторон вот что.
Я не врач, достаточных знаний не имею, возглавлять медицинскую организацию не могу, оценить потребность пациента в той или иной помощи не могу, поэтому критиковать врачей права не имею.
В десятки раз в Центре паллиативной помощи с момента моего прихода выросло потребление морфина. Это не потому, что пациенты стали лучше обезболены, а потому, что я пропагандирую и практикую эвтаназию. И врачей принуждаю к этому преступлению.
Я вовсе не заинтересована в качестве помощи, я просто крайне упертая и амбициозная женщина, которой повезло иметь достойную мать и которая наживается и делает карьеру на ее славе и имени.
Я пошла на сговор с властями, продалась ради должности и доступа к бюджетным деньгам, которые теперь кормят фонд «Вера». (Сложная схема, да? Зачем продаваться так сложно, да еще и ради фонда?)
Когда я выступаю за декриминализацию деятельности врачей (то есть за то, чтобы врачи не боялись уголовного преследования, когда назначают пациентам, страдающим от болевого синдрома, морфин), я на самом деле и не понимаю, что мною манипулируют. Что я транслирую вовсе не свои мысли. Что это умелое воздействие людей, заинтересованных в росте нелегального оборота наркотиков в стране.
И когда я говорю, что на обезболивание надо создать спрос, чтобы пациенты понимали, что морфин при сильной боли – это не путь к наркомании, а качество жизни, потому что порой на борьбу с этой болью уходят последние силы, лишая общения друг с другом в последние дни и месяцы, – это я тоже пропагандирую наркоманию, все равно что начать раздавать шприцы на улицах.
Когда я говорю, что стране нужна не паллиативная медицинская помощь, а паллиативная медико-социальная помощь, и вообще, помощь тяжелобольным людям должна быть медико-социальной, – я подрываю устои. Все уже прописано и зарегламентировано, надо только исполнять на местах, а я со своими идеями только внимание привлекаю к себе и ищу повод поговорить в телевизоре.
Так много людей, которые с самыми лучшими пожеланиями и самыми вкрадчивыми голосами, прильнув ко мне и заглядывая в глаза, с заботой и страхом за меня и мое будущее, а порой и за дело моей матери, положив теплую руку на плечо, говорят мне всё это косвенно или прямо, чтобы я и не думала, что они что-то хотят утаить…
И этого так много, что я начинаю думать порой, что это правда. И что я стараюсь вовсе не ради людей, которых меня мама научила видеть, жалеть и всегда-всегда замечать в первую очередь именно их, тех, кого нельзя вылечить. Это я все ради себя. Или, наоборот, дура наивная, ради тех, кто через меня свои грязные интересы прямо вот в высокие-то кабинеты и несет.
Не сплю. Думаю. Нужно ли все это? Тем пациентам, кто лежит сейчас в Центре паллиативной помощи, уже открывает глаза в начале седьмого утра и видит, что прошла очередная ночь. Всё же пережили еще одну. Вот и новый день, и слава богу, и какая, интересно, смена сегодня будет: Катя или Юля, или Вася придет, с ним так хорошо поговорить. Будет ли какой концерт и волонтеры?
Или тем, кто не спит, лежит и думает, что вот настал еще один день без сил, без движения, без близких рядом, с болью, которую даже нельзя объяснить, потому что болит везде, и сразу, и одновременно, и нигде конкретно. Сколько еще этих мытарств, без возможности нормально помыться, выехать на улицу, просто походить своими ногами по плохому асфальту вдоль дома…
Тем, кто тоже, может, всю ночь не спал и думал: надо же, вот так прожить всю жизнь, и даже не можешь в конце пойти и сам выбрать и купить внучке подарок на день рождения. А другой, наоборот, припас своему взрослому внуку, который так редко заходит, но сегодня обещал, «Юбилейное» печенье со вчерашнего ужина и запрятал это печенье в тумбочке, на той же мятой салфеточке, что и верхнюю челюсть.
Тем, кто сегодня проснется через час с мыслью о том, что вот и наступил день, когда я повезу свою жену в хоспис. Пятьдесят четыре года вместе, и неужели она увидит сегодня нашу спальню в последний раз и неужели все-таки она уйдет первой?
Тем, кто уже и не увидит этот рассвет и это мартовское утро, их только среди пациентов московских хосписов и Центра паллиативной помощи более сорока человек за каждые двадцать четыре часа…
Им всем, вам всем, нам всем – нужны ли национальный приоритетный проект по паллиативной помощи и закон о медико-социальной помощи? И обезболивание должно быть доступно для всех, у кого заболело, и доступная и такая недорогая помощь на дому, круглосуточная, с обученной и предоставленной государством сиделкой, правда ведь? Нужно нам это? И нужно ли этого добиваться, или все придет само, надо просто ждать?
Ждать и не думать, что вот этот старичок с пигментными пятнами на руках, с такими странно маленькими ушами и загадочной татуировкой на ключице «Никогда не сотрет жизнь ваших имен из моей памяти», с невероятными историями, пробивающимися через его нарастающую деменцию, – вот он не дождется…
Я хочу понять, надо ли упираться и двигать эту махину вперед, несмотря на такое сопротивление, или само все со временем и без нас подвинется?
Так сложилось, что я уже двое суток нахожусь в палате реанимации московской больницы. В эти дни я – сиделка. Пациенты кругом тяжелые, у кого-то есть сиделка, к кому-то пришла жена, кто-то с медсестрами, которых, конечно, хотелось бы больше на отделение реанимации, особенно таких вот культурных, и умненьких, и хорошеньких.
И вот я сижу и понимаю, что быть сиделкой – это потрясающий, удивительный труд. Самый лучший. Ежеминутно то пить, то писать, то помассировать, то лекарства, то ингаляция, то позу поменять, а там уже снова пить, массаж, писать, менять позу, подмыться, надо улечься, иногда это долго и сложно, поправить одеяло, то жарко, то холодно. И конечно, если вот покакали, помылись, перестелили постель, натянули простыню, угнездились удобно с кучей подушечек, накрылись одеялом и засыпаем, то обязательно или сразу писать захочется, или медсестра придет делать капельницу.
И пациенты все разные – кто-то ворчливый, кто-то благодарный, кто-то не любит слов, а с кем-то надо комментировать каждое действие. В такой работе ни одной – ни одной! – минуты рабочего времени не проходит в праздной суете, сочинении ненужных бумаг, в длительных и утомительных встречах. Работа, где свою полезность и результат своего такого понятного и такого востребованного во все времена труда чувствуешь ежесекундно. Да, не присесть ни на минуту, но суточное дежурство улетает в один миг и нет времени ни на эсэмэски, ни на социальные сети и интернет, ни на размышления о трудностях жизни.
Я явно не справляюсь. Устаю и хочу спать, и есть хочу, и пить, и сама хочу сбегать в туалет и выйти на улицу. И еще я все люблю быстро, а работа сиделки не терпит суеты, и продумывать надо заранее, как в шахматах, каждый шаг, я не умею так, видимо… И еще это благороднейшая работа, для самых трепетных и для самых сильных людей.
Если сиделкой становится человек, который искренне считает это призванием, не видит в этой работе ни унижения, ни своего карьерного проигрыша, то это и правда самая лучшая и достойная работа в мире – ухаживать за больными.