— Интересно, доктор Уотерсон, а нет ли какого-нибудь селективного отражателя, который мы могли бы использовать?
— Хорошая идея, Райт… Но я не знаю, что может пропускать свет и одновременно отражать тепло.
— Стив, что такое селективный отражатель?
— Есть много вещей, обладающих этой способностью, Дэйв. Например золотистый осенний листок. Он поглощает зеленый свет, но отражает желтый, поэтому мы и видим его таким. Проблема в том, что нам нужна видимая часть спектра, и одновременно мы хотим защититься от невидимой… Ты прав, Райт, ты прав!.. Дифракционная решетка, которая разделит весь спектр на составляющие, отразит то, что нам не нужно, а остальное передаст через призму, чтобы объединить его с обычным светом, затем пошлет на линзы, и мы сможем видеть, как через телескоп!
— И опять-таки, звучит это прекрасно, Стив, — взмолился Гэйл, — но мне хотелось бы послушать это на английском языке.
— Идея в том, чтобы взять дифракционную решетку, металлическую, с обычными 14 438 линиями на дюйм, отполированную так, чтобы она отражала большую часть световых лучей, которыми они ударят по нам. Мы поставим такие решетки под разными углами, чтобы получить весь спектр. Таким образом получается призма, которая может разделять свет на все цвета радуги и снова объединять его. Одновременно она отразит все тепло, передаваемое инфракрасными лучами. К счастью, катодные лучи нас не волнуют, поскольку наш корабль уже заряжен отрицательно, и отрицательно заряженные электроны будут просто отскакивать от нас, как от сетки электронной лампы. Хуже обстоит дело с бомбами. Единственная защита против них весьма сомнительна. Нам просто не нужно оказываться там, где они взрываются. Убегать — вот лучшая политика. И в качестве последней предосторожности, я устрою все так, что если «Террестрианин» будет поврежден и станет беспомощным, мы, нажатием единственной кнопки, могли бы взорвать весь корабль, освободить всю энергию его массы. Такой взрыв уничтожит все в радиусе сотни миль и повредит на еще большем расстоянии. Думаю, такой взрыв все же не сможет изменить орбиту Земли.
— Прекрасно! — воскликнул Гэйл. — Ну, и весельчак же ты, Стив! А теперь расскажи, чем мы можем встретить эту веселую компанию марсиан?
— Ну, у нас есть много чего вкусненького, — в том же тоне ответил Уотерсон. — Наши тепловые лучи должны быть более мощными. Я думаю, примерно, в десять тысяч раз сильнее. С бомбами будет похуже. Райт, я хочу, чтобы ты сделал сотню пуль, которые взорвутся с эквивалентов в тридцать пять тысяч тонн динамита. Кто-нибудь может предложить что-то еще?
— Стив, — снова подал голос Гэйл, — ты сказал, что твой корабль снаружи покрыт почти чистым полированным иридием. А не могут ли их корабли быть такими же?
— Могут… Хотя я не думаю, что они ожидают встретить у нас тепловые лучи.
— А вот интересно, — продолжал Гэйл, — нет ли каких-нибудь таких химикатов, распылив которые, мы могли бы сделать их корабли черными, не изменяя при этом наш иридиевый корабль? Тогда бы неприятельские суда стали лучше поглощать наши тепловые лучи.
— Хорошая идея, Дэйв! Я мог бы использовать сульфид — почти все сульфиды цветные и образуются быстро и легко. Или можно воспользоваться жидким озоном. Он может окислить почти что угодно, а окиси тоже почти всегда цветные. Но при нагревании все окиси и сульфиды, к сожалению, разрушаются. Кстати, есть лишь один металл, который марсиане могли бы использовать для своих кораблей, а именно — сталь. Сульфид железа стойкий, черный и его не так уж легко разложить. К тому же, сталь сама по себе с готовностью вбирает все, что угодно, так что они наверняка покрыли ее чем-то более инертным, например, серебром. Оно тоже быстро образует черный сульфид. Только боюсь, что все это не сработает в условиях боя, Дэйв. Райт, а что, если нам попытаться развить по-другому некоторые аспекты теории поля? Попробуйте объединить номер два шесть три десять с номером четыре два три ноль в одно уравнение. У нас нет времени конструировать новые аппараты, но, думаю, тут будет достаточно проектора для изгиба пространства. А кроме того, попытайтесь, пожалуйста, рассчитать условия, которые нам нужны для дифракции высоких температур. А я пока что дам Дэйву первый урок космической навигации. Мы вернемся к полудню… Если вообще вернемся!
Но Гэйл заметил, как он подмигнул помощнику, так что эффект был потерян.
Практика началась в космическом пространстве на расстоянии десяти тысяч миль от Земли. Как заметил Уотерсон, именно на таком расстоянии марсиане могли начать наносить удары по Земле. Впервые в жизни Гэйл вел летательный аппарат, не опасаясь во что-нибудь врезаться.
Гэйл оценил это, еще когда вчера в полдень корабль направился вниз в скользящем полете и изящно влетел в ворота ангара. Управлять кораблем было на удивление легко и просто. Главное было то, что пилот мог изменять энергию в громадном диапазоне, от доли лошадиной силы до миллиардов! Кроме того, кресла были снабжены ремнями безопасности…
Когда они вернулись в лабораторию, то увидели, что Райт успел приготовить легкий обед, и тут же принялись его уничтожать. За шесть часов между завтраком и этим обедом они нагуляли немалый аппетит. Райт закончил работать с машиной и рассчитал математику сепаратора тепла меньше, чем за четыре часа. Результаты были вполне удовлетворительные, а в оставшееся время Райт переделал шесть проекторов для использования. После обеда они втроем взялись за создание сепараторов тепла. Их предстояло установить два — один для пилота, а другой для наблюдателя. Самую трудную работу по монтажу проекторов и иридиевого щита они отложили на вечер.
К шести вечера проекторы были установлены и подсоединены, а большой иридиевый щит охлаждался на земле. Его собирались устанавливать ночью, а пока что все чувствовали, что нужно поесть и отдохнуть. Они и так напряженно работали весь день, поскольку знали, что должны приготовить корабль прежде, чем марсиане достигнут Земли, а предстояло сделать еще многое. После короткого ужина они вышли наружу, где сверкал на солнце «Терристрианин». Нужно было опробовать новые проекторы. Яркий, изящный корпус корабля отражал красные лучи заходящего солнца, спускавшегося за горизонт, куда катило песчаные волны море пустыни. Фиолетовые холмы Невады вдали казались отдельными островами в море переливающегося песка. Сияющий корабль поднялся вверх, затем остановился, слегка закачался. Внезапно груда металлических слитков, лежавших возле угла лаборатории, подпрыгнула в воздух и понеслась кораблю… резко остановилась, повисела мгновение в воздухе, затем легонько скользнула на землю. Затем, столь же внезапно, поднялась тридцатифутовая стена песка, простиравшаяся вдаль, насколько хватало глаз. Когда песок опустился, корабль вновь подхватил слитки металла в три тысячи тонн весом, и те легонько, как перышко, уплыли на место.
— Работает, Стив! Все работает! — воскликнул Гэйл. — Какой у него диапазон? Пожалуйста, скажи мне, Стив!
— Я и сам не знаю, какой у него диапазон, — ответил Уотерсон. — Песок он поднял, насколько хватало глаз, а ведь мы использовали лишь ничтожную часть мощности. Поскольку он действует гравитационными лучами, то, по крайней мере, теоретически, у него бесконечный диапазон. Но все зависит от мощности. Я могу использовать большую энергию, чтобы изогнуть само пространство. Проектор гравитации двойной, он выпускает лучи как вперед, так и назад. Эти лучи управляются одним аппаратом, так что они всегда равны по мощности. В результате, независимо от того, какой большой груз мне надо переместить, энергия тратится лишь на изгиб пространства.
Ночью работа продолжалась при свете мощных прожекторов корабля. Работалось легко, так как было светло, как днем. Затем приятели погнали Уотерсона отдыхать, хотя, казалось, он был готов продолжать работу. Но даже его могучий организм не мог так усердно трудиться сорок восемь часов кряду. А, учитывая приближение кризиса, он должен был отдохнуть. Уотерсон нехотя согласился, при условии, что его разбудят через пару часов. Два часа спустя Гэйл отошел на милю от лаборатории и стал звать своего приятеля. Затем вернулся и продолжил работать над установкой щита. Его предстояло установить, отполировать и сделать в нем отверстия для крепления дифракционной решетки сепаратора тепла. Щит опускал на окно и поднимал электродвигатель, которым управляли изнутри. Когда работа была уже закончена, появился Уотерсон, злой и заспанный.
— По-моему, ты обещал разбудить меня через два часа! — рявкнул он Гэйлу. — А я проспал все четыре!
— Нет, Стив, я звал тебя, но ты просто не услышал, — честно ответил Гэйл. — Я не обещал, что непременно разбужу тебя через два часа. Я сказал, что буду будить.
Чуть позже утром были обнародованы известия о грядущем вторжении. И после этого начались дикие, безумные вспышки паники во всем мире. Человек увидел себя беспомощным перед могущественными врагами, которым не мог сопротивляться. Тем же утром возник распространившийся с быстротой молнии слоган «завтра умираем, наслаждаемся сегодня». В больших городах возникли ужасные пробки, в которых погибли сотни людей. Они хотели сбежать в леса и горы, спрятаться там, словно звери. Несколько часов до большинства из них не могли дойти никакие новости, хотя Уотерсон уже оповестил всех правительственных чиновников о своем корабле. Но тем не менее, безумства продолжались. Людям, которые оставались у радиоприемников, эти новости принесли хоть какое-то облегчение. Однако, еще много часов по телевизору не показывали изображение этого корабля, потому что в пределах сотен миль от того места, где велись работы над кораблем, не было никакого телевизионного оборудования.
Так прошел день. Всю следующую ночь Уотерсон и два его помощника, сменяя друг друга, дежурили у радиоприемника, следя за новостями. Утром марсиане должны были высадиться где-то на Земле. Вероятно, это произойдет в рассветных областях. Но «Терристрианин» не должен позволить захватить себя врасплох. Утром у Уотерсона была своя работа. В отличие от других, он завершил дежурство у радиоприемника, ответил на несколько сообщений, но остальные четыре часа потратил на работу с «Бартоломеем». Уравнения, с которыми он работал, были совсем новыми, странными. Уотерсон закончил работу, получив окончательный результат, буквально за несколько минут до того, как прилетели марсиане. Сразу же он позвал своих товарищей.