А снаружи разгорался самый настоящий бой. Взрывались гранаты, стрекотало оружие, падали люди в масках и люди в жилетах. Вечернее небо окрасилось в оранжевые тона от взрывов. На наших врагов шло наступление по всем правилам боя. Не помогли им их хваленые специалисты, и арсеналом им не удалось попользоваться, не до того им было.
С воем подкатывали неведомо откуда взявшиеся милицейские машины, и из них высыпались люди, которые сразу вступали в схватку. Над полем боя раздавались команды, и голос из репродуктора, временами заглушавшийся взрывами, рекомендовал сдаться и не усугублять вины. Бандиты догадывались, что усугубить свое положение они уже не смогут ничем, и сражались с отчаянием. Но их участь была решена с момента взрыва, прогремевшего в самом сердце их укрепления, унесшего многих их людей и сделавшего неприступным арсенал. Ящики с оружием завалило обломками мебели, стен, потолка, и, чтобы добраться до них, не было ни времени, ни людей.
Дом почему-то не загорелся и не взлетел на воздух целиком, что делало наше положение менее ужасным, но хорошего все-таки было мало. Милиция не слишком отличалась от бандитов в выборе средств, и тем в конце концов не осталось ничего другого, как запросить пощады перед лицом превосходящего числом противника и сдаться.
Когда стихла стрельба на улице, я пришла в себя, должно быть, от неожиданно наступившей тишины. Я лежала накрытая сверху половинкой дивана, которая очень мне мешала. Было темно и жутко. Вокруг раздавались чьи-то шаги и были слышны голоса, но моя голова разламывалась от нестерпимого звона и кружилась так, что я не могла ни понять, откуда они доносятся, ни разобраться в смысле самих слов, а узнать это было необходимо, но только, желательно, не привлекая к себе внимания.
«Мои друзья без сознания или убиты. Бандиты бродят по разгромленному дому. Кстати, кто его разгромил? Но точно не я, и не будем об этом. И если бандиты придут сюда, то я притворюсь мертвой, — решила я, но возник резонный вопрос: — А вдруг бандиты усомнятся в нашей смерти и захотят нас добить? Ну что же, тогда я дам им достойный отпор».
Я потянулась к автомату, который недавно лежал рядом со мной, но, к моему величайшему изумлению, рядом со мной его не оказалось.
— Но я же помню, что клала его тут, — недоумевающе пробормотала я.
Автомат, должно быть, отнесло взрывом, но в тот момент такая простая мысль не пришла мне в голову. Единственная вещь, которая еще как-то могла мне сгодиться для обороны себя и своих друзей, были те самые баллончики, которые я второпях при отступлении сунула в карман. Они так там и лежали. Чтобы до них добраться, я попыталась спихнуть с себя кусок дивана, пружины которого впивались мне в бок. При первом же движении в голове вспыхнул ослепительно белый свет и тут же накатили тошнота и головокружение.
Я поняла, что будет разумнее отказаться от любого движения и затихнуть под своим диваном. В конце концов он мешал мне не так уж и сильно, чтобы не потерпеть, а если хорошенько разобраться, то даже был полезен, укрывая от нескромных взглядов. Но баллончик мне все-таки удалось достать из кармана, и я зажала его в руке, приготовившись ждать своего освободителя, которому предстояло еще испытать на собственной шкуре всю отвратность избранного им времяпрепровождения.
Голоса звучали уже значительно яснее и ближе, но понять что-либо все равно не получалось. Было удивительно приятно лежать без движения и чувствовать, как тошнота перестает меня мучить, а головная боль отступает. Все это так, но при этом нельзя было шевелиться. Я и не шевелилась, но внутренне была готова немедленно атаковать первого же, кто найдет меня, сдвинув диван.
Степанов был очень горд собой. Он оглядывал поле битвы с видом триумфатора. Ведь он оказался прав, и здесь у преступников действительно был склад оружия. Его информация, полученная, казалось бы, из очень ненадежного источника, подтвердилась. Теперь он мог с полным правом пожинать плоды успеха и купаться в завистливых взглядах соратников, которые поглядывали на скромника капитана, оказавшегося кладезем полезных сведений. Благодаря его сведениям на звонок возмущенной жительницы в Озерки выехала не захудалая оперативная группа из четырех человек, а целый отряд захвата, который и довел операцию до успешной развязки.
Степанов перешагивал через обломки некогда роскошной мебели. Каждая часть дома несла на себе следы разгрома. Обои клочьями свисали с проломов в стенах, и ветер раскачивал их. Стекла в большинстве окон оказались совершенно выбитыми, что было весьма кстати, потому что ядовитый газ выветрился теперь почти без остатка. Пушистые ковры, покрывавшие прежде пол, были изуродованы. Впрочем, они пострадали меньше остального убранства. А вот в великолепном полированном дереве рояля и стола с выводком стульев гнездились рои пуль, которые оставили от былого великолепия одни лишь воспоминания.
В каждом испорченном предмете обстановки, попадавшемся на его пути, Степанову чудился враг. Вот, скрипя и оторопью хватая за сердце, приоткрылась дверь платяного шкафа. Внутренне подобравшись, Степанов метнулся в укрытие. Он ни капли не сомневался, что где-то в доме затаилось живое существо, доведенное до крайности и готовое на любое опрометчивое действие. У него было чутье, и сейчас оно било тревогу и заставляло его внимательно озираться по сторонам и сохранять осторожность.
Причиной скрипа, встревожившего нашего бравого капитана, оказался обыкновенный сквозняк.
Осторожно продвигаясь вперед, Степанов миновал нашу первую баррикаду возле самой двери в гостиную. Все раненые уже расползлись отсюда, и теперь только по редким и наполовину затоптанным пятнам крови, оставшимся на полу, можно было осознать весь драматизм происшедшего. Испорченные вещи — это всего лишь имущество, а если оно к тому же не твое, то сожалеть о нем и вовсе глупо. А вот человеческая жизнь неизмерима по своей ценности, и замены ей не найти.
Примерно такая же мысль крутилась в моей голове, когда я слушала неуклонно приближающиеся ко мне шаги. Я тщетно прикидывала, успею ли воспользоваться своим оружием, и от этого даже вспотела. Еще я прикидывала цену, за которую готова продать свою жизнь, и не находила подходящей. Я немного извернулась под своим диваном и смогла теперь наблюдать за дверью. Правда, не за всей, а только за нижней ее частью, и, когда в проеме появился человек, я смогла увидеть только его ноги до колен. Ноги не отличались от тысяч подобных и ровно ничего не сообщили мне о своем обладателе.
Человек повел себя довольно странно для жестокого убийцы. Увидев, что в комнате полно тел, он кинулся к ним столь торопливо, что даже споткнулся о ногу Амелина. Только эту часть его действий я видела воочию, а про остальное мне приходилось догадываться по звукам, которые он издавал. Судя по ним, человек ворочал тела моих друзей и пытался что-то с ними проделать. Я ни капли не сомневалась, что его отчаяние — сплошная комедия, а на уме злобный замысел. Я сжалась, как тугая пружина, и ждала, когда дойдет очередь и до меня.
«Не может же он, в самом деле, не увидеть мои торчащие из-под диванной спинки ноги, — размышляла я, — а они, слава богу, не такие уж короткие, и если он хоть немного в себе, то обязательно их заметит».
Но тот тип упрямо отказывался замечать меня. Он копошился возле моих друзей и, похоже, перетаскивал их с места на место. Какой в том был смысл, я не догадывалась. Разве что это какое-то ритуальное действие. Другого объяснения я подыскать не смогла. Наконец, натешившись вдоволь, он соизволил оставить бедняг в покое и, бросившись вон из комнаты, споткнулся о мою левую голень.
— Черт, — ругнулся он и стащил с меня диван.
Тут уж я не растерялась, все-таки у меня было достаточно времени для подготовки. Быстро вытянув руку с зажатым в ней баллончиком в направлении, где, по моему представлению, должно быть лицо врага, я нажала на кнопочку распыления. Вырвавшаяся из него жидкость напоминала небольшой фонтанчик и действовала необыкновенно эффективно. С тихим стоном преступный элемент опустился на пол, как будто решил минутку-другую передохнуть.
Я не стала тратить время на разведку обстановки и с возможной быстротой и грациозностью поползла к поверженному противнику. Все мое тело затекло от длительного лежания и повиновалось мне с трудом. Тем не менее я добралась до него, заглянула в лицо и почувствовала себя совсем уж нехорошо. Липкий пот покрыл все тело, голова закружилась с усиленной скоростью. Возможно, это были симптомы отравления, но я приписала их шоку от того, что увидела.
Облила ядовитой жидкостью я самого Степанова, который, без сомнения, явился сюда для спасения всей нашей компании, а я так с ним обошлась! С человеком, который держал в руках наши судьбы и которого мы должны были всячески умасливать, чтобы он нас простил. А назвать умасливанием то, что я сделала, было никак нельзя.
«Может, он не умер? — в панике подумала я. — Тогда еще хуже. Он придет в себя и жестоко отомстит», — тут же уверила я себя.
Положение складывалось не из удачных. Но я все-таки пощупала пульс на руке Степанова. К моему удивлению, он прощупывался. Дыхание Степанова было ровное и ничем не затрудненное. Никаких предсмертных хрипов я от него не дождалась. Пены на губах, тем более судорожных конвульсий, тоже не наблюдалось. Степанов походил на мирно спящего человека, который пришел домой после тяжелого рабочего дня, пообедал и решил вздремнуть. Он бормотал сквозь забытье имя Наташи и еще чье-то, какие-то эпитеты, кажется, не очень лестные.
Ничего не оставалось, кроме как идти к милиции за помощью. Я рассудила, что раз Степанов тут, то не один же он здесь, а самой мне было бы не вытащить тела Степанова и моих друзей из дома. Помощи им от меня никакой, сидеть над ними — толку немного. Приняв такое мудрое решение, я попыталась его реализовать. Увы, это оказалось намного труднее, чем мне представлялось, когда я сидела возле мирно лежащих тел. Стены решили станцевать какую-то раскованную румбу и требовали моего непременного в ней участия. Пол тоже подключился и заходил ходуном, стоило мне подняться с него. Сделав шаг, я рухнула рядом с безмятежно посапывающим Степановым. Однако голова быстро прояснилась, и вообще мне стало лучше.