— Наташа у тебя? — холодно осведомился Руслан, который репетировал этот вопрос весь вчерашний вечер и целую ночь.
В другое время я бы, может, оскорбилась его тоном, но перед лицом того ужасного, что сейчас буду вынуждена сообщить ему, я его даже пожалела.
— Нет, Руслан. Ее у меня нет, — грустно сказала я. — Ты не должен волноваться, но в последний раз я видела ее вчера, когда их засовывали в машину «Скорой помощи». Мне не разрешили ехать с ней. Сказали, что мне туда, куда ее везут, еще рано.
— Что ты городишь? — изменившимся голосом спросил Руслан.
— Ах, Руслан, — вздохнула я, — боюсь, что все очень серьезно.
— Это ты виновата! — неожиданно тонким голосом пискнул Руслан. — Одна бы она не решилась.
— Ты же сам ее бросил, если мне не изменяет память, вчера утром. Так чего ж ты теперь? — не осталась в долгу и я. — Можешь теперь быть доволен. Никаких хлопот с разводом.
— Что ты понимаешь? — накинулся на меня Руслан. — Да я ее любил!
— Тогда надо было не отпускать ее от себя. Это тебе хороший и суровый урок на будущее, — стояла я на своем.
— Какое будущее, — заплакал Руслан, — я не мыслю жизни без нее.
— Ну, может, она еще жива, бывают же чудеса на свете, — великодушно утешила его я, сама сильно сомневаясь в своих словах и тоже начиная рыдать.
Так мы и распрощались, заливаясь потоками слез. Руслан сквозь всхлипывания сообщил, что он будет обзванивать больницы, а я рассказала, что позвоню и узнаю насчет Степанова. Что и сделала незамедлительно. К моему великому удивлению, мужской голос бодро меня заверил, что Степанов будет через полчаса или максимум через сорок минут.
— Вы что, его сегодня видели? — недоверчиво поинтересовалась я.
— Конечно, его только что вызвали к начальству, а до этого он постоянно был тут.
— А как он себя чувствует? — сознавая неуместность своего вопроса, все-таки спросила я.
— Нормально, — недоуменно ответил голос в трубке и в свою очередь спросил: — А что?
— Нет, ничего. До свиданья, — заторопилась я с прощанием. — А я могу зайти через сорок минут?
— Пожалуйста, — суховато ответил голос, и там повесили трубку.
Через полчаса, предаваясь вселенской скорби, я вышла из дома. На улице наступила незапрограммированная среди зимы оттепель. С крыш свисали гирлянды сосулек, каждая из которых истекала влагой. Птицы решили, что наступила весна, и их заливистые песенки разносились над мокрыми от талого снега улицами города. Деревья лишились своих нарядных шапок и покрывал и стояли обнаженные. Их черные влажные ветви тускло поблескивали от воды в редких лучах солнца. В тротуары местами и при желании можно было смотреться как в зеркало. Под ногами было море разливанное и благодаря щедрости дворников, обильно посыпавших асфальт солью, еще и соленое. Солнечные лучи за какой-нибудь час превратили белое покрывало снега в хрупкую хрустальную массу, которую было приятно взять в руки, так она была хороша.
Но эта красота сохранилась только по обочинам дорог. На самом асфальте творилось форменное безобразие. Вода столь ловко отполировала горбинки и выбоины, что не поскользнуться на них не представлялось почти никакой возможности. Пройти по ней и не упасть было под силу только разве что цирковому канатоходцу.
Я к их числу себя не относила, и все мои силы и внимание были направлены на то, чтобы не растянуться в луже. Водные процедуры на сегодняшний день у меня не были запланированы. Головы я практически не поднимала, боясь отвлечься от коварных горбылей и ледышек, которые кто-то услужливо подкладывал под ноги. Такое перемещение отнимало массу энергии, и порой я все же останавливалась, чтобы передохнуть и осмотреться. Во время одной из таких остановок я глянула вперед и, забыв про осторожность, с радостным криком кинулась навстречу медленно ковыляющей девице. Ею оказалась моя живая и почти невредимая подруга Наташка. Зрение меня не подвело. Кругом был белый день, и потому мысль о призраке меня быстро оставила, хотя Наташа была похожа на него, как две капли воды. Я хочу сказать, что если и бывают призраки, то выглядеть они должны именно так, как выглядела сейчас Наташа.
Мой ликующий вопль наделал немало бед. Какой-то ребенок шлепнулся от испуга прямо в лужу, и его бабушка запричитала, а он сам, радостно смеясь, барахтался и не хотел вставать из воды. Две собаки возмущенно залаяли на меня, осуждая за нарушение приличий. И, наконец, я сама чуть было не потеряла равновесие. С огромным трудом я удержалась на ногах, но поза, которую мне пришлось для этого принять, была лишена даже намека на изящество. Ноги разъехались в разные стороны, пятая точка выпячена, тело замерло в полупоклоне, а шея неестественно вытянута, чтобы не потерять ни на минуту из вида Наташку, — меня мучило чувство, что это лишь галлюцинация, а стоит мне на секунду отвести глаза, как она тут же испарится без следа.
— Даша, — радостно закричала мне Наташа, — это я!
Теперь я и сама это видела и тоже радостно завопила ей в ответ:
— А почему ты живая?
Старушки испуганно вытаращились на нас и поспешно отступили с нашего пути. А мы, добравшись друг до друга, крепко обнялись и прослезились.
— Уж не чаяла увидеть тебя, — призналась Наташа, — Думала, тебя отвезли прямо на кладбище. Представляешь, я лежу, Амелин лежит, Ася лежит, а тебя нет. И я поняла, что пора готовиться к тому, что скоро придет Степанов и скажет, что тебя уже нет в живых.
— А я была уверена, что это вас всех отвезли в последний приют. Мне с вами ехать не разрешили. Сказали, что мне туда рано. Я теперь только понимаю, что им просто не хотелось со мной возиться. Мол, если ходить может, то все нормально. Подлецы! Как я из-за них переволновалась, и какая у меня была жуткая ночь, когда я думала, что вы погибли, — жаловалась я Наташе.
— А я от них сбежала, как только пришла в себя и поняла, где я, — перебила меня Наташа. — А Петя с Асей еще там валяются. Их, видите ли, тошнит. А я уже отлично себя чувствую.
Весь Наташкин облик свидетельствовал об обратном. Она была белее мела, под глазами тени, вчерашние и позавчерашние кровоподтеки придавали ее лицу сходство с радугой над химической фабрикой. Волосы не расчесаны и висели космами. К тому же походка ее отличалась некоторой, мягко говоря, неустойчивостью. Ее кидало то вправо, то влево, а иногда для разнообразия вперед. Одета она тоже была как-то странно. Пуговицы не застегнуты, пальто скособочилось. И вообще, это было чье-то чужое пальто. Но все это сущие пустяки. Наташин взор горел былым огнем, и настроение у нее было самое бодрое.
— Не зайти ли к Степанову? — предложила Наташа.
— Я-то как раз к нему шла. Но, может быть, ты сначала зайдешь домой к Руслану. Он мне звонил, и я ему сказала, что, похоже, тебя больше нет в живых.
— Правда? — обрадовалась Наташа. — А что он ответил?
— Ужасно расстроился. Сказал, что ты его жизнь, счастье и все самое ценное. Что он не знает, как жить без тебя.
— Какой милый. Ну и хорошо. Пусть помучается подольше.
— Ты что? Он же с ума сойти может от беспокойства.
— Пускай знает, как меня обижать и по соседкам шататься, — мстительно заявила Наташа. — И потом, я сейчас плохо выгляжу.
— Да какая ему разница, как ты выглядишь, — возмутилась я. — Можно подумать, что он тебя до сего дня видел только в бальных платьях.
— Нет, — уперлась на своем Наташа. — Идем сначала к Степанову.
— Руслан тебе не простит, если ты в первую очередь пойдешь к Степанову, а не к нему, — честно предупредила я Наташу. — Ты разобьешь ему сердце.
— Глупости, — решительным жестом отмела Наташа мои возражения, упорно передвигаясь в сторону участка, — невозможно разбить то, чего нет и в помине.
— Если бы ты слышала, как он рыдал, то не говорила бы так, — грустно сказала я.
— Что? — Наташа даже остановилась от изумления. — Он плакал из-за меня? Это, наверное, были слезы радости, а ты их спутала с горестными рыданиями.
— Не мели ерунды.
— В любом случае, плакал он или нет, плакал от радости или от горя, но это ничего не меняет в наших планах. Мы идем в участок.
И мы пошли туда, а что прикажете делать? Не тащить же ее силком домой. Я бережно поддерживала свою пострадавшую подругу и не позволяла ей слишком отклоняться от курса, а чтобы она не скучала, развлекала ее беседой.
— Ты что-нибудь помнишь после взрыва? — поинтересовалась я у нее.
— Первое, что я помню, — это толстая рожа медсестрихи, которая склонилась надо мной. Я долго не могла понять, где я. Мне всегда казалось, что черти все мужского пола и худые, а тут такой арбуз вместо лица. Она мне сказала: «Ну, очухалась, бандитка». Они там плохо разобрались в наших отношениях. Решили, что мы все одна банда и требуем охраны.
— Так тебя отвезли в тюремную больницу?
— Нет, просто были охранники.
— Как же тебе удалось улизнуть?
— К этому-то я и подхожу. Я проявила чудеса изобретательности, ловкости, и мне просто повезло, — честно призналась Наташа. — Я сказала, что мне срочно нужно в туалет. Это они мне разрешили. А там ванна и туалет соединялись между собой. На крючке в ванной комнате висела какая-то больничная одежда. Хлоркой от нее разило немилосердно, но я все-таки напялила ее на себя. Потом вышла в коридор, но уже через дверь из ванной комнаты. Она была в стороне от туалетной двери, где меня ждал охранник. Он не обратил особого внимания на фигуру в больничном синем халате, которая удалялась от него по коридору, и остался стоять на месте. А пальто пришлось позаимствовать у главврача. Я думаю, он не заметит. У него там их много висело. Я взяла самое скромное и оставила записку, что обязательно верну.
— Где висело? — совершенно обалдевшая от свалившейся на меня информации, спросила я у Наташи.
— Ну там, в кабинете, — нетерпеливо и даже как-то раздраженно ответила Наташа. — Какая, в конце концов, разница? После того как человек возвращается с того света обратно на землю, он может позволить себе немного побезумствовать. Никто его за это осуждать не станет.