Я содрогнулась.
— Похоже, натуральных женщин вообще уже на белом свете не осталось, — разошлась Регина. — Ко мне парень один ходит — ну, массажик там, мезотерапия, — так он мне тут рассказывает, что девушке своей руку в волосы запустил, а там…
— Господи, и что там? Вши? Гниды? — испугалась я.
— Волосы нарощенные. Пряди крепятся восковыми капсулами, так не видно, а на ощупь чувствуется. Представляешь? Грудь накачанная, губы надутые, уши пришитые, волосы приделанные, ресницы клеем присобаченные… Вот удовольствие с такой куклой спать, а?
Я горячо согласилась. Скосив глаза, я заметила на стене новый диплом, свидетельствующий, что мой персональный косметолог теперь наделен правом наращивания ресниц.
— Кстати, подружка, приклей-ка мне ресницы, — мне показалось, что это действительно кстати. Регина в ответ бесцеремонно плюхнула мне на лицо какую-то мерзкую жижу, воняющую тухлой рыбой. Я только и успела промычать: «За что?»
— Балда, это супер-маска из морских водорослей. Бешеных денег стоит.
— Зачем? Мне и так хорошо, я что, русалка, что ли? — тут рот пришлось закрыть, чтобы невзначай не наглотаться драгоценных морских какашек.
— Лежи спокойно! — Для верности Регина слегка пришлепнула меня по щекам. — Не надо тебе никаких ресниц клеить.
— Ум-м-м! — запротестовала я.
— Нечего, я сказала! Зачем тебе? Представляешь, сидишь ты, ешь салат, а в него ресницы опадают. Как осенние листья.
Она наклонилась надо мной, всматриваясь, равномерно ли размазала по лицу тухлятину, и милостиво отерла мои губы салфеткой.
— Но ты-то еще натуральная? — я глотнула воздуху и сразу польстила подруге. Она помрачнела.
— Я-то еще ого-го! Вопрос, кому это надо?
— То есть? У тебя же был этот… как его?
— Вот именно! Этот — как его! Очередная ошибка. Трагическая ошибка. Уже не знаю, как от него отделаться.
— Да ладно. Мне он показался симпатичным. — Я не стала уточнять, что видела его только один раз, на моем дне рождения, где у меня голова кругом шла от желания уделить внимание всем гостям сразу, поэтому Регининого спутника я помню довольно смутно.
— Да-а, казаться он умеет, — саркастически протянула она.
— А что не так?
— Что? Да все! Опять сидит на моей шее, сам практически не зарабатывает, а меня все пригибает, что много денег трачу. Говорит, его бывшая сама себе кофточки вязала. И белье сама стирала, в прачечную не сдавала. Нет, ты представляешь! Я что, буду простыни с наволочками стирать и гладить сама? Вот этими ручками?
Она потрясла у меня перед носом нежными ручками с идеальным маникюром. Остатки вонючей жижи, размазанной по моим щекам, она уже стерла с ладоней влажными салфетками. От нее исходили такие мощные флюиды возмущения и агрессии, что у меня заболела голова. Я решила срочно отвлечь ее от грустных мыслей.
— Ой, а что за лак у тебя на ногтях? Такой красивый! Как этот цвет называется?
Она глянула на свои руки и нехорошо оживилась.
— Лак? Вот-вот! Я же в салоне работаю, что я, дома на кухне буду ногти красить? Эго мне девчонки наши сделали дизайн, а он говорит: что это у тебя на ногтях? — Регина скорчила противную рожу и передразнила негодяя: — Ах, маникюр сделала? Ах, в салоне? И все, стал опять по ушам ездить, что я, мол, много денег трачу. Зачем я в салоне ногти крашу, могла бы и дома, как его бывшая делала. А я не умею дома ногти красить! Попробовал бы он сам!
Да, неудачно я сменила тему…
— А лак-то как называется?
— Да не знаю я! Говорю ему, вкрути лампочку в ванной. — Ванная комната в Регининой квартире представляла собой маленькую копию спа-кабинета отеля «Ла Мираж Дезерт», стоящего посреди пустыни Намиб (спецдизайн), так что для вкручивания лампочки целесообразно было приглашать как минимум бельгийского менеджера из этого отеля. — Так он зашел, башку задрал, посмотрел в потолок и назад, на диван. Я, говорит, предпочитаю не сам надрываться по хозяйству, а оплачивать работу специально обученных людей…
Она умолкла и, похоже, погрузилась в воспоминания. Я ждала продолжения.
— Ну? — стимулировала я, устав ждать. — По-моему, логично.
Регина очнулась:
— Ага, логично. Только он в кошелек не полез и специального человека не позвал, а опять на диван завалился. Ну, я пошла и ему сказала, что раз он не из тех, кто готов надрываться, может, я тогда и спать лучше буду с этими специально обученными?
Я фыркнула.
— А он что?
— Обиделся, теперь в молчанку играет. Блин, поверишь, домой идти не хочется! — с тоской сказала подруга. — Куда бы деться? К морю отвалить — так одной стремно… — Слушай, — осенило меня, — а может, тебе с нами поехать? Только кого бы тебе в пару подобрать?..
— Никого! — решительно отрезала Регина. — Хватит. Буду спать, как белая женщина, поперек кровати, и ваших мужиков воспитывать. Вы с Ленкой мне еще спасибо скажете. Там же три спальни? На вилле?
Вот так мы и оказались в аэропорту впятером. Мои причитания по поводу бедного крошки Хрюндика, оставленного дома, Регина обрубила жестким анекдотом про мамочку, которая привела сына-подростка к доктору, а тот, осмотрев мальца, сурово объявил: «Значит, так, мамаша, с сегодняшнего дня пипиську называем пенисом, а бо-бо — сифилисом».
— Фу! — сказала я. И засмеялась, и расслабилась.
2
В Париже мы пересели на местный рейс. Когда искали нужный выход на посадку, из какого-то коридора вынырнул и бросился ко мне с распахнутыми объятиями некий человек. Если бы он не заорал на весь «Шарль де Голль»: «Мария Сергеевна!», я бы сама заорала от страха. Не люблю я с некоторых пор незнакомых людей, жаждущих сближения со мной.
Но парень, похоже, испытывал эйфорию от встречи с соотечественницей.
— Кто это? — тревожно спросил мой муж, вглядываясь в незнакомца.
Тут, к счастью, незнакомец раскланялся и с Горчаковым тоже, при этом друг и коллега спокойно пожал ему руку. Парень тут же потерял к нему интерес и развернулся ко мне. Росту он был огромного, с волосатыми руками, торчавшими из-под закатанных рукавов плаща, и я опять заволновалась.
— Мария Сергеевна, — гаркнул он, — вы чего, меня не помните?
Жалко улыбаясь, я изобразила грусть по этому поводу, глазами ища аэропортовских секьюрити. Естественно, именно сейчас они куда-то подевались, а до этого ведь путались под ногами, куда ни пойди. Первая мысль была о том, что этого молодца я когда-то приземлила лет на десять, но он освободился досрочно и теперь жаждет доказать мне, как я была неправа; вторая — что я просто когда-то его допрашивала с пристрастием, чем навсегда восстановила против женщин-следователей. Однако все эти версии были — пальцем в небо. Слегка притормаживая на согласных, парень громогласно продолжал:
— П-помните, как вы меня на т-трупе шуганули? На чердаке? У в-вас там т-труп был вонючий…
Французам, обтекавшим нашу группу с разных сторон, было все равно, но при словах «труп вонючий» от нас стайкой вспугнутых рыбок шарахнулась семейка соотечественников.
— Н-ну? Вы еще тогда сказали: «Ну что, мужиков тут нет? Тогда сама буду т-труп ворочать!» П-помните?
Да, я припомнила что-то такое. Труп на чердаке, отсутствие медика, полное нежелание оперов помочь отодвинуть тело, чтобы осмотреть доски под ним… Обстановка места происшествия встала у меня перед глазами со всеми деталями, зато горластого товарища я идентифицировать так и не смогла. Опер? Следователь? Понятой?
— Вы знаете, — вежливо сказала я парню, — в моей жизни столько трупов было… И столько чердаков…
— Эх! — шумно вздохнул он. — Н-ну ладно. Я дежурил тогда по городу, в ваш район выехал. К-как вы меня тогда шуганули! До сих пор мурашки бегают! — и он захохотал оглушительно, так, что все окрестные хвосты к стойкам регистрации взволновались и заоглядывались.
Мои товарищи переминались с ноги на ногу, тяготясь вынужденной остановкой. Естественно, за исключением Регины, которая откровенно развлекалась и уже набрала воздуху, чтобы прихлопнуть наивного парня каким-нибудь язвительным замечанием.
— А вы тут проездом из Жмеринки в Кологрив? — нежно осведомилась она и жестом Абадонны сдернула черные очки.
Парень остолбенел, сраженный насмерть. Мой давнишний наезд на месте происшествия прямо на глазах испарялся из его памяти, и ясно было, что отныне самым ярким воспоминанием, сопровождающим его по жизни, будет вот это: парижский аэропорт, гул голосов отлетающих — провожающих, и роскошная женщина, ослепившая его иноземным шиком…
— А… Я… Я это… А вы куда, Мария Сергеевна?
На меня он при этом уже не смотрел. Но я зачем-то сочла нужным ответить:
— Мы в Ниццу с друзьями. На две недели. Виллу сняли на холмах.
Потом, после всех событий, мучительно пытаясь сообразить, когда, в какой момент мы попали в самый центр чудовищной международной интриги, я думала — не тогда ли, в парижском аэропорту, некие злоумышленники зацепились за нашу компанию, решив, что мы как нельзя лучше подходим для того, что они задумали?
Но в тот самый миг, в аэропорту, ничего такого мне в голову не пришло, и я стояла, тяготясь этой странной встречей, и думая о том, что распространение наше по планете особенно заметно вдалеке, как пел Высоцкий. Соотечественник молча ел глазами эффектную Регину, та изо всех сил позировала, поскольку исповедовала принцип «от каждого — по способностям» и не позволяла утечь впустую ни капле живительной энергии восхищения, несмотря даже на жалкие параметры того, кто это восхищение источал. Мой муж с интересом наблюдал за ошалевшим парнем, при этом не упуская из виду чемоданы. Наконец Горчаков спохватился, тревожно завертел головой и, ухватив нас с Ленкой за руки, кивнул парню и поволок нас к нужному выходу на посадку. Довольный Стеценко и недовольная Регина двинулись за нами. По дороге Горчаков объяснил мне, что это — бывший следователь из какого-то района, какого именно, он не помнит, но парень прикольный.
— Да уж, — поежилась я. — Встретиться в международном аэропорту и не найти другой темы для беседы, чем разложившийся труп… Можно подумать, он много лет носил в себе эти яркие впечатления и летал за мной по всему свету, дожидаясь шанса их выплеснуть. Мы уж сколько лет по городу-то не дежурим? Года три? Или четыре? А он все поминает, как я труп ворочала…