То же самое — в сожженной деревне Проскурово. Там к печке, всего-то и оставшейся от одного из домов, были прислонены леденящие душу распятия — сделанные из плах огромные кресты, к которым ржавыми гвоздями были прибиты мужчина и женщина. Чуть поодаль лежала на снегу еще одна женщина. Молодая. Видно, дочь или сноха тем двум. Лежала с обрубленными кистями рук, лежала навзничь, прижимая этими обрубками к груди голенький трупик тоже грудного ребенка...
А та фотография, что нашел тогда старший сержант Обухан у пленного фашистского фельдфебеля? На ней был запечатлен момент, когда гитлеровские изверги закапывали живьем в землю молоденького советского командира, судя по кубикам на петлицах — лейтенанта.
Нет, он, Петр Трайнин, никогда не был жестокосердным. Помнится, даже на пахоте, подметив в старой борозде свитое какой-то пичужкой гнездо с шевелящимися в нем комочками-птенчиками, остановил трактор. Загрубелыми от железа ладонями перенес гнездо в сторону. Живи, жизнь!
Ну а вот эти... Нет, не способен на подобные зверства солдат, если он только подчиняется приказу свыше! Зверем, садистом может стать только тот, кто безраздельно поверил в бредовую идею превосходства арийской расы, кто готов во имя нее вешать, жечь, рубить на куски в общем-то по фашистским меркам и не людей вовсе, а представителей, существ «низшей» расы, «недочеловеков».
Вот почему и нет теперь у Петра Трайнина сострадании к ним, затравленно бредущим по заснеженной русской дороге. И хочется крикнуть в заросшее лицо каждому в ненавистной форме проклятого вермахта: «Что, сволочь, довоевался?! Погоди, то ли еще будет!»
Вот уже пятые сутки 150-я отдельная танковая бригада все идет и идет вперед, почти не встречая на своем пути сопротивления врага. Легко взяли Щигры, Касторную, открыв себе тем самым путь на Курск.
Ожидали тяжелых боев за этот город. Но гитлеровцы, напротив, сопротивлялись здесь советским частям вяло и к исходу второго дня боев оставили полуразрушенный Курск. 150-я бригада при его освобождении вообще не понесла потерь. Ни в личном составе, ни в танках.
Потом танкисты почти весь февраль кочевали с места на место, ведя бои то к юго-западу, то к западу от Курска Наиболее сильный бой выдержали у совхоза Колпаковский. Здесь смертью храбрых погибли товарищи Петра Трайнина механики-водители старшина Бураковский и старший сержант Быков. Но фашистов из совхоза все-таки выбили.
А затем до самого 13 июля 1943 года (целых четыре с половиной месяца!) бригаду перебрасывали из одного района в другой с приказом: занять надежную оборону. Кидали лопатами землицу, готовя укрытия для танков. И все для того, чтобы через неделю-другую, ни разу не выстрелив на подготовленном рубеже, перейти в новый район.
5 июля грянул гром Курской битвы. Но 150-я отдельная танковая бригада, хотя и находилась вблизи ее эпицентра, активного участия в сражении не принимала — простояла в резерве командира 24-го стрелкового корпуса. Обидно!
И лишь 13 июля, в районе Прохоровки участвовали в атаке. В одной-единственной... Провели ее отлично: уничтожили пять вражеских «тигров», не потеряв при этом ни одной своей машины.
А потом бои пошли непрерывной чередой. Ведь бригада в одном строю с другими частями и соединениями фронта двигалась к Днепру, по рубежу которого немецко-фашистское командование создало так называемый Восточный вал.
11 сентября были уже в ста километрах от Киева. А спустя несколько дней началась грандиознейшая битва за Днепр. Первыми реку форсировали и захватили небольшой плацдарм в районе правобережного села Тимерцы гвардейцы из дивизии генерала Гусева. Это было в ночь на 22 сентября.
А 29 сентября был захвачен плацдарм севернее Киева, в районе села Лютеж. Танкисты бригады воспрянули духом — это было уже их направление. Значит, скоро и им — в дело.
И действительно, 30 сентября 150-я отдельная танковая бригада получила приказ занять исходное положение в лесу и быть готовой к форсированию Днепра.
Здесь Днепр разветвлялся на два рукава, отделяемые друг от друга довольно большим островом, заросшим густым тальником. Более узкий рукав проходил вдоль Косачевки, берег широкого был занят противником.
Узкий рукав особого препятствия не представлял: саперы уже в первую ночь перекинули через него понтонный мост. Но вот как форсировать тот рукав, шириной до трехсот метров? Здесь, на виду у противника, моста не построишь. Правда, до подхода бригады Днепр у Косачевки форсировали несколько подразделений из 77-го стрелкового корпуса. И даже захватили в районе Страхолесья небольшой плацдарм. Но, во-первых, стрелковые подразделения — это не танки. А, во-вторых, форсировали то они Днепр еще в тот момент, когда враг держал на противоположном берегу совсем мизерные силы. Все его внимание в те дни было направлено на лютежский плацдарм, который находился в непосредственной близости от Киева. Форсирование же Днепра советскими войсками здесь, у Косачевки, в шестидесяти километрах от столицы Украины, фашисты не считали реальным и даже целесообразным. И просчитались! А поняв свой промах, бросили сюда на усиление пехотную дивизию. Она-то сейчас и теснила к воде подразделения 77-го стрелкового корпуса, не имевшие ни танков, ни артиллерии. Плацдарм в районе села Страхолесье находился под угрозой. Нужно было как можно быстрее преодолеть Днепр и помочь нашим стрелкам.
В ночь на 30 сентября бригада (танков осталось в ней всего лишь двадцать семь) перешла по мосту на остров. Саперы тут же подогнали два большегрузных понтона. Погрузили на каждый по тридцатьчетверке, и маломощные катеришки потянули понтоны через широкий рукав Днепра...
Не вышло! Фашисты тут же понавешали осветительные ракеты, открыли сильный артиллерийский огонь. Петр Трайнин видел, как первые же снаряды угодили в понтон, достигший середины рукава, и тот, косо вздыбившись, ушел под воду вместе с танком. Второй понтон тоже вдруг закрутился на месте, а затем его понесло вниз по течению.
— Не иначе трос осколком перебило, — предположил находившийся рядом с Петром башнер ефрейтор Бережнев (он заменил в экипаже раненого еще под Конотопом сержанта Липатова). — Ну теперь...
— Не голоси, и без тебя тошно! — оборвал его Трайнин. Обращаясь к лейтенанту Назаренко, сказал: — А ведь и правда, командир, неужели сподручнее места для переправы не нашли?
— Начальству виднее, — уклончиво ответил тот. И тут же радостно вскрикнул: — А второй понтон, гляди, возвращают!
В самом деле, при свете ракет было видно, как один из катеров, выжимая все силенки, догнал-таки угоняемый течением понтон и, обойдя его, уперся носом в край. Вначале погасил заданный рекой разгон, а затем начал потихоньку подталкивать к острову.
— Ну и что, что возвращают, — подал голос стрелок радист Ляхов, взятый в экипаж вместо погибшего на подходе к Курску Воробьева. — Один-то понтон — все равно не выход. Попробуй-ка на нем все двадцать семь машин переправить.
— Двадцать шесть, — жестко поправил его Трайнин.
Да, одну тридцатьчетверку бригада уже потеряла.
Зашуршал песок под чьими-то торопливыми шагами
К танку подбежал автоматчик, спросил:
— Машина лейтенанта Назаренко? — И, получив утвердительный ответ, сообщил: — Вас к комбригу, товарищ лейтенант. Собирают всех ротных и взводных...
Назаренко вернулся через полчаса. Сказал в выжидании сгрудившимся вокруг него членам экипажа:
— Сейчас уходим с острова назад, к Косачевке. Там разбираем сараи и грузим бревна на трансмиссии. Для плотов. Переправляться будем ниже по течению.
— А плоты для чего? Неужели танки думают на них переправлять? — удивленно спросил Трайнин. — Это такие-то махины, да...
— Успокойся, старшина, — положил ему на плечо руку Назаренко. — Все будет в порядке. Честно говоря, я и сам поначалу не поверил в эту затею. Но саперы утверждают, что получится. Плоты сделают размером семь на семь метров, причем бревна в три слоя. Выдержат!
— А ниже место получше этого? — кивнул головой в сторону реки Бережнев. — А то как бы снова не врюхаться...
— На сей раз наша разведка поработала основательно, — успокоил его лейтенант. — Прошлась и выше, и ниже по течению. Выше Днепр уже, но берега пологие. Считай, все время на виду у противника будем, под прицелом. Ну а ниже... Там противоположный берег — круча! Но зато "мертвое" пространство пошире. Подойди хоть вплотную к берегу — никакое орудие не возьмет. А пулеметы для танков — тьфу! Разве что краску на броне поцарапают.
— А как же мы все-таки на противоположный берег после форсирования будем выбираться? — думая о своем, спросил Трайнин. — Ведь сами ж говорите — круча...
— И это продумано, — заверил его Назаренко. — Мы же сразу выгружаться не будем. Сначала подойдем к берегу, а потом под его прикрытием вверх по течению еще продвинемся. К более пологому месту...
— Теперь понял, — кивнул Петр. Спросил: — Так что, запускать двигатель?
— Подожди, не торопись. На это свой сигнал будет. Чтобы все разом. А то ведь фашисты нас и отсюда снарядами проводят. Пока — по местам, братцы.
И лейтенант первым полез на танк.
...Саперы не подвели. К следующей полуночи они изготовили восемь плотов. Три для танков, еще три для 45 мм противотанковых орудий и два для автоматчиков.
В момент переправы, рассчитав направление ветра, надежно прикрыли нужный участок реки дымовой завесой.
К семи часам утра в районе Страхолесья было уже семь тридцатьчетверок и три легких танка. Стрелки из 77-го корпуса приободрились. И, поддержанные танками, сами потеснили противника, доведя плацдарм до трех километров по фронту и до двух в глубину. Теперь, как говорится, можно было вздохнуть.
В ночь на 2 октября на плацдарм переправились и остальные шестнадцать танков бригады. Вместе с ним: автоматчики капитана Асессорова, приданная бригаде батарея противотанковых орудий лейтенанта Палия и минометная рота старшего лейтенанта Бурынина. А это уже внушительная сила.