Машина с башенным номером «325»... Попробуй-ка найди ее в этой сумасшедшей обстановке! Тут и там горят танки. Наши и немецкие. Ночь с разных направлений густо прошивают раскаленные снаряды и пулеметные трассы. Все вокруг движется, грохочет, лязгает гусеницами.
Перебегая от воронки к воронке, Петр через четверть часа наткнулся на сгрудившиеся автомашины. Они все горели и около них суетились люди. Еще издали Петр услышал голос начальника штаба бригады, громко отдававшего команды. Бросился на этот голос.
Начальник штаба узнал Трайнина, окликнул его: — Трайнин?! Ты почему один? А где твой танк? — Сожгли его, товарищ полковник, — доложил Петр. — Корниенко с Ляховым в другой перебрались.
— Постой, старшина, — перебил его начальник штаба. — Тут вот какое дело... Видишь, как нас пощипали? Подкралась, сволочь, самоходка, вон та, — кивнул головой на что-то глыбообразное, чернеющее метрах в двухстах в стороне, — и — едва ль не в упор... Все машины зажгла. Мы ее потом тоже связками гранат успокоили... Но сейчас речь не о том. У нас «Даймлер-Бенц» в целости остался. Трофейный. Водил его один сапер. Но его убило. Другие водители никак не могут завести эту коломбину. Может, ты попробуешь, а? Нам сейчас эта машина вот так нужна! — Начштаба бригады чиркнул себе по горлу ребром ладони. — Знамя бригады, документы штабные. На чем-то надо вывозить. Ты в автомашинах разбираешься? Или только в танках?
— До войны я начальником автохозяйства в совхозе был, — пояснил Петр.
— Да ну?! — откровенно обрадовался начштаба. — Тогда тебе и карты в руки! Идем к этому чертову «бенцу!» — И первым поспешил куда-то в сторону. Трайнин последовал за ним.
«Даймлер-Бенц» имел довольно мощный двигатель. Петр это сразу понял, когда взглянул под капот.
— Ну что? — с надеждой спросил начштаба. — Совладаешь?
— Мотор в порядке, — кивнул Петр. Полез в кабину, разобрался, что к чему. И уже увереннее заявил:
— Справлюсь!
Полковник тут же приказал находившимся у машины капитану медслужбы Власенко и одному из писарей грузить в «Даймлер-Бенц» штабное имущество, а сам, разложив на капоте карту и подсвечивая из рукава фонариком, пояснил Петру:
— Ваша задача — прорваться вот сюда. Там наши. Держитесь вдоль этой реки. — Сложил карту, сунул ее в планшетку. Положил руку на плечо Трайнина, сказал: — С тобой поедут капитан Власенко и писарь. Возьмите автоматы, побольше гранат. Лучше, конечно, проскочить без шума... И действуй понахальнее. Машина-то трофейная, глядишь, и примут за свою... И помни, старшина, великое дело тебе поручаю. Сам знаешь, что такое Знамя. Все, езжайте! А то, чего доброго, снова какой-нибудь фашист сюда прорвется. Вон ведь, гудят со всех сторон, сволочи! Видимо, теснят наших...
Действительно, где-то уже неподалеку ревели на высоких нотах (Петр отличал их по специфическому, с подвыванием, звуку) моторы вражеских танков и самоходок. Фашисты все плотнее сжимали кольцо окружения вокруг истекающей кровью бригады...
Расчет начальника штаба бригады оказался точным: машину гитлеровцы действительно приняли за свою. Да Петр до этого подметил: в ночи, где гудели вражеские танки, нет-нет и помигивали фары — две длинные и одна короткая вспышка. И понял: фашисты во избежание столкновения со своими так распознают друг друга. И когда проезжали между двумя медленно ползущими «тиграми», просемафорил фарами — «свой!»
Ехали медленно, опасаясь угодить в воронку, и минут через двадцать поняли: прорвались! Гитлеровцев больше не встретили. Бой грохотал позади. Вздохнули с облегчением. Сориентировались. И, выйдя на дорогу, прибавили скорость...
А бригада вырвалась из окружения лишь к рассвету. Вырвалась с большими потерями, оставив на поле боя двадцать один танк! Но — вырвалась!
Бои в районе Подберезья продолжались еще двое суток. На этот раз преимущество в силах было уже на нашей стороне. К тому времени к селу подтянулись советские стрелковые части, да и 150-я бригада несколько оправилась от понесенных потерь — благодаря самоотверженному труду ремонтников в строй было возвращено 12 поврежденных танков. Одну из отремонтированных тридцатьчетверок получил и экипаж лейтенанта Корниенко.
Петр Трайнин принимал от ремонтников этот танк с особым чувством. Во-первых, это была та самая машина с башенным номером «325», которую он искал, да так и не нашел во время тяжелого ночного боя. Да если бы и нашел, то был бы уже здесь не нужен, потому что вражеский снаряд сразил и раненого механика-водителя, и остальных членов экипажа...
Ну а во-вторых... Эту надпись первыми обнаружили ремонтники. И показали ее Петру. С внутренней стороны, как раз напротив сиденья механика-водителя, на плите люка были выведены неровные расплывающиеся (писалось кровью) буквы, из которых хоть и с трудом, но можно было составить слово — «Дойду!» Их, вне сомнений, вывел прибывший накануне в бригаду молодой механик-водитель Михаил Свиридов. Вывел, может быть, с последними ударами своего сердца. И не было надобности гадать, какой смысл вкладывал в это слово Свиридов. Он хотел довести свой танк до Западного Буга, до самой границы, а может, и дальше...
Не дошел, не довел...
А через час бригада во взаимодействии со стрелковыми подразделениями завязала бой за Подберезье. Гитлеровцы сопротивлялись отчаянно. Потеряв десять танков, отошли из села. Попытались было зацепиться за болотистые берега реки, но их вскоре сбили и безостановочно погнали к Западному Бугу.
Бригада вышла к этой пограничной реке 18 июля. Участок оказался удобным для форсирования, разведали броды с довольно твердым галечным дном.
Быстро подготовили танки к переправе вброд. Первым перевести свою машину через Западный Буг выпала честь экипажу лейтенанта Левчука. Петр форсировал реку двенадцатым.
Последние метры по родной земле. И вот танк, слегка клюнув носом, вошел в воды пограничной реки. Там, впереди, уже Польша...
Потом были бои на польской земле. И первый освобожденный от немецко-фашистских захватчиков польский населенный пункт Хрубешув.
Казалось, совсем недавно Петр Трайнин пересекал на своем танке Западный Буг — голубую границу СССР с Польшей. Потом была Висла, жестокие бои на сандомирском плацдарме.
Тогда же для Петра произошло два памятных события. Первое, это в конце ноября 1944 года ему присвоили звание мастера вождения танков и наградили знаком «Отличный танкист». И хотя к тому времени на его груди были Золотая Звезда Героя Советского Союза, орден Ленина, Красной Звезды, Отечественной войны I и II степеней, этот знак он принимал с особым волнением. Ведь за ним — многотрудные фронтовые дороги и 65 огненных атак!
Второе — буквально через неделю его вызвал к себе полковник Пушкарев и объявил, что с этого дня он является... механиком-водителем его танка.
Такой приказ не обрадовал, а скорее огорчил Трайнина. Конечно, водить танк командира бригады почетно. Но получалось, что он должен распрощаться со своей ротой и с батальоном. И уже наверняка не будет участвовать в атаках, потому что танк комбрига — это подвижный НП, место комбриговской машины — за боевыми порядками батальонов. Именно отсюда командир руководит боем всей бригады.
Но ничего не поделаешь, приказ есть приказ.
Тем временем наступила зима. Необычная, незнакомая. Снег не выпал ни в ноябре, ни в декабре. Дни стояли пасмурные, их сменяли непроглядные, сырые ночи. Как под Сандомиром, так и на остальных участкам фронта наступило затишье. Действовала только разведка.
Однажды в руки советских разведчиков попал приказ командира одного из немецких корпусов, в котором хвастливо заявлялось, что русские выдохлись и вряд ли что-нибудь предпримут в ближайшее время. А если даже и предпримут, то все их усилия разобьются о хорошо подготовленные оборонительные рубежи. Да, оборона врага была мощная. Из показаний «языков» было известно, что немецко-фашистские войска в районе Сандомира целых четыре месяца укрепляли и совершенствовали оборону и прорвать ее не так просто.
Советское командование готовилось взломать и эту сверхмощную оборонительную линию врага. Готовилось долго и основательно. Отсюда, с сандомирского плацдарма, стрелы на картах были нацелены прямо на Берлин.
Подготовка велась в строжайшей тайне. И лишь когда на плацдарме стало слишком тесно, Петр Трайнин, да и все остальные танкисты бригады поняли: скоро начнется. И по всей вероятности, завтра утром. Вон вслед за разведчиками в ночь, к переднему краю, ушли и саперы. А эти, как правило, вступают в дело незадолго до времени «Ч».
Пасмурное утро 12 января. Тяжелые грязно-серые облака плыли так низко, что казалось, вот-вот зацепят за верхушки антенных штырей. Танкисты пристроились на трансмиссиях боевых машин, хмуро поглядывали па низкое непроглядное небо. Гадали: сорвется начало наступления или нет? Погодка — хозяин и собаку из дома не выгонит. А для авиации и артиллерии такая непроглядь — гиблое дело.
Чтобы как-то скоротать томительные минуты, Петр Трайнин нашел себе занятие — до сухого сияния протирал стекла приборов. И нет-нет да и бросал взгляд на полковника Пушкарева, который отдавал какие-то распоряжения офицерам штаба бригады. И по тому, как те, слушая комбрига, то и дело посматривали на свои часы, догадывался, что время «Ч» вот-вот наступит.
В самом деле, вскоре из-за Вислы, всколыхнув воздух, раздался гром первого тысячеорудийного залпа. В него тут же вплелось скрипучее завывание «катюш». Серое небо прошили огненные трассы. Все это, визжа, шелестя и свистя, летело в сторону противника.
Так продолжалось минут сорок. И вдруг наступила тишина. Настороженная, ждущая.
А через полчаса снова загрохотало с утроенной силой. И тут же раздалась команда: «По машинам!»
Танки двинулись вперед. Они должны были вместе с частями 172-й стрелковой дивизии прорвать оборону врага и к исходу дня овладеть рядом населенных пунктов. Затем, развивая наступление на город Кельце,