пробить брешь на стыке оборонительных рубежей войск противника и ввести за собой в этот прорыв соединения 4-й танковой армии.
Вначале казалось, что после столь мощной артподготовки враг вряд ли сможет оказать сколько-нибудь серьезное сопротивление. Но вскоре батальоны были встречены довольно организованным артиллерийским огнем противника. Пришлось развернуться в линию и вступить в бой.
Петр Трайнин впервые наблюдал атаку подразделений бригады со стороны, как бы в роли пассивного зрителя. Видел, как вспыхнула одна тридцатьчетверка, другая. Как выскочили из них поредевшие экипажи. И все это на твоих глазах. Ты же сам должен стоять на этой проклятой высоте, ждать команды комбрига да кусать с досады губы.
И все-таки противника из местечка выбили довольно быстро. Затем почти с ходу овладели еще тремя населенными пунктами.
Здесь простояли сутки, отбивая контратаки фашистов. Утром 14 января двинулись дальше, к Кельце.
В бою за этот городок довелось Петру сходить в атаку на комбриговском танке. В последнюю свою атаку, хотя конец войне был еще не так близок.
А было это так. Продвигаясь следом за батальонами, Трайнин на какие-то считанные секунды отвлекся, наблюдая, как тридцатьчетверка комбата Хватова охотится за умело маневрирующим на поле боя фашистским «тигром». Отвлекся и... попал одной гусеницей во вражескую траншею. Полковник Пушкарев не стал ждать, когда Петр выберется из ловушки. Оставив в тридцатьчетверке своего механика-водителя, он с остальными членами экипажа пересел в подоспевший бронетранспортер и двинулся дальше.
Но Трайнин все-таки сумел выехать из траншеи и поспешил за ушедшими вперед батальонами.
Подоспел к атакующим вовремя: тридцатьчетверка майора Хватова, оказавшаяся рядом с его танком, вдруг вспыхнула, и ее экипаж еле успел покинуть горящую машину. В спешке Хватов, видимо, принял его танк за одну из машин своего батальона. Потому, не раздумывая, вскочил на ее трансмиссию, а оттуда — в башню. Вслед за ним туда же ввалились его башнер и стрелок- радист.
Майор тут же приказал Петру увеличить скорость. Тот, не вдаваясь в объяснения, выполнил приказ. Одними из первых они ворвались на окраину Кельце. Сожгли «королевский тигр», сбили гусеницами три противотанковых орудия.
Уже после боя, когда фашистов отбросили от Кельце, майор Хватов, вылезая из танка, решил похвалить механика-водителя за четкое выполнение команд во время атаки. Подойдя к его откинутому люку, он, увидев Петра, озадаченно сбил на затылок шлемофон и даже присвистнул.
— Вот это да-а! Выходит, я у самого комбрига танк увел! Ну и будет мне теперь баня!
Ничего не будет, товарищ майор, — улыбнулся в ответ Петр. — Полковник Пушкарев сегодня с бронетранспортера боем руководил. А я вроде на подхвате...
Не докончил, замолчал. Не хотелось со своими объяснениями (ведь и в самом деле стыдно: мастер вождения, а угодил в траншею) упасть в глазах геройского комбата. Однако немаловажно и то: искупил ведь свою вину. Эвон, сверхмощный фашистский танк сожгли. А в этом есть и его заслуга.
Трайнин вначале не поверил такому решению комбрига. За что, в чем его вина? Может, промашка под Кельце или есть какие-то причины. Но только на следующий же день его назначили техником в роту капитана Максимова. Так Петр попал в непосредственное подчинение к своему давнему другу старшине Баженову, который был в этой роте заместителем командира по технической части.
Не ожидал он такого поворота, ходил мрачный. Конечно, обидно. Был механик-водитель и вдруг — техник... Это же едва ли не тыловая должность. Нечего сказать, дослужился! Крути теперь гайки за километры от линии огня!
Старшина Баженов первым встретил пришедшего в роту Петра и сразу догадался о его душевном состоянии, сказал вместо приветствия:
— А вот это зря. Хандру брось! Сам механик, должен понимать, какую важную и ответственную работу тебе доверили. Не каждому она по плечу.
— Как же, важная? — возразил Трайнин. — Это шплинты-то вставлять? Да с этим делом и мальчишка справится.
— Не узнаю тебя, Петро, — укоризненно покачал головой Баженов. — Парень ты с головой, а мелешь... Ишь, шплинты. Будто не знаешь, что и шплинт, вставленный корявой рукой, может в бою подвести. Нет, брат, здесь дело на жизнь и смерть мерится. Каждый экипаж должен быть уверен, что у него с машиной все в порядке, что она не подведет его в трудную минуту. Ну а кто ему эту уверенность даст? Да мы с тобой, вот кто!
Помолчал. И добавил уже с улыбкой:
— Ну а если думаешь, что на спокойную должность попал, то выбрось сразу же эту думку из головы. Здесь бывает еще погорячее, чем в атаке. Сам убедишься.
Зампотех роты не преувеличивал. В этом Петр убедился довольно скоро.
Границу с Германией бригада пересекла ранним утром 31 января 1945 года. Пересекла как-то незаметно. Просто танки форсировали небольшую речушку и — вот она, Германия!
Начались жестокие бои, потому что с вступлением советских войск непосредственно на территорию Германии фашисты стали защищаться с особым упорством. С отчаянием обреченных они дрались не только за каждую деревушку, но и за каждый дом.
...Это была уже третья атака батальона майора Безрукова. Две предыдущие успеха не принесли: фашисты заранее пристреляли все подступы к поселку. Вот и сейчас они встретили танки прицельным огнем. Чувствовалось, что и третья атака может сорваться.
Петр Трайнин стоял на трансмиссии тягача, внимательно осматривал в бинокль поле боя. Следил за танками роты капитана Максимова, которые наступали на правом фланге батальона. Пока потерь не было.
Но вдруг одна тридцатьчетверка остановилась. Нет, она не загорелась. Тогда в чем дело? Неужели отказал двигатель? Да нет, не может быть. Ведь он самолично опробовал все двигатели машин роты. Значит, подбили. Но почему экипаж не покидает танк?
Бросился к рации. Но командир остановившейся машины на запросы не отвечал. Этого еще не хватало!
Снова вылез на трансмиссию, поднес к глазам бинокль. Да, тридцатьчетверка по-прежнему стоит на месте. Другие танки уже метрах в двухстах впереди. Нужно выяснить, что же с ней и экипажем. Ведь гитлеровцы того и гляди подожгут машину. Расправиться с неподвижной целью — раз плюнуть.
Оглядел ремонтников, сгрудившихся у тягача. Они уже поняли — что-то случилось.
— Одна машина стала, — пояснил Петр. — Нужно выручать.
Выручать... Но как? Двинуться к ней на тягаче? Да, это единственный выход.
Приказал ремонтникам:
— Грузите на трансмиссию все тросы. И четверо — со мной.
До тридцатьчетверки оставалось всего с полсотни метров, когда гитлеровцы заметили тягач и открыли по нему огонь. Первый снаряд разорвался чуть впереди и левее, второй — едва ли не у самого левого борта. «Подобьют, — подумал Петр. — Нужно искать укрытие».
Заметил справа выемку, загнал в нее тягач. Здесь снаряды их уже не достанут. Вылез, огляделся. До танка всего метров сорок. Но как преодолеть их? Гитлеровцы прекратили артиллерийский обстрел. Но зато били в сторону выемки из пулеметов.
Прикинув, как быстрее и безопаснее выйти из трудного положения, Трайнин скомандовал:
— Маляр, отцепляйте два троса. Остальным — срастить другие и ждать нас.
И вот Петр с рядовым Григорием Маляром по-пластунски ползут к танку, да еще тянут за собой по тросу. А это нелегко. Тем более что вражеские пулеметчики не иначе как обнаружили их, кладут очереди совсем близко. Приходится вдавливаться в чуть схваченную морозом землю.
Трайнин первым подполз к неподвижному танку. Совсем рядом с ним увидел лежавших в неестественных позах командира экипажа и стрелка-радиста. Понятно... Выходит, ребята все-таки пытались покинуть танк, и не через десантный люк. Если так, то он должен быть открытым.
Хрипло бросил Маляру:
— Оставайтесь здесь. А я — в танк...
Десантный люк в самом деле был отдраен. Петр просунулся внутрь, огляделся. В танке даже подсветка горела. В слабом ее свете рассмотрел склонившегося на рычаги механика-водителя. Что с ним? Ранен или убит? Тронул за плечо — убит.
Башнера увидел у боеукладки. Он тоже был мертв.
Петр поставил рычаг кулисы в нейтральное положение. Теперь танк можно буксировать. Выбрался наружу. На вопрос Маляра: «Ну, как там остальные?» — лишь удрученно махнул рукой. Вслух же приказал:
— Отцепляйте тросы с танка. А я те, что притащили, сращу.
Все делали ползком, под свист пуль над головами. Срастили все четыре троса, зацепили за кормовой буксирный крюк. Долго растягивали тяжелую стальную нить по направлению к выемке. Но растянули. Сцепили с теми тросами, которые подтащили от тягача ремонтники. А потом под пулеметным и артиллерийским обстрелом отбуксировали поврежденную тридцатьчетверку в низину. И приступили к ремонту.
Петр уже заканчивал установку топливного насоса на поврежденной машине, когда к нему подбежал капитан Максимов, торопливо спросил:
— Ну как дела, старшина? Сильно ее расковыряло?
— Да всего лишь топливный насос и покорежило, — отозвался Трайнин. — Через полчаса на ходу будет. Счастье, что не загорелась.
— Ну-ну, поднажми, старшина, — кивнул головой ротный. — Сейчас каждая машина в строю — на вес золота.
— Товарищ капитан, — встрепенулся Петр, — разрешите мне на этой машине в атаку сходить, а? Ведь механика-то водителя на ней нет.
— И не проси, старшина, не пущу, — перебил его Максимов. — Больше того... Я тебе самого главного не сказал. Баженова-то ранило. Только что увезли. Так что не в атаку тебе идти, а дела его принимать надо. Начальство приказало. Так что действуй, зампотех! Ну а экипаж подберем.
Ротный ушел. А Петр, проводив его невидящим взглядом, прижался затылком к остывшей броне башни, стараясь холодом унять боль в душе. Ведь вот и еще один из его близких друзей выбыл из строя.
Максимов сказал: «Принимай дела». А у кого? Баженова увезли, а дела — разве что формуляры на машины, Только вот ответственности теперь несравнимо больше. И требуют с зампотеха подчас невозможного: хоть сквозь землю провались, а найди то-то и то-то. И сделай.