В таком-то положении и оказался Трайнин где-то на третьем месяце после вступления в новую должность.
Во время одной атаки была подбита тридцатьчетверка капитана Максимова. Вышла из строя коробка передач. Ротный, понятно, тут же пересел в другой танк, а Трайнину приказал в течение ночи отремонтировать свой, командирский.
Легко сказать — отремонтировать. Это ведь не траки в гусенице заменить, а коробку, которая весит почти полтонны. Как ее вытащить из моторного отделения? Без тали невозможно.
Но и это еще не все. При самом беглом осмотре Петр определил, что переборкой не обойтись, нужно полностью менять коробку. А где ее взять? Обратился за помощью к зампотеху батальона.
Но тот лишь руками развел, пояснив, что на данный момент у него коробок нет.
— Так что же мне делать? — растерянно спросил Трайнин.
— Как, что. Выполнять приказ ротного.
— Но коробка... Где я ее достану?
— А хоть из-под земли. На то вы и зампотех. Действуйте.
— Ну тогда ремонтную летучку дайте, — попросил Петр.
— А где я ее вам возьму, Трайнин?! Сами знаете, нет ее у меня, еще вчера на мину наскочила. Вот и исходите из этого.
Подумав, Петр решил первым делом найти подбитый танк, у которого бы осталась в целости коробка передач.
С наступлением темноты Трайнин с двумя ремонтниками, взяв автоматы, отправились на нейтральную полосу. Петр знал, что там осталось пять подбитых тридцатьчетверок. Правда, по рассказам танкистов они все вроде бы горели. Но вдруг в какой-нибудь они найдут то, что нужно.
И ведь повезло! Довольно быстро они отыскали танк, у которого снарядом разворотило двигатель, но коробка передач осталась целой.
Вернулись, завели тягач, отбуксировали тридцатьчетверку в свое расположение. Но как без тали вытащить коробку? И тут Михаил Кононенко предложил:
— Товарищ старшина, здесь неподалеку растет громадный дуб. Сучья — во, разлапистые. Если подтянуть под него танк, перекинуть через сук трос и попробовать ручной талью. Может, получится.
Предложение Кононенко Петру понравилось. Так и сделали. Сначала вытащили коробку из танка с разбитым двигателем и опустили ее в сторонке на землю. Тягач отбуксировал отслужившую свое машину, а на ее место поставил тридцатьчетверку капитана Максимова. И снова за дело, но только в обратном порядке: подняли ручной талью коробку и установили ее в моторное отделение танка. Ну а все остальное — дело уже привычное.
Утром тридцатьчетверка капитана Максимова ушла в бой.
Полковник Пушкарев получил приказ, в котором говорилось: к исходу дня вверенной ему бригаде совместно с частями 2-й польской армии не допустить отхода фашистских моторизованных колонн в сторону Берлина.
Марш начался с вечера. Почти без привалов (останавливались лишь для заправки танков горючим) шли ночь и почти весь день. В назначенный час были на месте. Изготовились к встрече врага. Но... вскоре получили новый приказ: сняться с позиций и форсированным маршем двигаться на выручку шедшей на соединение с бригадой части 2-й польской армии, которая была контратакована превосходящими силами противника.
Поляков танкисты выручили. И уже совместно с ними выбили фашистов из ряда населенных пунктов.
Тем временем советская артиллерия уже вела огонь по логову фашистов, а стрелковые полки и дивизии завязали бои на окраинах Берлина. Некоторые их части и соединения гитлеровцев, спешившие до этого на север, снова повернули на юг. Но основная масса все же рвалась на запад и юго-запад, то есть в плен к американцам и англичанам.
Теперь бригада то и дело вступала в бои. 1 мая ее подразделения сдерживали гитлеровцев, стремившихся прорваться к Эльбе и в Австрию. А затем и сами двинулись к Эльбе, к утру 6 мая завязав бои уже в северном предместье Дрездена.
Но окончательно добить фашистов в Дрездене бригаде не пришлось — она получила приказ сдать свои позиции стрелковым частям и форсированным маршем идти в Чехословакию, на помощь восставшей Праге.
Весть о безоговорочной капитуляции фашистской Германии застала танкистов бригады в пятидесяти километрах от Праги. Радость танкистов была велика, но времени не было даже на короткий митинг, и, пройдя последние пятьдесят километров, бригада с ходу вступила в бой на северной окраине Праги.
К полудню 9 мая чехословацкая столица была уже полностью очищена советскими войсками от немецко-фашистских захватчиков.
Итак, война с фашистской Германией закончилась победой Советской Армии. Определенную лепту в долгожданную Победу внесла и 150-я отдельная танковая бригада. Недаром же на ее Знамени к тому времени было уже четыре боевых ордена, и она именовалась 150-й отдельной, Киевско-Коростеньской, Краснознаменной, орденов Суворова, Кутузова и Богдана Хмельницкого танковой бригадой.
До 20 мая бригада простояла в предместье Праги. Затем ее батальоны передислоцировались в соседний городок. Здесь танки наконец заглушили моторы, экипажи занялись техническим обслуживанием техники.
За повседневными заботами время для Петра Трайнина, зампотеха роты, летело незаметно. Наступила осень. Желанная осень. В бригаде усиленно поговаривали, что вскоре должна начаться демобилизация.
С нетерпением ожидал такого приказа и Трайнин. Правда, его усиленно агитировали связать свою дальнейшую судьбу со службой в армии. Об этом не раз беседовали с ним капитан Максимов и зампотех батальона. А в начале сентября его вызвал сам комбриг. Начал разговор без всяких предисловий, прямо:
— Петр Афанасьевич, вот тут мне принесли на утверждение список первой группы танкистов нашей бригады, подлежащих демобилизации. Глянул, а в нем и ваша фамилия. Вот я и подумал... А что в самом деле, если вам остаться в армии? На этой же должности, зампотехом роты. Присвоим вам офицерское звание. Ну а остальное у вас уже есть. Вы — мастер вождения, Герой, опыт работы на этой должности имеете. Фронтовой опыт! Ну так как, согласны?
— Благодарю за доверие, товарищ полковник, — ответил Петр. — Но... Со мной уже говорили на эту тему. Я и сам много думал. Прикидывал так, эдак. И все же решил демобилизоваться. Не военный я человек. Гимнастерку на меня война надела. Хлебороб я, товарищ полковник. Мне хлебное поле всю войну снилось. Теперь уже и подавно. Так что очень прошу, не вычеркивайте меня из списка. Ведь согласитесь: хлеб, он всем нужен, и солдату тоже.
Выслушав Трайнина, полковник Пушкарев с минуту помолчал, думая о чем-то своем. Затем встал, улыбнулся, протянул руку Петру, сказал:
— Что ж, Петр Афанасьевич, в этом вы правы, что могущество Родины и на хлебном поле куется... Езжайте. И... удачи вам, хлебороб! Уверен, что и в мирном труде вы будете высоко нести звание фронтовика-коммуниста!
— Не подведу, товарищ полковник! — твердо пообещал Петр.
Часть вторая. ЗВЕЗДА ЗА ТРУД
Однополчане с почестями проводили домой своих боевых товарищей. Много было сказано взволнованных речей, гремел оркестр.
Эшелон шел на восток по Украине. Теперь солдаты как бы заново проходили по местам минувших боев, но уже в обратном направлении. Стоя у распахнутых дверей теплушек, они своими глазами видели, какие бедствия нашему народу принесла война, и мрачнели бойцы, вспомнив своих родных, кто не дожил до победы.
Поезд еще не остановился, а Петр успел разглядеть в толпе встречавших напряженное, с ищущими глазами лицо жены, заметно подросших детей. Горло перехватили спазмы, и он шагнул из теплушки на перрон, навстречу ликующим звукам грянувшего оркестра...
Всего день отвел Петр на встречи с родными и близкими. А уже на следующее утро засобирался: побрился, выгладил мундир.
— Это куда ты выряжаешься? — видя его приготовления, удивленно спросила жена.
— Сначала — райвоенкомат. Оттуда думаю прямо к директору зайти, за назначением.
— Уже и за назначением! — всплеснула руками Надежда Ильинична. — Хоть бы недельку отдохнул, ведь заслужил.
— Не до отдыха сейчас, мать, — нахмурил брови Трайнин. — Сама знаешь, что каждая пара мужских рук — на вес золота.
Сказал — как отрезал. И Надежда Ильинична замолчала. Уж кто-кто, а она-то знала характер своего мужа.
В военкомате пробыл недолго. А через час входил в кабинет директора.
Иван Евграфович Лазарев, директор совхоза «Галляарал», был не один. Здесь же находились парторг Федор Иванович Ломов и главный агроном Павел Маркович Стрельцов. Встретили они Трайнина с радостным удивлением. Пожимая ему руку, директор сказал:
— Вот не думал, Петр Афанасьевич, что вы так скоро придете к нам. Полагал, денька через три-четыре. Рад, очень рад! Признаюсь, мы о вас сегодня уже говорили в связи с одним делом... Но об этом потом, сейчас хотелось бы вас послушать. Какие планы на будущее?
— Да какие у меня планы, Иван Евграфович? — садясь на предложенный директором стул, ответил Трайнин. — Работать надо. Мое прежнее место, слышал, занято. Так что если трактор дадите, буду рад.
— Так-так, — побарабанил пальцами по столу Лазарев. — Значит, и на трактор согласны? — Переглянулся с Ломовым и Стрельцовым. — Что ж, хорошо. Но только мы, Петр Афанасьевич, прикинули и решили, что вам по плечу должность повыше. — Подался вперед, спросил в упор: — Главным механиком совхоза пойдете?
— Главным механиком?! — опешил Трайнин. — Но вы же знаете, какое у меня образование.
— Знаем, все знаем, Петр Афанасьевич, — вмешался молчавший до этого Ломов. — Но мы с вами не согласны. А фронтовая академия разве не в счет? Вы же в последнее время занимали должность заместителя командира роты по технической части, так?
— Ну так, — удивленно («Надо же, уже все прознали!») взглянул на парторга Петр.
— А что это за должность? — продолжал свое наступление Ломов. И сам же ответил: — Офицерская! А вас назначили. Выходит, верили, что справитесь. И мы так же думаем.