— Послушай, Степа, ну как ты додумался до этого? — обратился к смущенному Бирюкову Трайнин.
— Да ваш рассказ вспомнил, Петр Афанасьевич, — ответил тот. — Ну про то, как Жуков, когда Берлин брали, приказал в бой с зажженными фарами идти. Вот я и подумал: что, если и мне попробовать попахать вот так-то. Получилось как будто. — Помолчал. И добавил: — И тот разговор в курилке я не забыл. Что если рациональное что-то придумаю, то вы поддержите. Верно?
— Верно, Степа, верно! — шагнул к нему Трайнин. Крепко обнял. — Спасибо тебе, паря, за такую придумку! От всех механизаторов страны спасибо!
— А вам за то, что поверили в меня, поддержали, — радостно ответил Бирюков.
Итак, почин был сделан. Прекрасный почин, давший возможность перейти механизаторам на сменную работу по круглосуточному графику.
Пока Трайнин с Холоповым прикидывали, как это все лучше организовать (дело-то новое!), на стан приехал Стрельцов, веселый, возбужденный:
— Вот так Бирюков, язви его! Да за это Героя без оглядки надо давать! Такое дело завернул!
— А ты-то, Павел Маркович, откуда успел узнать про ночную вспашку? — удивился Трайнин.
— У хорошей вести, Петр Афанасьевич, быстрые крылья, — отозвался главный агроном. — Уже весь совхоз знает. Скоро сюда директор с парторгом пожалуют. Я опередил их. — Сел на табуретку, спросил: — Ну а глубину вспашки ваш герой как, выдержал?
— Все в норме, Павел Маркович, — кивнул Петр. — Лично промерял.
— Прекрасно! — пристукнул кулаком по колену Стрельцов. Перевел взгляд на испещренный цифрами и фамилиями лист бумаги, лежавший на столе, поинтересовался: — Вы, вижу, что-то прикидываете?
— График надо составить, — упредил с ответом Tpaйнина Холопов.
— Прекрасно! — повторил главный агроном. Придвинулся вместе с табуреткой ближе к столу, уперся в край локтями, внимательно вгляделся в лица главного и разъездного механиков. — Дело есть, друзья! И, как вы догадываетесь, снова лесополосы. Их значение вам объяснять не стоит. Они очень нам нужны! Так вот. У меня к посадке уже все готово. Ваша же задача, — Стрельцов мельком заглянул в свою записную книжку, — поднять одновременно со вспашкой основных массивов еще двести тридцать га под лесополосы. Как, вытянем?
— Надо — значит надо, — кивнул согласно Трайнин.
— А не получится у нас, Павел Маркович, с этими насаждениями так же, как в прошлом году? — с сомнением спросил Холопов. — Тогда ведь тоже ждали, надеялись.
— В новом деле, Анатолий Николаевич, — ответил Стрельцов, вприщур взглянув на разъездного механика, — без риска нельзя. Никак нельзя! Но на сей раз, уверен, доля риска сведена к минимуму. Во-первых, мною подобраны прекрасные семена и саженцы. Во-вторых... В прошлом-то году мы просто время упустили. Сейчас же, как видите, я предлагаю произвести вспашку и высадку гораздо раньше. Уверен, получится.
— Ну о чем разговор, Павел Маркович! — вмешался Трайнин. — Лесозащитные полосы нам нужны. Значит, будем высаживать. Не выйдет на этот раз, следующей весной повторим. И так до тех пор, пока не добьемся своего! — Потер ладонью лоб. — Ну а с механизаторами мы вместе поговорим. Люди поймут.
Снаружи послышался шум подъехавшей машины.
— Во! Директор с парторгом прибыли, — встрепенулся Стрельцов. — Пойдемте, товарищи, встретим их.
Из автомобиля вышли директор совхоза Иван Евграфович Лазарев и секретарь парторганизации Федор Иванович Ломов.
— Ну, Петр Афанасьевич, — пожимая руку Трайнину, потребовал Лазарев, — иди, показывай ваши геройские дела и самого героя, Бирюкова.
Всей группой направились к рокотавшим в поле тракторам. Ломов, взяв под локоть Трайнина, негромко сказал:
— Летучий митинг следовало бы провести, а, Петр Афанасьевич? Минут на пять—десять. Объяви людям. Понимаю, время горячее, но — надо! Мы прямо там, у тракторов. Иван Евграфович слово скажет, я, ты. Может, из механизаторов кто выступит. Ведь событие-то какое!
— Добро, Федор Иванович, — кивнул Петр.
...Лазарев сам прошелся по бороздам, проложенным ночью, замерил глубину вспашки, зачем-то размял в ладони ком земли. Довольно крякнул, зашагал к собравшимся у бочек с горючим трактористам. Поздоровавшись, поискал глазами Бирюкова, жестом подозвал его к себе. Сказал громко, чтобы слышали все:
— Спасибо тебе, сибирячок, за доброе дело! Здорово ты всех нас порадовал! Но и мы тебя не забудем, отметим. Премируем! Сегодня же объявим приказ! Спасибо!
Крепко пожал руку смущенному от такого к нему внимания Бирюкову, обратился к остальным механизаторам:
— Так как теперь будем работать, товарищи? Ведь если ночью можно пахать, то и нормы следует пересмотреть, а?
В это время к директору подошел Стрельцов и что-то тихо сказал. Лазарев, выслушав его, кивнул, заговорил снова:
— Тут еще одно важное дело, товарищи! Наш главный агроном убедительно просит вас сверх основного клина поднять двести тридцать гектаров под лесополосы. Дело хотя и трудное, но стоящее. Лесополосы — это влага, это урожай.
— Поняли, Иван Евграфович! — загудели механизаторы. — Раз такое дело — вспашем! Основной клин закончим, а там и примемся.
— После будет поздно! — выступил вперед Стрельцов. — Поздно, друзья! Влага уйдет, не приживутся деревца. В прошлом году у нас потому и вышла неудача, что под лесополосы мы пахали уже после основного клина. А надо вот сейчас, одновременно...
Среди механизаторов возникла заминка. Кое-кто стал озадаченно почесывать затылки, приговаривая:
— Как же так — одновременно? Ведь двести тридцать га — это не двадцать три...
— Не потянем.
— Вон и нормы пересматривают. Да и ночную-то пахать никто, кроме Степки, еще не пробовал.
Петр Трайнин слушал эти реплики, оглядывая поскучневшие лица трактористов, чему-то улыбался. Наконец подошел к худощавому, лет девятнадцати пареньку, хлопнул его по плечу, обратился к притихшим механизаторам:
— Ну что, Иван Кадомцев, не ворчишь, как некоторые, чего молчишь? Помнишь, как ты высказался: обидно, дескать, что на фронт не попал. Там, мол, подвиги, а здесь... Мой ответ тоже помнишь, да? А теперь вот и подтверждение ему вышло: Бирюков-то как отличился, а?! Ну а ты?! Вон ведь, тоже трудное дело предлагают. Не легче, чем на фронте. Прояви свою отвагу!
— В коленках он слабоват, Петр Афанасьевич! — вскинулся сидевший на пустой бочке тракторист Сайфиев. — Это дело по мне... При всех говорю, двадцать пять гектаров сверх нормы под лесополосы вспашу, слово даю!
— И я столько же, — поддержал его другой тракторист, Нурлаев.
— Ну уж нет, Фарид, — азартно возразил Сайфиеву Кадомцев, — если на то пошло, я все сорок дам! С трактора не сойду, но дам! Тогда посмотрим, кто из нас в коленках слабоват.
Оживившись, зашумели и остальные механизаторы, называя количество гектаров, которые они поднимут под лесополосы сверх основной нормы.
Прощаясь, Ломов, задержав в своей руке ладонь Трайнина, сказал одобрительно:
— У тебя, Петр Афанасьевич, кроме прочего, определенно талант партработника. Здорово ты людей расшевелил! — Предложил вроде бы шутя: — Занимай-ка мое парторговское место, а я снова займусь автохозяйством.
— Каждый из нас, Федор Иванович, должен знать свое место, — ответил в тон Ломову Трайнин. — И да будет так, как есть!
Лето 1946 года в тех краях выдалось на славу. Вовремя прошли дожди, вовремя наступило тепло. Хлеба поднялись ровные, невиданной доселе густоты.
— Ну, Петр Афанасьевич, — радовался Стельцов, объезжая с Трайниным совхозные поля, — кажется, будем мы нынче с хлебом! Ты только посмотри, какие всходы!
— Неплохие, — сдержанно соглашался Петр. И тут же добавил: — Но давайте, Павел Маркович, не будем спешить с прогнозами. Всходы-то — всходами, а сам хлеб?.. А ну как налетит суховей или другая беда.
— Это ты прав, — умерял свой восторг Стрельцов. — Цыплят по осени считают.
Затем завернули к лесополосам. И здесь главный агроном не удержался от радостных возгласов:
— Нет, ты только посмотри, ведь прижились саженцы! Ей-ей, прижились! Значит, все верно я рассчитал.
Петр тоже разглядывал чахловатые, но, чувствовалось, уже идущие в рост деревца. Верил, пройдет год-два и около этих лесополос, не ахти каких густых, все же образуются по зиме снежные наметы. А там, глядишь, и горячие ветры недалекой пустыни запнутся об их повзрослевшие кроны.
Между тем Стрельцов раскручивал новые фантастические планы (тогда это на самом деле походило на фантазию) да все с той же убежденностью:
— Мы с тобой, Петр Афанасьевич, через годик, ну в крайнем случае через два, вновь должны перейти к многопольной системе. Ведь уже не война. Это тогда мы вынуждены были отказаться от нее, ибо страна требовала хлеба, хлеба и еще раз хлеба. Но когда мы увеличим площадь лесозащитных полос, возродим посевы кормовых трав, можно будет дать землице передышку. Она же за это во сто крат нас вознаградит!
Петр Трайнин хорошо помнил тот день. С утра съездил в район и не напрасно: удалось-таки получить небольшое количество самых необходимых запчастей. Затем вместе с Холоповым проэкзаменовали группу молодых механизаторов. Молодцы, ребята, здорово подучились на ремонте! Любой агрегат едва ли не с закрытыми глазами собирают и разбирают. Да и в теории поднаторели. Спасибо фронтовикам!
И тут в ремонтные мастерские пришел парторг Ломов, возбужденный, в руке — газета, сказал:
— Петр Афанасьевич, прерви-ка на время свои экзамены. Дело важное есть. Точнее, сообщение...
Когда все, кто находился в тот час в мастерских, собрались в тесный кружок, Федор Иванович Ломов зачитал Постановление Центрального Комитета ВКП(б). В этом партийном документе, в частности, говорилось, что хлеборобов, добившихся наивысших урожаев, будут представлять к званию Героя Социалистического Труда.
«Ну точно, как перед битвой за Днепр», — подумал Петр, слушая секретаря партийной организации.