— Ну а другая-то тридцатьчетверка что же? — спросил Блинохватова кто-то из танкистов. — Не подметил, что у нее?
— Видел, как не видеть, — ответил старший сержант. — Она ж неподалеку от нашей стояла. Ленивец у нее сбило. Ну и гусеницу, естественно. А экипаж... По нему ведь тоже — из пулеметов. Не успели ребята устранить неисправность...
— А ведь неисправность-то — так себе, пустяковая. Минут на пятнадцать работы, не больше, — выслушав Блинохватова, задумчиво сказал Трайнин. — Вот если б... — И вдруг обратился к стоявшему тут же Хватову, попросил: — Товарищ старший лейтенант, разрешите мне ту тридцатьчетверку пригнать?
— Как — пригнать? Вы что, в одиночку хотите ходовую исправить? Ведь слышали же...
— Ну почему в одиночку. Своего башнера со стрелком-радистом возьму...
— А как до танка доберетесь? — спросил старший лейтенант Хватов. — Смотрите, какую иллюминацию немцы над полем повесили. Будто днем все видно. Да и стрелять теперь всю ночь будут...
— А мы маскхалаты у автоматчиков возьмем, — настаивал на своем Петр. — Наденем, никто нас на снегу не заметит. А там — где ползком, где перебежками... Разрешите, товарищ старший лейтенант?
— Что же, рискнуть, пожалуй, можно. Дело того стоит. Сейчас для нас каждый танк... — Хватова явно захватила идея Трайнина. Но он все же счел необходимым спросить у Назаренко: — Как, лейтенант, уважить просьбу твоего механика?
— Думаю, стоит, — кивнул Назаренко. — Больше того, я тоже пойду.
— А вот этого я уже не разрешаю! — отрезал Хватов. — Вы, лейтенант, — командир взвода, а не ремонтник! — И уже Трайнину: — Действуйте, старшина! Только... Захватите-ка с собой и автоматы. А то как бы гитлеровцы со своей стороны тоже не послали к танку группу.
— Есть, товарищ старший лейтенант! — козырнул Петр.
...До танка добрались благополучно. У разбитой гусеницы лежали танкисты. Двое — ничком, а один будто присел у катка да так и застыл...
— А где же четвертый? — шепотом спросил у Трайнина Воробьев. Вон, кажись, командир, рядом — стрелок- радист. У гусеницы — механик-водитель. А башнера ни здесь, ни с той стороны нету...
— Петро! — негромко окликнул Трайнина Липатов, взобравшись на трансмиссию. — А люки-то все задраены изнутри. Не иначе в танке кто-то есть...
— А ну, — Петр тоже поднялся на трансмиссию, несколько раз тихонько стукнул прикладом автомата по башенному люку. И едва не касаясь губами стылой брони, позвал: — Галямов! Старший сержант Галямов! Ты жив?
Нет, из танка никто не отозвался. Трайнин прижался ухом к люку и ему показалось, что внутри кто-то шевельнулся, затем донесся глухой настороженный голос:
— Кто здесь? Фашисты? Не возьмете, гады, живым не дамся!
— Галямов! — уже громче, обрадованно, позвал Петр. — Это же мы, свои! Я — Трайнин. Неужели по голосу не узнаешь?
После непродолжительного молчания тот же голос настороженно спросил:
— Трайнин? А кто еще с тобой?
— Воробьев и Липатов...
— А кто у вас командир?
— Назаренко, лейтенант Назаренко. Да вылезай же, Галямов! Где у вас кувалда? Гусеницу надо соединять.
Открылся люк. Но не башенный, а механика-водителя. Из него по пояс высунулся человек. Позвал:
— Идите ко мне, я сам вылезти не могу. Закоченел, да и в плечо меня задело. — Всмотрелся в лицо подбежавшему первым Липатову, выдохнул счастливо и облегченно: — Свои! Борис... — Пояснил: — Кувалду стрелок-радист брал, а стержень с держателем у механика был. Рядом и ищите... — Вдруг скрипнул зубами: — Положили, гады, моих товарищей! А я кое-как обратно вполз... Голова что-то кружится. Видно, крови много потерял...
— Воробьев! — скомандовал Трайнин. — Перевяжи Галямова. — И — Липатову: — Давай искать инструмент, время не ждет...
Кувалду нашли быстро. Выбросили из гусеницы перебитые траки. Оставшейся ленты как раз хватило, чтобы соединить ее через первый каток. Это-то как раз и было нужно.
...Никогда еще при запуске двигателя Петр так не волновался, как сейчас. Даже не сразу попал большим пальцем на кнопку включения стартера. Воробьев, сидя рядом, прокачивал систему питания ручным насосом. Для надежности.
Двигатель, к счастью, взял сразу. Трайнин, следуя примеру Блинохватова, тоже тронул танк задним ходом. Увидел в прибор, как еще злее заметались вспышки выстрелов и вдавил до отказа педаль подачи горючего...
Прокудино взяли яростной атакой в следующую ночь. Мстили за павших товарищей. Но и разгром Прокудинского гарнизона особо не радовал. Слишком дорогой ценой далась победа без того обескровленной бригаде.
Остаток ночи ушел на марш. А утром 28 января взору танкистов предстало село Верхнее Турово.
С ходу атаковать его не решились. Урок, полученный под Прокудино, пошел впрок. Начали вести разведку. Вскоре установили, что Верхнее Турово обороняют два батальона.
Но батальоны — батальонами. Командование же бригады насторожило совсем иное обстоятельство. Оказалось, что в селе у фашистов целый дивизион крупнокалиберной артиллерии! Вот так задачка! Откуда она здесь появилась? Обычно орудия такого калибра держат подальше от переднего края, где-нибудь в глубине обороны, оттуда они ведут огонь по особо важным целям. А тут — вот они, рядом.
Пришли к общему мнению, что этот дивизион фашисты из-за бездорожья просто не сумели отвести в тыл. Но легче от этого вывода не стало. Ведь снаряд из такого орудия легко проломит и лобовую броню тридцатьчетверки.
Командование, как и под Прокудино, начало искать пути обхода Верхнего Турова. И если у Прокудино в этом не повезло, то здесь ждала удача: разведчики обнаружили дорогу, огибающую Верхнее Турово с запада и ведущую к деревне Курбатово.
Побывали они и в Курбатово. Там фашистов почему-то не оказалось. Беспечность врага была на руку.
Комбриг тут же решил воспользоваться удобным случаем. По его приказу в Курбатово был послан взвод лейтенанта Назаренко. С задачей: закрепиться в этой деревне и ждать. Чего? Возможного отхода тылов противника. Ведь основные силы бригады намеренно выявят себя у Верхнего Турово. Постараются создать у фашистов впечатление, что к селу подошло не менее танковой дивизии русских. А это значит, что днем и ночью то тут, то там в лесу, подступавшем близко к селу, будут работать танковые моторы. Глядишь, нервы у фашистов и дрогнут. И первым признаком явится то, что противник, пусть пока не в панике, но уже в неуверенности в своих силах, начнет потихоньку отводить тыловые подразделения, машины со штабными документами и имуществом. Тогда-то взвод Назаренко и встретит их огнем. А как фашисты воспримут шум боя у себя в тылу — пояснять не нужно. Они уже познали на собственной шкуре деморализующую силу слова «окружение».
...К Курбатово подошли где-то за полночь. Лейтенант Назаренко, указав Трайнину на старую ригу, за которой должен укрыться его танк, пошел лично расстанавливать по восточной окраине деревни остальные машины взвода. Петр, выполнив указание лейтенанта, заглушил двигатель, устало потянулся на сиденье. Сказал мечтательно:
— Эх, сейчас вздремнуть бы минуток... шестьсот!
— Эко хватил — шестьсот! — отозвался Липатов, возясь у боеукладки. — Не жирно ль будет, старшина? Тут и шестидесяти рад был бы. Ведь какую уже ночь вполглаза дремлем!
— А наши сейчас у Верхнего Турово небось уже вовсю солярку жгут, — думая о своем, вмешался в их разговор Воробьев. — Катаются по лесу туда-сюда... — Тронул за плечо Трайнина, спросил почтительно: — Как думаете, товарищ старшина (Михаил всегда обращался к Петру только так — на «вы» и «товарищ старшина»), удастся хитрость комбриговская? А то неровен час простоим здесь без надобности. Обидно будет...
Петр лишь неопределенно пожал плечами. Вместо него Воробьеву ответил Липатов:
— Думаю, удастся. Фашист сейчас не тот, что в сорок первом, нервным стал. Это тогда он, наглый да самоуверенный, волком держался — и шею, бывало, не повернет. Ну а как взбили ему шерсть... После Москвы и он научился на свой хвост оглядываться. Так что, Миша, без дела и мы не останемся...
Вернулся лейтенант Назаренко. Подсказал Липатову:
— Осколочные в верхние ячеи отсортируй. Чтобы в первую очередь использовать. А до бронебойных, думаю, дело не дойдет.
— Так я ж тем и занимаюсь...
Петр под их негромкий разговор не заметил, в какой момент его подкараулил сон. Пришел без дремы, навалился разом. И был не тяжелым и вязким, каким, впрочем, и должен был бы быть у него, смертельно уставшего человека, а светлым и радостным, как праздник... Вдруг видит себя босоногим подростком в том далеком двадцать шестом году, когда в их коммуну «Новый мир», год назад образованную в селе Александровка, ленинградцы прислали первый трактор. Ясно слышит стрекочущий рокот его мотора за околицей, взволнованный гомон сельской ребятни, сыпанувшей на этот рокот. И он, Петька Механик, прозванный так за сезонную работу на лобогрейке, тоже бежит вместе с ними. Бежит и видит, как с косогора к их селу сползает железное чудо-юдо, которое и в сказках-то не враз придумаешь. Задние колеса — во, в рост человеческий! Посередке — труба, дымом попыхивает. Меж громадных задних колес человек сидит, тоже какое-то колесо на наклонной палке руками крутит. Веселый такой человек, в кожаной кепке, козырьком назад развернутой...
И вдруг чудо-юдо, подкатив к испуганной, но одновременно и любопытством раздираемой ребячьей стайке, чихает-выстреливает и... глохнет. Человек в кожаной кепке перестает улыбаться, напротив, хмурится, слезает со своего места на землю, заходит наперед железной невидали, лезет руками в сплетение трубок, проводов, что-то там делает и оборачивается к подступившей ребятне, спрашивает голосом обычным, ну как будто тот же мужик их сельский:
— А ну, пацаны, кто из вас самый смелый? Рваните-ка мне вот эту рычажинку на шкиве. Есть желающие?
И — ребячий говорок оробелый:
— Боязно...
— Карасином провоняешь...