вающими на себя часть голосов). Примерами первого рода могут служить отдельные союзники «партии власти» в ходе думских выборов (например, «Народная партия Российской Федерации» в 2003 году). Что до многочисленных примеров второго рода, то здесь Кремль использовал самые разные технологии: от поддержки диссидентских фракций внутри оппозиционных партий с тем, чтобы они формировали собственные партийные списки, до недружественного поглощения ранее автономных от Кремля партий (как «Демократическая партия России», выступавшая на думских выборах 2007 года под лозунгом вступления России в Европейский Союз и стремившаяся раздробить электорат либеральных партий).
В 2000-е годы Кремль, столкнувшись с повышенным предложением среди потенциальных партий-сателлитов, был весьма активен во взращивании «управляемой оппозиции». Под его патронажем накануне думских выборов 2003 года был создан блок «Родина», который объединил мелкие левые и националистические партии и возглавлялся популярными политиками Дмитрием Рогозиным и Сергеем Глазьевым. Агрессивная и щедро финансировавшаяся кампания «Родины» протекала под популистскими и националистическими лозунгами и имела целью уменьшение доли голосов за КПРФ. Но итоги голосования превзошли все ожидания – «Родина» получила 9,1 % голосов, сформировала собственную думскую фракцию и вскоре вышла из-под контроля Кремля. Сперва Глазьев против воли президентской администрации принял участие в президентских выборах 2004 года и вскоре был исключен из рядов партии. Затем агрессивная националистическая кампания «Родины» во главе с Рогозиным повлекла за собой отмену регистрации ее партийных списков на выборах ряда региональных законодательных собраний. В конечном итоге Рогозин был вынужден покинуть пост лидера партии – его заменил полностью лояльный Кремлю бизнесмен Александр Бабаков [147] .
Взлет и падение «Родины» побудили Кремль к запуску нового «проекта», призванного решать две задачи: служить резервом «партии власти» и отнять голоса у коммунистов. В 2006 году по инициативе Кремля было проведено слияние трех ранее созданных партий-сателлитов: «Партии жизни» во главе с председателем Совета Федерации Сергеем Мироновым, пост-рогозинской «Родины» и «Партии пенсионеров» (руководство которой было сменено из-за того, что прежний лидер партии Валерий Гартунг вышел из-под контроля Кремля). Создание новой партии «Справедливая Россия» (СР), которая декларировала левые программные позиции и активно эксплуатировала социалистическую риторику, было воспринято как шаг на пути создания «управляемой» двухпартийной системы в России. Политический стратег президентской администрации Владислав Сурков даже заявлял, что хотя ЕР останется основной опорой Кремля, его «правой ногой», СР должна выступать ее возможной заменой, или «левой ногой», на случай, «если правая нога затечет». Дебют СР на выборах региональных законодательных собраний в 2006–2007 годах оказался относительно успешным в тех регионах, где партия смогла привлечь на свою сторону влиятельные сегменты региональных элит, хотя при этом СР и не завоевала голоса сторонников КПРФ. Накануне думских выборов 2007 года опросы говорили о значительном потенциале поддержки СР, и партия «левой ноги» превратилась в своего рода «Ноев ковчег» для многих политиков, ранее входивших в различные партии от КПРФ до «Яблока».
Среди партий-сателлитов наиболее ценным активом Кремля оставалась ЛДПР. С самого начала своей парламентской деятельности партия успешно сочетала националистическую и популистскую риторику с полной лояльностью Кремлю. Тем самым она одновременно играла две роли. Во-первых, партия поддерживала основные предложения Кремля в Думе, при этом блокируя инициативы оппозиции (такие, как попытка процедуры импичмента президента в 1999 году). Во-вторых, она создавала имидж фиктивной националистической партии, привлекательной для многих избирателей, но не создававшей угрозу нарушения статус-кво. На фоне парламентского доминирования ЕР, Кремль более не нуждался в услугах ЛДПР в Думе. Но присутствие партии на электоральной арене оставалось значимым в силу определенного спроса на национализм среди российских избирателей и возможности использования ЛДПР как инструмента негативных кампаний против избранных Кремлем «мишеней» (будь то «олигархи», коммунисты или кто-либо иной). Помимо ЛДПР (как фиктивных националистов) к услугам Кремля всегда были фиктивные левые, равно как и фиктивные либеральные партии.
Российский опыт строительства партий-сателлитов, впрочем, был не уникален. Помимо некоторых постсоветских государств (в частности, Украины времен Леонида Кучмы) можно вспомнить ряд коммунистических режимов в странах Восточной Европы, создававших лояльные крестьянские, христианские и прочие партии (например, в Польше и ГДР) в качестве каналов политического контроля над теми или иными социальными средами. Да и авторитарный режим в Мексике, сталкиваясь с организованным сопротивлением, предпочитал кооптацию подавлению оппонентов и также использовал различные приемы умножения числа партий-сателлитов с целью разбиения голосов реальной оппозиции, особенно в период упадка доминирующей партии PRI в 1980—1990-е годы. В России упадок партийной конкуренции создавал дополнительные стимулы для партий-сателлитов – партийным политикам, которые не входили в ЕР, предстоял тяжелый выбор между подчинением Кремлю и (относительной) автономией от него, что на деле означало выбор между выживанием и политическим упадком и деградацией. Кризис, который в 2000-е годы пережили либеральные партии: «Союз правых сил» (фактически исчезнувший в 2008 году) и «Яблоко», утратившее свое представительство в Думе и региональных органах власти, служил наиболее ярким тому подтверждением.
Наконец, взаимоотношения государства и бизнеса после достижения «шашлычного соглашения» также претерпели существенные изменения. На первый взгляд, достигнутое в начале 2000-х годов равновесие было взаимовыгодным. С одной стороны, российское государство сделало шаги навстречу «олигархам», создавая благоприятные условия для бизнеса. С другой стороны, Большой Бизнес, хотя и не отказался от лоббирования своих интересов в российском парламенте и в региональных органах власти, все же не мог открыто диктовать свои условия российскому государству, подобно периоду 1996–1998 годов. Он принимал «правила игры», выработанные политиками, активно поддерживал ряд шагов главы государства, в том числе политику рецентрализации государственного управления, разрушавшую локальные барьеры на пути развития бизнеса и направленную на становление единого общероссийского рынка. Президент и правительство страны признали крупнейшие объединения российских предпринимателей в качестве своих официальных младших партнеров. По оценкам некоторых наблюдателей, такой баланс сил оказывал в период 2000–2003 годов благоприятное воздействие на курс экономических реформ и на сохранение в России политического плюрализма.
Однако такое равновесие было обусловлено лишь ситуационной расстановкой сил и не опиралось на формальные «правила игры». Поскольку «шашлычное соглашение» являлось лишь тактической сделкой, постольку его условия легко можно было односторонне пересмотреть при изменении политической и экономической конъюнктуры. К такому пересмотру российские власти подталкивали как политические, так и экономические факторы. В экономическом плане рост мировых цен на нефть и повышение доходов от ресурсной ренты подталкивали российские власти к огосударствлению экономики и к пересмотру «правил игры» во взаимоотношениях с бизнесом, да и в целом к экономическому курсу, в основе которого лежит государственный контроль над экономикой. А в политическом плане идея ревизии итогов приватизации 1990-х и восстановления государственного контроля над экономикой пользовалась значительной поддержкой в российском обществе. Пересмотр прав собственности, прежде всего, в нефтегазовом секторе, в этой связи выглядел весьма логичным решением, особенно в ходе кампании парламентских выборов 2003 года.
25 октября 2003 года основной владелец и глава крупнейшей частной российской нефтяной компании «Юкос» Михаил Ходорковский был арестован по обвинению в уклонении от уплаты налогов и позднее осужден на длительный тюремный срок. По мнению ряда наблюдателей, наиболее вероятные мотивы его ареста носили, прежде всего, политический характер. Они были связаны со стремлением Ходорковского лоббировать свои интересы в парламенте и его поддержкой на выборах различных партий, в списки которых были включены его ставленники, а также и с его намерениями продать свой бизнес в «Юкосе» американским нефтяным компаниям (в качестве возможных покупателей назывались Shevron и Conoco Phillips) и заняться политической деятельностью. Арест Ходорковского вскоре повлек за собой и крах «Юкоса» – основные активы компании были проданы в счет уплаты ее долгов. При этом российские власти, используя непрозрачные механизмы и действуя через подставные посреднические структуры, обеспечили переход принадлежавших «Юкосу» добывающих и перерабатывающих предприятий под контроль государственной нефтяной компании «Роснефть», совет директоров которой возглавлял ближайший соратник Путина Игорь Сечин. Активы «Юкоса» оказались приобретены «Роснефтью» по цене, которая была намного ниже рыночной.
Андерс Ослунд и Вадим Волков, анализировавшие судьбу российских «олигархов» в начале XXI века в сравнении с американскими «баронами-разбойниками» в начале XX века, в этой связи обращали внимание на фундаментальные отличия логики развития событий в российском случае. В результате «дела Юкоса» исходом конфликта между бизнесом и российским государством стало не просто преследование и разорение преследуемого властями «олигарха» (как было, например, в случае Standard Oil в США), но фундаментальный пересмотр прав собственности, получивший развитие в последующие годы [148] . Собственно, «дело Юкоса» стало поворотным моментом во взаимоотношениях российского государства и бизнеса, обозначило переход к политике «захвата бизнеса» российским государством и становлению в России «государства-хищника», фактически ориентированного на извлечение ренты чиновниками, прямо или косвенно контролирующими экономических агентов и в той или иной мере «кормящимися» за их счет. «Дело Юкоса» спровоцировало волну передела собственности и «ползучей национализации» прибыльных активов и в других секторах экономики, а ключевыми бенефициарами (получателями выгод) этого процесса оказались ближайшие соратники главы государства