— Очень может быть. Вы, вероятно, знаете, что во время северного сияния магнитная стрелка всегда испытывает колебания… Должно быть, это самое и случилось с вашим компасом.
Жюльен вытащил свой компас и сверил его с прибором Норденшильда.
Увы! — профессор был прав. Компас Жюльена оказался испорчен. Причина этого была теперь ясна, и путешественникам оставалось лишь принять меры против дальнейших отклонений стрелки, которые могли повлечь за собой весьма печальные последствия.
Для Жюльена начертили новую схему пути, дали ему другой компас, и француз встал, чтобы проститься с профессором.
Норденшильд не стал удерживать гостей, видя, что они так торопятся.
— Очень жаль, — сказал он, пожимая им руки, — очень жаль, что мне так мало пришлось для вас сделать. В сани ваши я велел положить провизии, ружей и зарядов. По крайней мере, вы теперь хоть несколько обеспечены… Но все-таки очень, очень жаль… Еще одно слово: нет ли каких-нибудь новостей из Европы?
— Мы сами уже давно оттуда, — отвечал за всех Лопатин, все это время молчавший. — Особенно свежих новостей у нас нет, разве только та, что пароход «Лена» благополучно прибыл в Якутск, исполнив ваше предписание.
— О, разве это не новость? Уверяю вас, что лучшего известия для меня вы не могли привезти. Я теперь вдвойне рад случаю, который свел меня с вами. До свиданья, господа, не говорю: прощайте. Желаю вам самого благополучного пути.
— До свиданья, господин профессор. Поверьте, что мы никогда не забудем того, что вы для нас сделали. Вы нас от многого спасли.
Путники сошли с корабля, подкрепленные физически и ободренные нравственно, сели на свои нарты и помчались дальше. Вскоре снасти гостеприимного корабля исчезли у них из вида.
Новый путь, начертанный Норденшильдом, шел не как прежде, вдоль всего материка до крайней оконечности мыса, а отклонился немного к югу, пересекал нижний угол основания мыса Восточного, проходил наискось через самый большой остров в группе Диомедовых островов, находящихся как раз посередине Берингова пролива, и прямо упирался в мыс Принца Валлийского.
Дорога, таким образом, сокращалась на тридцать верст из общего числа двухсот двадцати пяти. Время, потерянное на корабле, почти восполнялось благодаря рациональному маршруту.
Но, может быть, и разбойники тоже догадались сократить дорогу?
Вот в чем была опасность.
Проводники гнали оленей во весь опор. Стоило видеть, как быстроногие животные мчались по гладкому, твердому снегу.
Делая по шестнадцати верст в час, не жалея себя, олени как будто сами сознавали, что от их быстроты зависит участь преследуемых беглецов.
Так прошло полсуток. Три друга заметили, что уровень местности, по которой они проезжали, слегка понизился, и заключили, что материк злосчастного полуострова уже остался позади.
Нарты с тихим скрипом заскользили по льду Берингова пролива. Громкое, радостное «ура» путешественников далеко разнеслось в недвижном морозном воздухе.
Жак Арно уже начал в душе торжествовать победу над морем, которое ему удалось пересечь без морской болезни… как вдруг якут, обернувшись, в бешенстве крикнул:
— Опять варнаки!..
В ту же минуту, как нарочно, остановились и олени, выбившиеся из сил. Повернув к проводникам свои грациозные головы, они требовали пищу, которой, разумеется, не было подо льдом.
Якуты стали доставать из нарт благоразумно припрятанный запас мха, а европейцы, сидя в санях, с тревогой следили за длинным цугом саней, черной линией двигавшихся по белому снегу верстах в двух позади остановившихся путешественников.
— Негодяи! — проворчал Жюльен. — Неужели они осмелятся преследовать нас даже на американской территории?
— Конечно, осмелятся, — ответил Лопатин. — Неужели вы думаете, что они станут разбирать? Да к тому же мы еще не на американском берегу.
— Скажи, пожалуйста, — обратился к Жюльену Жак, — вот эта группа скал в двух километрах отсюда, — ведь это, кажется, и есть Диомедовы острова?
— Да.
— Они кому принадлежат? Америке?
— Не знаю, право. Да и не все ли равно? Monsieur Лопатин совершенно верно сказал, что бандиты разбирать не станут.
— Ну-ка, дружище, — спрашивал тем временем Лопатин якута, — посмотри, что там такое у них делается?
— Они тоже остановились покормить своих оленей, как и мы, — отвечал якут, без бинокля видевший совершенно ясно все, что происходило у разбойников.
— Но все-таки, друзья мои, — сказал Лопатин, — передав французам слова проводника, — все-таки у нас нет никакого основания надеяться опередить разбойников. Поэтому я не вижу другого средства, кроме открытого боя.
— Ну что же, бой так бой, — отвечал Жюльен. — Попытаем счастья.
— Надо бы как можно скорее добраться до утесов: они могут служить прикрытием.
— А пойдут ли олени-то?
— Надо попробовать.
— Господин, они уж поехали, — перебил разговаривающих якут, все время не спускавший с разбойников глаз.
Один из оленей при первых санях ни за что не хотел вставать. Пришлось обрезать постромки. Два других лениво, неохотно встали на ноги и еле-еле затрусили, постоянно оглядываясь на оставшийся на месте привала недоеденный мох.
Нарты разбойников заметно сокращали расстояние.
— Черт возьми! — вскричал Жюльен. — Ведь этак мы никогда не доедем до утесов. Лучше приготовим-ка оружие. Надо достать патроны.
— Патроны!.. — отвечал, бледнея, Жак. — Боже ты мой милостивый! Да ведь они упакованы в ящиках с медной обшивкой, и крышка завинчена… Нужно сначала отвинтить ее.
— Ну вот еще отвинчивать! Просто разбить один из ящиков топором.
— Но ведь если будем колотить по ящику, то произойдет взрыв.
В это время еще один олень лег на землю и жалобно мычал под ударами погонщика.
В двухстах шагах позади остановились и вторые сани. Олени третьих саней, увлеченные примером, тоже легли на снег.
До островов было сажень триста. Единственное, что оставалось путешественникам, это бежать туда бегом.
По счастью, и у разбойников тоже дело не обходилось без приключений. Их загнанные, с разбитыми ногами олени тоже падали то и дело на землю.
Пришлось и бандитам сойти с саней и устремиться к утесам, торчавшим на льду.
Впереди всех бежал озлобленный неудачами, свирепый атаман шайки. Чтобы облегчить бег, он скинул с себя шубу и остался в одном своем фантастическом, Бог весть откуда добытом, вернее же всего — украденном мундире.
Он достиг саней, покинутых путешественниками, успевшими наконец взобраться на крутую скалу и приготовившимися к защите.
— Недостает только, чтобы он завладел нашими же санями! — вскричал с досадой Жюльен. — Черт возьми! Да ведь так оно и есть!
— И олени слушаются, пошли.
— Ах, черт возьми!
— Ничего не поделаешь!..
— Monsieur Лопатин, велите, пожалуйста, якуту дать мне свой топор. Я хочу непременно разбить ящик, хотя бы мне самому пришлось взлететь на воздух. Смерть как руки чешутся у меня выстрелить в этого негодяя из своей винтовки.
— Не могу ли я вам чем-нибудь помочь? — раздался вдруг сзади путешественников чей-то спокойный голос, произносивший французские слова с тягучим нижненормандским акцентом.
Если бы вдруг северный белый медведь запел «Марсельезу» или «God save the Queen», то друзья удивились бы меньше, чем теперь. Они разом обернулись и увидали перед собой рослого молодца с добродушным, веселым, широко улыбающимся лицом.
— Меня зовут Жозеф Перро, я уроженец Квебека, что в Канаде. А это вот мои братья, Жофруа и Андрэ, рекомендую. Эй вы, парни, идите же сюда! Земляки встретились… Эй, Жофруа! Эй, Андрэ! Да что ж вы?
Появились еще два гиганта, с длиннейшими ружьями за плечами, закутанные в меха и с лыжами на ногах. Они молча поклонились нашим путешественникам.
— Мы честные трапперы, господа земляки, — продолжал первый великан. — Когда я услыхал родной язык, у меня в брюхе точно что заиграло… Чем мы вам можем помочь? Последовал обмен крепкими рукопожатиями.
— Благодарю, друзья мои, — отвечал Жюльен. — Помочь вы нам можете… С вами нас шестеро… Дело в том, что за нами гонятся разбойники, сибирские варнаки…
— А! Варнаки! — спокойно произнес Перро. — Ничего, мы им зададим хорошего перцу.
Олени, везшие сани с атаманом, приближались мелкою рысцой.
Атаман сидел в санях совершенно один, неподвижный и безмолвный.
Саженях в двухстах позади следовала пешком остальная шайка.
Перро выпрямился во весь рост на белом от снега утесе и зычным голосом окликнул:
— Эй ты, там!.. Слушай!
Сани продолжали двигаться.
— Стой, говорю! — снова произнес великан-траппер.
Атаман по-прежнему был неподвижен, точно мраморная статуя.
Канадец опустил ружье, из которого уже совсем было готовился выстрелить, и сказал:
— Он не шевелится. Чего доброго, он мертв!..
Наконец, увидав людей, олени остановились. Атаман и тут не пошевелился.
Зажав в руке револьвер, Жюльен подошел к саням, дотронулся до разбойника и с удивлением отскочил назад.
На него смотрели остановившиеся глаза атамана. На губах застыла кровь. Лицо было жестко, как камень. От пальцев, до которых дотронулся Жюльен своей меховой перчаткой, кожа отставала, точно сваренная.
Подошел Перро, посмотрел на покойника и хладнокровно произнес:
— Замерз. Вольно же ему было снимать шубу.
Увидав своего атамана в плену и не рассчитывая справиться с шестерыми, варнаки пустились без оглядки назад.
Труп атамана зарыли в снег и навалили на него большой камень. После этого все шестеро отравись к покинутым саням, достали оттуда съестные припасы с «Веги» и принялись утолять голод, вспоминая добром радушие профессора Норденшильда.
— Господа, — сказал Жак, обмакивая сухарь в стакан горячего чая, — подробности отложим до следующего раза, а теперь, я полагаю, нам бы следовало поспешить поскорее на Аляску. Здесь мы все еще в Сибири, а на американском берегу наше самолюбие будет тешить тот факт, что мы завершили первую часть нашего пути из Парижа в Бразилию.