вился.
Последний отнесся к этому требованию с гордой пренебрежительностью истинного гидальго и, не отвечая ни слова Жюльену, крикнул форейтору, чтобы тот свернул в сторону от лежавших на дороге мертвых лошадей и ехал дальше.
Жюльен вскинул ружье и прицелился в майораля, а Жак схватил переднего мула за узду и пригнул его голову к земле так сильно, что бедный мул упал на колени.
— Стой, каналья!.. Стой, или я в тебя выстрелю! — крикнул Жюльен громовым голосом.
Горделивая чванливость гидальго-майораля улетучилась как дым перед этой решительной угрозой.
— Как угодно вашему сиятельству, — залебезил он.
— Молчи, холуй! Молчи и слушай, что я буду тебе говорить. Подъезжай сюда, Сапоте, — обратился он к появившемуся метису. — Снимай багаж с мула и клади его в дилижанс. Седла с наших лошадей туда же. Жак, полезай в карету. Так, хорошо. Ну, Сапоте, нам больше не нужны твои услуги. Вот тебе золотая унция.
— Благодарю, синьор.
— Но это еще не все. Можешь взять себе обоих мулов.
— Благодарю, синьор.
— Если тебе некуда идти, можешь проводить нас до Альтара, а в противном случае ступай себе с Богом на все четыре стороны. Прощай.
Отпустив метиса, Жюльен заглянул внутрь кареты и увидал, что там сидят два пассажира. Он влез туда же и поместился рядом с Жаком, поставив между ног свое ружье.
— Ну, негодяй, — крикнул он майоралю, — трогай, да поживей, а не то — смотри.
По звуку голоса майораль понял, что нужно повиноваться. Он хлестнул кнутом своих мулов, и тяжелая колымага со скрипом и дребезжанием снова покатилась по дороге.
Когда после четырехчасовой езды дилижанс прибыл в Альтар, то не успели Жюльен и Жак устроиться в гостинице, как к ним явились местный алькальд {Судья в странах Латинской Америки.} и коррехидор {Глава муниципального управления.}, в сопровождении многочисленного конвоя, и объявили, что арестуют их именем закона.
С дилижансом, который курсирует между Аризоной и Гуаймасом, перевозится нередко и почта: письма, деньги, посылки. В последнее время оборот денежной корреспонденции особенно возрос вследствие начавшегося строительства Аризонско-Гуаймасской железной дороги.
Случилось так, что в тот день, когда на Жюльена и Жака совершил нападение полковник Бутлер со своими приспешниками, дилижанс вез как раз денежную почту из Аризоны в Гуаймас. Сумма пересылаемых денег была весьма значительная.
Когда Жюльен громко и резко приказал остановиться, майораль принял его за разбойника и крикнул форейтору, чтобы тот гнал лошадей вперед.
Но приказание майораля, как мы помним, не было исполнено.
Майораль не успокоился даже тогда, когда два друга уложили в колымагу свой багаж и сели сами. Напротив, то обстоятельство, что Жюльен поставил у себя между ног ружье и по временам беспокойно выглядывал из окна, еще более тревожило несчастного почтаря.
Жюльен из чистой предосторожности следил, не гонятся ли за дилижансом люди Бутлера, майоралю же казалось, что незнакомец высматривает своих собственных сообщников.
Однако дилижанс, к величайшему изумлению майораля, прибыл в Альтар совершенно благополучно.
Майораль понял, что ошибся, приняв незнакомцев за разбойников. Но вместе с тем ему вдруг пришло в голову воспользоваться дорожным приключением для того, чтобы возвести себя в ранг героя.
Он растрезвонил повсюду, как, благодаря его хладнокровию и храбрости, была спасена почта, и разбойники не получили к ней доступ. В конце концов дело кончилось тем, что он сам поверил своему рассказу.
Два других пассажира подтвердили ааявление майораля.
Один был монах, другой полковник.
Легенда пошла гулять по городу. Пылкая фантазия мексиканцев украсила ее всевозможными подробностями. Одним словом, получилось Бог знает что.
Алькальд и коррехидор, которым, разумеется, не преминули донести о происшедшем, решили немедленно арестовать французов, тем более что в Мексике на французскую нацию посматривают вообще весьма косо.
Вдобавок еще монах утверждал, что французы действительно учинили буйство и насилие над майоралем и всеми пассажирами дилижанса.
Жюльен и Жак дали себя арестовать без сопротивления, но все-таки заявили протест и добились, чтобы их оставили в гостинице под домашним арестом до тех пор, пока не придет ответ от французского министра-резидента в Мексике, которому друзья послали телеграмму.
На другой день из мексиканской столицы пришел ответ, который был равносилен для наших друзей удару обуха по голове.
Вот его текст:
«Нижепоименованные лица: граф де Кленэ и Жак Арно, французские путешественники, находящиеся в настоящее время в городе Альтаре, суть важные политические преступники. Они подлежат немедленному препровождению в город Мексико под сильным конвоем, на курьерских. Обращаться с ними почтительно, но не допускать с их стороны никаких попыток сношения с кем-либо. На местное начальство возлагается ответственность за их доставку к месту назначения. Багаж, который при них окажется, подлежит опечатыванию, за исключением вещей для повседневного обихода. — Весьма спешное. — Конфиденциально».
Удивительная бумага была подписана министрами внутренних и иностранных дел и завизирована префектом полиции.
О сопротивлении нечего было и думать. Осталось только повиноваться. Это было тем легче и удобнее, что путешествие предстояло весьма быстрое и уж на этот раз вполне безопасное.
Но предоставим слово Жаку Арно, который дорогою снова принялся за свой дневник.
«12 июня. Мы — государственные арестанты. Только вопрос: конституцию какого государства мы нарушили?
Не знаю даже что и думать по этому поводу.
Мы выехали из Альтара в дилижансе, который весь предоставлен исключительно в наше пользование. Мы можем в нем свободно курить, разговаривать, спать.
Но этим и ограничивается вся наша свобода. Во всем остальном мы страшно стеснены. Предписания начальства местные власти исполняют строго.
Транспортировка таких арестантов, как мы, обходится государству дорого, тем более что нас кормят, как эрцгерцогов, ни в чем нам не отказывая, и причем за казенный счет.
Но содержат нас в изоляции.
Дилижанс наш катит себе и катит. Майораль ругает форейтора; форейтор подстегивает лошадь… Мы мчимся во весь карьер.
Таким образом, через два дня прибудем в город Эрмосилио, отстоящий от Альтара на сто двадцать четыре километра.
13 июня. В Эрмосилио 12 тысяч жителей, так что для Мексики это уже большой город. В нем есть монетный двор, в котором в 1879 году было отчеканено на три миллиона франков золотых и серебряных монет.
14 июня. И вот мы снова мчимся по дороге в Гуаймас. Наш поезд чрезвычайно напоминает триумфальное шествие. Во Франции с преступниками так не обращаются, кто бы они ни были.
15 июня. Мельком взглянули на Гуаймас. Это городок, страдающий от нехватки воды, которые развозят по улицам в мехах.
19 июня. Остается сорок миль до Гулиакана. Жара убийственная, нечем дышать. Комары просто одолевают.
Дилижанс при помощи мягких матрацев превратили в спальный вагон. Питаемся на остановках, когда меняют лошадей.
25 июня. Венты, местечки, города следуют друг за дружкой без перерыва, и мы едем себе вперед.
До самой Гвадалахары не попадается ничего примечательного.
В этом последнем городе, насчитывающем 95 тысяч жителей, мне бы очень хотелось остановиться хоть на несколько часов. Здесь в первый раз после Сан-Франциско видишь следы цивилизации и благоустройства. Но нет. Нас везут мимо и не дают ни с кем перемолвиться словом.
26 июня. От Гвадалахары до Гуанахуато двести двадцать километров. Мы едем гористой местностью с живописными кручами и ущельями, способными привести в восторг пейзажиста и альпиниста.
Всеми этими прелестями мне бы так хотелось налюбоваться вдоволь, как следует…
Вперед!.. Наша проклятая колымага по-прежнему трещит, скрипит и дребезжит, а все-таки катится. Как бы я желал, чтобы она рассыпалась в щепки!
27 июня. Полдень. Мы в Кверетаро. Жителей 50 тысяч человек. Город благоустроенный, расположенный на чудной равнине. Окружен кокетливыми садами и роскошными плантациями. Замечательный водопровод.
Но зато какие мрачные воспоминания!
Двенадцать лет тому назад, в ясный летний день, недалеко от дороги, по которой мы теперь едем, три человека подставляли здесь свои груди взводу мексиканских солдат.
Стоявший в середине твердым голосом скомандовал солдатам: „Пли!“ Все трое упали на землю, простреленные пулями.
Эти три человека, вместе встретившие свой трагический конец, были: генерал Мехия, генерал Мирамон и император мексиканский, эрцгерцог Максимилиан Австрийский.
Если первые завоеватели Мексики жестоко обращались с несчастными ацтеками, то как же страшно отомстили за них потомки Гватемозина праправнуку Карла Пятого!»
Измученные толчками экипажа, утомленные духотою, друзья крепко спали, когда дилижанс въехал в столицу мексиканской республики.
Это было 29 июня.
Когда карета запрыгала и заскрипела по городской мостовой, они проснулись, лениво потягиваясь и рассеянно поглядывая на улицы, по которым катилась колымага.
Затем дилижанс остановился и одновременно стих стук копыт конного конвойного отряда.
Дверца отворилась.
Разбитые тряской дорогой, помятые, Жюльен и Жак выбрались из кареты у монументального подъезда красивого здания, над которым развевался трехцветный флаг.
— Французское посольство! — воскликнул Жюльен, с волнением глядя на родной флаг.
Конвойный офицер сошел с лошади и в сопровождении четырех солдат, без оружия, вошел в здание, чтобы совершить передачу арестантов представителю их страны.
По исполнении этой формальности в присутствии надлежащих лиц и с соблюдением соответствующих правил, офицеры и солдаты удалились, твердо веруя, что спасли отечество от страшных злодеев.