– А теперь, когда справедливость восторжествовала, разрешите пригласить вас, господа французы, к завтраку, отличному от тех, что давали вам в течение этих двух дней… Вы составите нам компанию, Сергей Иванович? Правила не возбраняют вам провести с нами полчаса за сердечной беседой.
– С удовольствием, Василий Петрович, хотя времени у меня в обрез: колонна вот-вот выступит в путь.
– Вы догоните ее на санях бывшего начальника конвоя. К тому же мне велено передать вам, что его превосходительство желает, – подчеркнул адъютант последнее слово, – чтобы остаток пути вы проделали в повозке.
– Нет, – твердо произнес староста. – А его превосходительство ничего не просил вас передать мне лично?
– Вот его точные слова: «Скажите тому, с кем вершили мы вместе ратные подвиги и делили славу, что воспоминание о нем живет в моем сердце и что…»
– И что?..
– «И что я надеюсь на его скорейшее возвращение в наши ряды и занятие им места, которого он достоин».
– На все воля Божья! – скромно молвил ссыльный.
Денщик принес самовар и заварочный чайник с ароматным чаем, по достоинству оцененным при таком морозе. Стол был уставлен разнообразными продуктами, собранными в спешке и только что размороженными: ведь в дороге и мясо, и консервы, и хлеб, и фрукты превратились от холода в ледышки. Оказавшиеся волею судьбы за одним столом четверо сотрапезников, отдавая должное вкусной еде на этом импровизированном пиру, сначала почти не разговаривали. Когда же чувство голода прошло, завязалась беседа.
– Итак, господа, вот что я понял: сколь бы странным это ни казалось, вы решили совершить подвиг, впервые в истории отправившись в Бразилию через Азию, – произнес адъютант. – Покинув Россию, вы посетите еще два американских субконтинента.
– Призна́юсь вам честно, за последние два дня я совершенно забыл об этом! – ответил весело Жюльен. – А ты, Жак?
– То же самое! Я уже начал было привыкать к походной жизни. Не то чтобы она доставляла мне особое удовольствие, но считал условия, в которых мы находились, вполне приемлемыми и был уверен в успешном завершении нашего путешествия, как вдруг случилось это досадное происшествие…
– Которое, наверное, вызвало у вас глубокое отвращение к странам с холодным климатом, – печально заметил староста. – Это так естественно, не правда ли, Василий Петрович?
– Вы правы, Сергей Иванович. И господа должны возносить хвалу своей звезде за то, что встретили в вашем лице благородную душу.
– Позвольте не согласиться с уважаемым полковником Михайловым. Нет, я вовсе не возненавидел путешествия по суше – единственно возможный для меня вид передвижения, – промолвил добродушно Жак. – Но…
– Ну-ну, – сказал другу Жюльен, – признайся, ты хотел бы вернуться в Париж? Национальная гордость здесь ни при чем: ведь мы отправились в путешествие не за славой. Поскольку это я подверг тебя таким испытаниям, то обязан вернуть тебе твое слово. Кто знает, уж не решил ли ты сменить маршрут и, вернувшись в Европу, добраться до какого-нибудь порта, чтобы отправиться оттуда прямиком в Рио-де-Жанейро?
Жак замахал обеими руками.
– Нет, уж лучше встречать на каждом шагу капитанов Еменовых! – возразил он с такой горячностью, что Жюльен удивился. – Лучше вернуться в партию ссыльнокаторжных и спать по ночам в снежной постели, приготовленной ворами!.. Лучше пешком дойти до Берингова пролива, зимовать за Полярным кругом, приручать белых медведей и вместе с чукчами пить в чуме[27] тюлений жир, чем находиться на борту корабля!.. Ты прав, национальная гордость не имеет к нашему путешествию никакого отношения. Мы не англичане и пари не заключали. В путь я отправился под твоим давлением и особого энтузиазма в дороге не проявлял. Но сейчас честно заявляю тебе, что намерен идти только вперед, даже если придется сложить свою голову. Скажу прямо, у меня было немало сомнений. Но сегодня мое желание твердо. Повторяю: только вперед, как говорят в таких случаях американцы!
– Браво! – воскликнули в один голос его собеседники, взволнованные неожиданным признанием.
– Если вы мне верите, – продолжал Жак, – то поднимем бокал за здоровье нашего высокого друга полковника Михайлова и за его превосходительство генерал-губернатора, а затем, воспользовавшись любезным предложением полковника Пржевальского, не теряя ни минуты, отправимся в его сопровождении в Иркутск!
– Я полностью в вашем распоряжении, господа! – галантно ответил адъютант. – Рад вашему решению хотя бы потому, что мне предстоит приятная поездка в компании с такими славными людьми, успевшими уже завоевать мою симпатию.
– Вы же завоевали нашу, поверьте! – заявил с жаром Жюльен.
– И вот еще что, – произнес полковник. – В Ишимском я узнал от стражника, что приключилось с вашим багажом. Все было разграблено, остался только этот саквояж с документами, почему-то не привлекший внимания мародеров. Взгляните, на месте ли бумаги.
– Все цело: паспорта, рекомендательные письма, банковские поручения, даже моя карта, – сказал Жюльен, бегло просмотрев содержимое сумки. – Все в порядке, приношу вам благодарность!
– Ну что ж, друзья, в дорогу! Сани большие, места всем хватит. Мы будем рады еще какое-то время побыть с вами, Сергей Иванович. Неужели ваше решение идти по этапу окончательное?
– Да, Василий Петрович.
Не успели пассажиры усесться, как сани нагнали мрачную колонну. Полковник Михайлов, снова ставший просто старостой, сошел с саней и обнял крепко Жюльена и Жака, в чьих глазах стояли слезы. Избавленные от испытаний, которые пришлось им пережить в течение тридцати шести часов, но хорошо теперь представлявшие себе все ужасы, выпадающие в пути на долю несчастных этапников, Жюльен и Жак оплакивали судьбу ссыльного полковника и одновременно восхищались его решимостью.
– Прощайте!.. Прощайте, дети мои! – повторял сдавленным голосом полковник Михайлов.
– Нет-нет, не прощайте, а до свидания! – энергично возразил Жак. – Надеемся встретить вас на обратном пути в Петербурге. До той поры вы уже вновь займете подобающее место в науке. Так что – до свидания!
Сани скользили рядом с колонной ссыльнокаторжных. Попросив кучера сбавить скорость, адъютант сказал спутникам:
– Я понимаю вас и разделяю ваше желание, но – увы! – не вашу надежду. Полковник Михайлов – человек несгибаемой воли. Такой стальной характер не позволит сломить себя ни на минуту… О, да этот скотина ямщик собирается, кажется, задавить несчастных! Чуть было не сбил с ног вашего старого знакомого, капитана Еменова: он идет рядом с ворами, под их косыми взглядами!
– Бедняга! – пробормотал Жюльен. – Какая жестокая расплата!
– Ну-ну, нашли кого жалеть! Или вы хотели бы оказаться сейчас на его месте? Будь его воля, вы и находились бы там, в колонне. Право, этот солдафон не заслуживает снисхождения!
– Бр-р! – проговорил Жак и обратился к Пржевальскому: – Нельзя ли попросить вас поднять верх? Такой мороз, что, того и гляди, белые медведи пожалуют!.. – Потом он повернулся к своему другу: – Если ты только послушаешь меня, Жюльен, то возвращаться из Бразилии мы будем в теплое время года. Конечно, у тарантаса есть недостатки, но и путешествие в санях не во всем приятно.
– Да, несомненно. Если бы мне сказали, что впереди нам предстоит хотя бы пятиминутное плавание, я тотчас бы повернул назад. Что делать, я неисправим!
Глава 9
– Ну, дружище Жак, признавайся, ты входишь во вкус! И свидетелем тому наш милый спутник Пржевальский!
– Да, не пытайтесь отпираться, господин Арно, – поддержал Жюльена офицер. – Могу вслед за господином де Клене привести неопровержимые тому доказательства.
– «Входишь во вкус»… Это, пожалуй, сказано слишком сильно. Считайте лучше, что я проявляю интерес к путешествию.
– К чему такие тонкости! – воскликнул Жюльен. – Твоего признания более чем достаточно, чтобы подтвердить нашу правоту. Скажу в связи с этим, что я с удовольствием почитал бы записи, за которые принимаешься ты ежевечерне, причем тайком. Наверное, боишься, что я обвиню тебя в нарушении твоих же собственных принципов, включая главный из них – быть равнодушным ко всему, что встретится в пути.
– Выходит, ты все знаешь?
– Я же не слепой! И неоднократно видел, как ты вынимаешь карандаш и украдкой царапаешь что-то в сафьяновый блокнот. Записки закоренелого домоседа и бюрократа-крючкотвора особенно любопытны, поскольку у подобной категории людей необычайно острое восприятие самых, казалось бы, обыденных вещей, скрытых доселе от их взора.
– Возможно, ты и прав. Во всяком случае, эти, как ты говоришь, записи абсолютно искренни.
– Еще одно признание!
– Что поделаешь? Ну а теперь ты, наверное, попросишь меня почитать вслух эти нескладные, уродующие французский, обрубки фраз, не так ли? К тому же носящие исключительно личный характер?
– Конечно! Мы оба – и полковник и я – сгораем от любопытства, не в силах угадать, что же там, в таинственном блокноте! Будучи твердо уверены в том, что ты не захочешь огорчить нас своим отказом, мы обращаемся к тебе с настоятельной просьбой почитать нам путевые заметки.
Жак посопротивлялся немного, но, не находя аргументов для отказа, достал наконец из кармана шубы маленькую книжечку и протянул Жюльену:
– Держи. И сам читай. Из-за твоей настырности мне не раз придется краснеть: в моих каракулях столько абсурдных высказываний!
– Так ты день за днем заносишь наблюдения? Отличная система! Возможно, иногда это и монотонно, зато вполне логично. Итак, начнем:
«Двадцать седьмое ноября. Нас только что освободили. Я хочу позабыть об ужасах нашего плена и полностью отдаться радости жизни. Удивительно, насколько вот так сразу расширился мой горизонт! Я стал обращать внимание на массу вещей, которых ранее не замечал.
Мы пересекли рощу. Вековые березы с опушенными инеем ветвями прекрасно смотрелись под ярко-голубым небосводом…