Нет… бранить ближних, а тем более себя, было бы слишком утомительно. И к тому же это расходится с моими принципами.
Путешествие в Бразилию между тем продолжается. И, определенно, мои способы передвижения не лишены оригинальности. Решительно, как я уже неоднократно повторял, в жизни всякое случается!
Странная вещь, несмотря на всю невероятность своего положения, я начинаю находить его вполне естественным. Этот факт весьма любопытен, как, впрочем, и тот, что многие впечатления и события, поначалу кажущиеся незабываемыми, мгновенно стираются из памяти.
«Определенно, мои способы передвижения не лишены оригинальности»
Например, сейчас мне кажется, что я всегда был диким гиперборейцем[114], жил в вонючих хижинах или в снежных норах, мчался на санях и питался такими малопригодными для еды продуктами, на которые и взглянуть-то тошно.
Париж утонул в густом тумане прошлого, и когда я вспоминаю, что еще восемь месяцев назад был супрефектом в префектуре Сены, то в голову мне невольно закрадывается мысль о том, что само слово «супрефект» никак не приложимо к человеку, болтающемуся в данный момент между небом и землей где-то там над Североамериканским континентом.
Восемь месяцев!.. Не могу без содрогания подсчитывать те бесконечные километры, что отделяют корзину моего шара от дома номер 11 по улице Дюрантен. А сколько еще километров предстоит мне преодолеть!.. Ведь на сегодняшний день я проделал не более половины всего пути.
Я даже думать боюсь, где, когда и как окончится мое путешествие. Да и к чему? Похоже, что за мной по пятам следует некий вздорный гений, поставивший себе целью разрушить все мои проекты, расстроить все мои планы.
Самое простое – это покориться своей участи: будь что будет! Лишь в одном у меня нет никаких сомнений: я все еще лечу на воздушном шаре и постепенно привыкаю к такому способу передвижения.
Где я нахожусь? Не знаю и знать не хочу. Мерно покачиваясь, я лечу уже более двадцати часов, и одураченные мною индейцы, вздумавшие обречь меня навечно на принудительные полеты, остались далеко позади.
Поднялся сильный ветер, и аэростат снова подхватило воздушное течение, пригнавшее меня из Нулато к атнам, хотя на пути его, словно гигантский экран, высился Аляскинский хребет. Ветер тогда дул с северо-запада и нес меня к Британской Колумбии. Если он сохранил это направление, все прекрасно, если нет – тем хуже для меня. Но в любом случае я буду лететь до полного сгорания топлива и, таким образом, куда-нибудь да доберусь.
Запасов еды хватит еще на сутки: больше мне просто не удалось унести. Так что положение мое не такое уж плохое. У меня есть литр воды, а кувшин с жиром еще дает немного тепла, достаточного для поддержания шара в воздухе.
Я ужасно устал, но надо продолжать путь независимо ни от чего. Главное, что воздушные течения уносят меня от северных широт.
Не имея причин избегать водной стихии, Жюльен и Алексей проследуют за мной кратчайшим путем через леса, равнины и реки. У меня нет оснований беспокоиться за них, ибо, предвидя, что, возможно, нам придется разлучиться, мы договорились останавливаться в населенных пунктах, расположенных вдоль телеграфной линии, протянувшейся по двадцатому меридиану от Новоархангельска[115] до Сан-Франциско. Так что рано или поздно мы встретимся.
Я стараюсь не думать о том, что сейчас у меня нет ни гроша за душой, ни оружия, ни компаса, ни часов, ни грамма табаку. Все мое состояние заключается в кусочке трута, огнива, кремня и записной книжки. Этот багаж, не более громоздкий, чем у покойного философа Бианта[116], совершенно не занимает места…»
Удобно устроившись в глубокой и просторной корзине своего монгольфьера, выстланной изнутри толстым слоем войлока, Жак безмятежно писал свои путевые заметки, как вдруг шум прибоя прервал его занятие.
– Что за черт! – воскликнул он с дрожью в голосе. – Вроде бы уже я слышал подобные звуки… во время моей знаменитой прогулки… неподалеку от устья Орна… Яростно бившиеся о берег морские волны рокотали примерно так же – не очень громко и монотонно… Выходит, подо мною – океан?.. В таком случае поздравляю тебя, мой мальчик!.. Ты столь энергично убегал от воды и проявлял чудеса изобретательности, чтобы только избежать переправы даже через крохотную речушку, не боясь продемонстрировать свое малодушие и выставить себя в смешном виде. И все это для того, чтобы в тот момент, когда судьба твоя зависит от самого ненадежного из средств передвижения – простого шара, наполненного теплым воздухом, оказаться вдруг над бушующими волнами… Я был прав, отметив в дневнике, что «в жизни всякое случается». Ну что ж!.. Будь что будет!.. Но в ожидании неминуемого падения в морскую пучину я все же позволю себе доесть остатки мяса и выпить несколько глотков воды и уж потом положусь на судьбу…
Правильно решив, что он слышит шум прибоя, Жак, однако, не мог видеть, как вспенившиеся тихоокеанские волны отчаянно бились о скалистые отроги гор, поскольку над водой висел толстый слой тумана, постепенно становившийся все гуще и гуще.
Шар, гонимый воздушным течением, попал в одну из самых влажных климатических зон в мире, где за исключением двух относительно коротких периодов дождь льет круглый год. Эта зона, следуя вдоль извилистой южной границы бывшей Русской Америки, простирается над Аляской от устья Купер-Ривер до 54° северной широты.
Спустившись к верховью Купер-Ривер и двигаясь по направлению к горе Святого Ильи, у границы между владениями Англии и Соединенных Штатов, шар незначительно отклонился на восток. Подхваченный воздушным потоком, несшимся между побережьем Тихого океана и горным хребтом, соединяющим гору Святого Ильи с горами Фэруэзер, он пролетел над бухтой Беринга и, двигаясь то над водой, то над сушей, продолжил свой путь. Сквозь дождевые тучи, плотно устлавшие воздушное пространство под аэростатом, до путешественника донесся грохот валов, бившихся о берег в проливе Кросс, отделяющем от континента остров Ситка, он же – остров Баранова…
К счастью, дул сильный ветер, и шар, несмотря на высокую влажность воздуха, все еще удерживался наверху.
Страхи Жака продолжались около двух часов, затем рев волн утих: монгольфьер пролетал над островом Ситка, пересекая его с севера на юг.
Затишье было достаточно долгим, и Жак совсем уже было оставил мысли о неизбежности купания, как вдруг раздался ужасный грохот, возвестивший о волнах, рождающихся в необъятных просторах Тихого океана и не признающих в неустанном беге никаких преград.
Аэростат приблизился к южному берегу острова Ситка и почти час парил между ним и островом Круз, где высится гора Эджумб.
Из-за пребывания в атмосфере, перенасыщенной водяными парами, шар к тому времени отяжелел и начал медленно опускаться, чего Жак поначалу никак не мог понять. Он рисковал упасть в середине пролива, на чем и закончились бы приключения парижанина, путешествующего вокруг света, но судьба, вот уже много дней испытывающая Жака, решила наконец выказать ему свою благосклонность, ибо именно в этот момент Дама Злосчастье надумала отдохнуть. И наш воздухоплаватель, который вот уже несколько минут чувствовал, что неумолимо падает вниз, достаточно мягко опустился на землю.
Благополучное приземление и избавление от риска погрузиться в пучину морскую тотчас вернули Жаку столь обычное для него бодрое расположение духа.
Именно в этот момент Дама Злосчастье надумала отдохнуть
– Итак, я на суше! Дождь льет как из ведра, но меня страшит лишь вода, что плещется подо мной, на воду же, текущую сверху, мне наплевать.
Разглядев справа и слева дома и увидев обутых в резиновые сапоги и закутанных в плащи джентльменов, лавирующих среди луж, Жак подумал вдруг: а не пригрезилось ли все это ему.
– С ума сошел я или все еще сплю? – произнес он, открывая клапан, чтобы выпустить последние капли теплого воздуха, и затем решительно выбрался из корзины. – Дома… настоящие европейские дома… Немыслимо!
Неожиданно до слуха его донеслись громкие крики. Их издавали грязные босоногие мальчишки в лохмотьях. Юные создания фальцетом выкрикивали названия вечерних газет.
Жак машинально протянул руку.
– Шесть пенсов! – сипло протявкал оборванец, не выпуская из рук листка, по которому струилась вода.
Жак вовремя вспомнил, что у него не было ни единого су, и отпустил мальчишку.
– Газеты… дома… хорошо одетые люди… даже экипажи… Но никто так и не заговорил со мной!.. Человек вроде меня, то есть в костюме дикого гиперборейца, упавший с неба вместе с воздушным шаром в четыре часа дня на перекрестке Монмартра, вызвал бы все же некоторое любопытство прохожих… Здесь же – ничего!.. Все эти люди спешат, словно на пожар, и, мельком взглянув на сдувающийся на их глазах шар, продолжают свой бег… Странный город… Странные люди… Но не могу же я в конце концов так и стоять в грязи рядом с пустой оболочкой шара, словно кучер у опрокинувшегося фиакра. Начнем с того, что я в Америке, и, хотя жители ее славятся своим крайним эгоизмом, надеюсь, мне удастся получить ответ на несколько вопросов. – И, закончив сей монолог, адресованный самому себе, он обратился к индивидууму с козлиной бородкой, который, проходя мимо, бросил на сдувшийся шар быстрый и равнодушный взор очень занятого человека: – Эй, не скажете ли вы мне, куда я попал?
– В город Ситку.
– Вы сказали: Ситка?
– Да… Нью-Архангельск.
– Но Ситка – столица Аляски…
– Йес[117], сэр.
– И находится на острове!..
– Йес… Баранофф-остров.
– Спасибо, господин! Это все, что я хотел узнать. Но, к сожалению, ваш ответ сделал меня самым несчастным человеком на свете.
Однако личность с козлиной бородкой была уже далеко.
– Я на острове!.. – промолвил ошеломленный Жак. – Но остров – это часть суши, окруженная со всех сторон водой!.. Выходит, я снова пленник? И у меня нет ни единого су, чтобы наполнить мой монгольфьер!