Да, журнал Клауса Манна, думаю, — мысль хорошая. Спрошу, не заинтересуют ли его мои переводы.
Уиксу я написал, и он прислал мне 150. Очень был тронут, что Вы помните про мои надобности.
Еще два рассказа (более длинные) сейчас переводятся для «Атлантик мансли», и дело вроде бы спорится. Хотите смешную историю: Рахманинов обратился ко мне с просьбой перевести на английский язык слова его кантаты «Колокола». В действительности речь идет о несуразном переводе Бальмонта «Колоколов» Эдгара По. Но поскольку стихотворение По на рахманиновскую кантату не ложится, я должен переделать оригинал в соответствии с околесицей Бальмонта. Результат будет, подозреваю, устрашающий. Я также перевел для своих лекций несколько стихотворений Лермонтова, придется в скором времени взяться и за Тютчева. Роман, который я сочинял сразу по-английски, я послал в «Нью дирекшнз», но, боюсь, он им не подойдет. В Музее я описал несколько новых видов бабочек и бестрепетно вырвал восемь зубов — впрочем, стоило действию наркоза закончиться, как боль сделалась невыносимой. Так что, как видите, баклуши я не бью, и если столь подробно говорю о своих делах, то лишь потому, что Вы — мой великий покровитель.
Насчет Запада, думаю, Вы совершенно правы. Я, однако, обязуюсь вернуться сюда в октябре или даже раньше. Даже без постоянной работы (которой у меня никогда не было) эту зиму мне кое-как продержаться удалось. Волнует меня, собственно, только одно: за вычетом нескольких тайных визитов, я совершенно прекратил регулярные сношения со своей русской музой, а ведь я слишком стар, чтобы измениться конрадикально (неплохо, согласитесь?), да и Европу я покинул посреди огромного русского романа, который, если не выпустить его наружу, начнет вскоре из меня сочиться.
Удастся ли нам увидеться до моего отъезда? Стартую я 26 мая с женой, ребенком и тремя сачками для ловли бабочек.
Дружески жму Вашу руку.
Ваш В. Набоков.
Стэнфордский университет
Факультет славистики
Пало-Альто, Калифорния
25 мая 1941
Дорогой Кролик,
завтра утром отбываю в Калифорнию с сачками, рукописями и новенькой вставной челюстью. Вернусь в сентябре. Не завернете ли летом в Пало-Альто?
Посылаю очередной перевод: монолог Скупого рыцаря. На этот раз я постарался передать пушкинский ритм как можно точнее. Вплоть до звукоподражания. Так называемая alliteratio pushkiniana.[52] Для Манна этот монолог слишком велик, и я плохо себе представляю, куда бы его пристроить. Не могли бы Вы быть его крестным отцом — если, конечно, сочтете перевод приемлемым. И буду ужасно признателен за поправки и замечания. Вы что, выпускаете очередное литературное приложение?
Трагедия сборов достигла своего апогея; комедия же наступит, когда мы обнаружим — после того как все чемоданы и саквояжи будут забиты до отказа и заперты, — что из угла на нас угрюмо смотрят забытые детские кубики и мой Даль.
Крепко жму Вашу руку. Наши наилучшие пожелания Вашей жене.
Ваш
В. Набоков.
Дорогой Братец Кролик,{26}
«New Directions» приняло к публикации мой английский роман,{27} по этому поводу у меня был Лафлин{28} из Лос-Анджелеса. Условия: 10 % потиражных и 150 долларов аванса. Напечатают в октябре. Вот еще один отблеск Ваших лучей. А с другой стороны, Уикс{29} отклонил вторую мою вещь (более удачную); правда, через две недели попросил прислать ее опять для повторного рассмотрения. Я также послал ему рассказ,{30} который, по слухам, успел по-пиратски тиснуть какой-то журнал, приказавший долго жить; слухи, однако, не подтвердились — журнал умер до того, как я написал этот рассказ.
Спасибо за Вашу чудесную книгу.{31} Я читал большинство статей еще в «New Republic», и они мне очень нравились — сейчас я полюбил их заново. Стихотворение звучит прекрасно.
Получили ли Вы перевод пушкинского «Скупого рыцаря», я послал его перед отъездом из Нью-Йорка. Я только что закончил еще одну «маленькую» — «Пир во время чумы».{32}
Да, климат здесь в точности такой, как говорят. Хотя у меня всего семь лекций в неделю, кажется, вся моя энергия уходит на то, чтобы оторваться от шезлонга ради бесед о русской версификации или об употреблении Гоголем словечка даже в «Шинели».{33} Во время нашего путешествия на машине через несколько штатов (один краше другого) я как безумный гонялся за бабочками. В этой связи мне особенно памятен один уголок пустыни в Аризоне. Впрочем, здесь тоже для лепидоптеролога раздолье. У нас премилый домик. В сентябре я уеду на год в Уэлсли на очень хороших условиях — десяток лекций, остальное время можно писать. Больше года я не видел свою русскую музу; хочу также написать кое-что на английском.
Почти двадцать пять лет русские, живущие в изгнании, мечтали, когда же случится нечто такое — кажется, на все были согласны, — что положило бы конец большевизму, например большая кровавая война. И вот разыгрывается этот трагический фарс. Мое страстное желание, чтобы Россия, несмотря ни на что, разгромила или, еще лучше, стерла Германию с лица земли, вместе с последним немцем, сравнимо с желанием поставить телегу впереди лошади, но лошадь до того омерзительна, что я не стал бы возражать. Для начала я хочу, чтобы войну выиграла Англия. Затем я хочу, чтобы Гитлера и Сталина сослали на остров Рождества и держали там вместе, в близком соседстве. А затем — я понимаю, все произойдет до смешного иначе — пусть страшные кадры горестных событий невпопад перебьет автомобильная реклама.
Напишите мне два слова.
Ваш
В. Набоков.
Дорогой Братец Кролик,
мы только что возвратились на Восточное побережье. В течение года я буду здесь читать курс сравнительного изучения литературы. Очень хочется повидать Вас.
Боюсь, что русских, сообщивших Вам, будто сволочь есть производное от cheval,[55] следует именовать ослами. Слово сво́лочь (от глагола своло́чь, что значит «оттащить»; того же корня, что и волокита — «дамский угодник»), слава Богу, так же старо, как русский язык. Есть другое слово — шваль («отбросы, дрянцо»), считающееся производным от cheval (с этимологическим обоснованием, Вами процитированным), хотя на самом деле оно является испорченной формой слова шушваль (или шушера), которое в свою очередь происходит из старинного шваль-швец-«портной». Это мне напоминает: «повар ваш Илья на боку» — «pauvres vaches, il у en a beaucoup»[56] или мое изобретение: я люблю вас — «yellow-blue vase».[57]
В настоящее время я исследую вопрос, насколько связаны между собой уилсоновский «Город чумы» и пушкинская версия. Очевидно, что Мирский не видел оригинала.{34} Свои замечания я Вам вскоре пошлю.
Говорил ли я Вам, что мне очень понравился Ваш сборник критических статей?
Обратили ли Вы внимание, читая «Войну и мир», на трудности, с какими сталкивается Толстой, которому необходимо свести смертельно раненного Болконского, географически и хронологически, с Наташей? Весьма это мучительно — видеть, как беднягу волокут и укладывают и везут куда-то, и все ради того, чтобы они могли счастливо соединиться.
Я продал Уиксу еще один рассказ — «Куколка»; он будет напечатан в рождественском номере «A[tlantic] M[onthly]».{35}
Нам тут очень комфортно и хорошо. Первая лекция у меня 1 октября. Всего в октябре три, в феврале три и пять-шесть публичных — и все; правда, еще надо принимать участие в «общественной жизни» (ленчи в колледже и прочее). В последнее время я много работал в своей специальной области энтомологии, два моих сообщения появились в научном журнале, сейчас я описываю новую бабочку из Большого Каньона, а также пишу весьма амбициозное сочинение о мимикрии.
Крепко жму Вашу руку, кланяюсь Вашей жене, Ваш В. Набоков.
Моя жена кланяется вам обоим.
Уэллфлит, Масс.
20 октября 1941
Дорогой Владимир,
только что прочел «Себастьяна Найта», которого получил от Лафлина{36} в корректуре, и он совершенно обворожителен. Просто поразительно, какая у Вас прекрасная, ни на кого не похожая, искусная английская проза. Вы и Конрад — единственные иностранцы, овладевшие литературным английским в такой степени. Вся книга сделана превосходно, но особенно мне понравилось то место, где рассказчик разыскивает русских женщин, с которыми С. Найт мог бы сойтись в санатории. Еще понравились описание книги Найта про смерть и похожая на сон одна из последних глав книги, где рассказчик едет в Париж на поезде (равно как и длинный сон рассказчика). Мне сразу же захотелось прочесть Ваши русские книги, и я возьмусь за них, как только почувствую себя немного увереннее в