– Кроме Евы! Ева держала дверь, – отчитался Лоренцо.
Все взгляды внезапно обратились на Еву. У Марио расшились от изумления глаза.
– Ваша соседка убедила их, что здесь никто не живет. – У Евы задрожали губы. – Не знаю, что бы мы делали, если бы не она.
– Синьора Донати исчезла, – прошептал Марио. – Ее квартира стоит нараспашку. Все квартиры по коридору. Кроме нашей. СС заходили в каждую дверь и проверяли, что никого не осталось. Кажется, телефонные провода тоже перерезаны.
– Но нас они не нашли! – ухмыльнулся Лоренцо.
– Куда они всех забрали? – наконец раздался тихий голос Джулии.
– Не знаю. – Марио потрясенно покачал головой. – Но одним гетто дело не ограничится.
Я слышал, у них есть адреса. Имена. В Риме евреям больше не безопасно.
– Бьянка и Августо! – закричала Джулия. Теперь, когда Марио был дома, она осознала, что беспокоиться следовало не только за него. Ева похолодела. Нужно как можно скорее предупредить дядю и его семью.
– Я пойду. – Ева сунула малыша обратно Джулии и заторопилась к двери, но тут же сообразила, что забыла обуться. Добежав до бугристого дивана, она быстро сунула ноги в туфли, а руки – в рукава длинного красного пальто. Раньше Ева его обожала, но сейчас предпочла бы, чтобы оно было грязно-бурого цвета: не вызывало восхищения и не привлекало внимания. Сейчас ей нужно было стать невидимкой. Как там говорил папа? «Голову опусти, спину выпрями». При воспоминании об отце желудок Евы болезненно сжался. Господи, до чего же она по нему скучала. Неужели СС схватили его, как Изабеллу Донати? А потом затолкали в грузовик, чтобы отвезти туда, откуда не возвращаются?
– Ох, Ева! Будь осторожна, – вздохнула Джулия.
Ева поцеловала ее в щеку и обняла Лоренцо, прежде чем снова поднять взгляд на Марио.
– Вы без меня справитесь? – тихо спросила она. – Я вернусь, как только смогу, и мы вместе доделаем документы. Сейчас Джулии нужно вернуться в постель. Но вы сами понимаете, что здесь оставаться нельзя. Если у вас нет другого убежища, приходите в церковь Святой Цецилии. Там мы что-нибудь придумаем.
– Я позабочусь о семье, – ответил Марио твердо, хотя его глаза задержались на Еве одну лишнюю секунду. – Спасибо тебе. Не переживай за нас, сегодня нам повезло. У тебя с собой паспорт?
Ева кивнула, зная, что он имеет в виду не ее старые документы еврейки. Нет, он говорил о паспорте Евы Бьянко, уроженки Неаполя.
– Мама! – послышался из спальни сонный голосок. – Мы играем в прятки? Я хочу водить.
Маленькая Эмилия терла глаза и широко зевала. Ужас минувшего утра совершенно прошел мимо нее. Марио и Джулия негромко рассмеялись, и смех сменился слезами облегчения, пока они обнимали друг друга и всех троих детей.
Ева не стала им мешать. Мысли ее были обращены к тому, что осталось от ее собственной семьи, и к угрозе, которая все еще их преследовала.
Глава 11Трастевере
Переулок, выходящий на виа дель Портико д’Оттавия, был непривычно тих: четыре дома между Тибром и театром Марцелла в одночасье лишились всех своих жильцов. Купол собора на соседней площади бесстрастно взирал на Еву с высоты, заставляя ее чувствовать себя особенно маленькой и беззащитной. Инстинкты умоляли спрятаться – или хотя бы перебегать от одного дверного проема к другому, из тени дерева под укрытие куста, – однако она усилием воли заставила себя идти прогулочным шагом.
Было еще рано, хотя не так рано, чтобы вызвать подозрения. Улицы медленно наполнялись спешащими по делам римлянами. В утреннем свете пережитый ночью ужас казался странным миражом, то тающим, то вновь проступающим в памяти кошмаром. По пути Еве встретился немецкий грузовик – кузов прикрывали толстые брезентовые фалды, – однако она не позволила себе ни опустить голову, ни броситься прочь. Нет, она спокойно прошла мимо, говоря себе, что паникой только привлечет ненужное внимание, хотя в животе у нее все вернее затягивался холодный узел.
Перейдя мост Гарибальди, Ева двинулась по широкому бульвару ди Трастевере. Увы, местность была ей непривычна, и она так и не решилась нырнуть в один из боковых переулков. Когда она все-таки свернула на знакомую улочку в окружении пальм и крохотных магазинов, то от страха уже не чувствовала ног. Эта улица тоже выглядела вымершей – как и виа д’Оттавия, – и Ева наконец пустилась бежать.
Она уже почти добралась до церкви, когда чьи-то сильные руки обхватили ее со спины. Ева завизжала, и мужская ладонь тут же закрыла ей рот. В следующую секунду она оказалась зажата между широкой грудью и стеной алькова.
– Ева, Ева, это я! Тише!
Это был Анджело. Ева развернулась и тут же вцепилась в него, чтобы не упасть, настолько велико было ее облегчение, смешанное с отчаянием.
– Grazie a Dio! – Анджело мимолетно прильнул к ней колючей щекой и вновь отстранился, баюкая Евино лицо в ладонях. То, что он не успел побриться, лучше слов описывало его утро; голубые глаза лихорадочно блестели, взлохмаченные волосы торчали во все стороны, неряшливо закрывая одну бровь. Взгляды Евы и Анджело пересеклись, и радость с благодарностью на мгновение уступили место другому, почти первобытному чувству. Это была потребность лично подтвердить, удостовериться, даже отпраздновать – и Анджело яростно впился губами в ее рот, не столько целуя, сколько убеждаясь, что она действительно здесь, здесь и с ним.
Ева оцепенела от такой нежданной атаки, но всего на один удар сердца. Затем ее руки взлетели к лицу Анджело, рот приоткрылся, а разум на несколько украденных секунд затопило ликующее безумие. Губы, зубы, языки беспорядочно сталкивались, утверждая одну простую истину: они живы и вместе. Плотина рухнула; осталось лишь необузданное чувство, лишенное соображений приличия и долга, пристойности и притворства. Сейчас между ними не было ни расстояния, ни лжи. Однако время не могло остановиться навечно. Ева отстранилась, чтобы глотнуть воздуха, и вместе с кислородом к ней вернулись и воспоминания.
– СС устроили облаву! – закричала она, сжимая кулаки. – Надо предупредить дядю.
Анджело ответил не сразу: его облегчение и желание не спешили отступать так быстро. Наконец он заставил себя поднять взгляд с припухших губ Евы на ее расширенные глаза – и она невольно вздрогнула от невыносимого сочувствия, которое прочла в его лице.
– Я знаю. Знаю, Ева. СС повсюду. Евреев задерживают по всему городу.
– О нет. Господи, пожалуйста, нет.
– Я ходил к Августо. Когда монахини сказали, что ты не возвращалась ночевать. Я решил, что тебя схватили. Что я опоздал и тебя забрали тоже. – Анджело осекся и с усилием сглотнул, словно все еще чувствуя вкус недавнего ужаса.
Ева прикрыла глаза, как будто это могло защитить ее от его следующих слов.
– Может, их предупредили. Может, они успели спрятаться до прихода СС, – предположила она безнадежным тоном.
– Их забрали, сага, – ответил Анджело мягко, зная, что не сможет скрывать от нее правду. – Я видел грузовик. Видел, как он уезжал. И как Августо забирался в кузов. Похоже, он был последним. Он тоже меня видел.
У Евы подкосились ноги и хлынули слезы из глаз. Анджело едва успел ее подхватить, прежде чем силы покинули ее окончательно.
– Куда их увезли? – Это должен был быть крик, но вопль заблудился у нее между ребер и выцвел до шепота.
– Не знаю. Но мы выясним. Мы это выясним, Ева.
Она затихла, оцепенев в кольце его рук. Несколько долгих секунд оба были погружены в молчание, будто над головой у них, грозя уничтожить все живое, пролетал метеор и не имело уже никакого значения, куда они побегут или где спрячутся. Поэтому они продолжали стоять в ожидании конца света, вцепившись друг в друга, часто дыша и даже не пытаясь подобрать слов. Когда же к ним вернулась способность мыслить, вместе с ней пришло и ужасающее осознание.
– Золото, – пробормотала Ева. – Золото, которое мы так долго собирали… которого хотели немцы. Это ведь был обман? Чтобы усыпить нашу бдительность.
Анджело отступил на шаг, заглянул ей в лицо – и вдруг прошипел английское ругательство, которому научил Еву еще десять лет назад. После чего выпустил ее из рук и вцепился себе в волосы, повторяя грязное слово вновь и вновь. Голубые глаза пылали от бешенства.
– Да. Это был обман. Мы для них просто марионетки, а они дергают за ниточки.
Евреев, задержанных во время облавы, свезли к военному училищу и заперли там под присмотром вооруженной охраны. Вскоре за воротами начала собираться толпа: обычные для таких случаев зеваки наряду с перепуганными соседями, ставшими свидетелями арестов. Во двор училища въезжал один грузовик за другим, люди глазели и перешептывались, а офицеры СС орали на них и пытались вытолкать прочь, рассыпая угрозы, которые почти никто не понимал. Двор превратился в загон для тысячи двухсот евреев; больше половины составляли женщины и дети, у которых не было с собой ни еды, ни одеял. Многих так и привезли в пижамах. Задержанным объявили, что их отправят в трудовые лагеря на западе. Тетя, дядя и двое кузенов Евы оказались в числе арестантов.
Чтобы увидеть их, Папе было бы достаточно выглянуть из окна: от военного училища до Ватикана было меньше двухсот метров. Анджело надеялся, что он вмешается. В конце концов, он знал об истории с золотом, даже предлагал пожертвовать недостающее, если не наберется пятидесяти килограммов. А среди задержанных были преимущественно римские евреи, которых защищал итальянский закон. Увы, он больше ничего не значил. Теперь в Италии царил закон фюрера, а фюрер хотел, чтобы все евреи до единого были депортированы. Фюрер хотел Judenrein – мир, свободный от еврейского населения.
Анджело с Евой вернулись в церковь Святого Сердца, собирая по пути крупицы информации. Анджело, казалось, знал всех – и все знали молодого падре. Он утешал и наставлял, посылал за тем или другим, внимательно слушал и молниеносно действовал. Он был прирожденным лидером и в самом деле хорошим священником. Ему шла эта роль. Удивительно, но, хотя Ева все время держалась рядом, никто не счел их близость странной или неподобающей. Война превратила традиции в посмешище.