Анджело тяжело вскарабкался по ступеням и проскользнул в тихую церковь. Зажег свечу, спрятал усталое лицо в ладонях, которые до сих пор пахли Евиными волосами, и выстонал все свои страхи и ошибки, лишь умоляя Господа не отвернуться от него в слабости и принося благодарность Альдо Финци – где бы тот сейчас ни был – за то, что спас жизнь Евы ценой собственной.
8 марта 1944 года
Признание: Грета фон Эссен мне нравится.
Ничего не могу с собой поделать. Она так добра и так печальна – сочетание, которому просто невозможно не симпатизировать. Полагаю, все мы – сумма тех мест, в которых были воспитаны, людей, которые нас любили или оказывали на нас влияние, и истин, которые нам внушали снова и снова по мере взросления.
Наши убеждения необязательно основываются на личном опыте, но, когда это так, их почти невозможно переломить. Грете раз за разом твердили, что она красивая неудачница, провалившая единственную миссию, ради которой была создана; увы, ее собственные ощущения говорят то же.
Грета неглубока, но, мне кажется, лишь потому, что глубина грозит ее утопить. Поэтому она продолжает барахтаться на поверхности, вымученно улыбаясь своей жизни и мужчине, к которому привязана. Я позволяю ей меня опекать, но не потому, что ищу замену матери, а потому, что она нуждается в ребенке. И к тому же, если быть честной, обеспечивает мне хоть какую‑то безопасность. Защиту от капитана.
Грета фон Эссен мне нравится, но ее мужа я ненавижу. Стоит закрыть глаза, и перед внутренним взором снова встает его лицо – спокойное и холодное. Точно такое, с которым он спустил курок и застрелил Альдо.
Глава 17Март
В пятницу утром подполковник Капплер первым делом послал за капитаном фон Эссеном. За обедом сотрудники гестапо только и обсуждали, как стены кабинетов тряслись от начальственного ора. Ева редко видела подполковника и была вполне довольна этим обстоятельством, однако капитан перед ним пресмыкался и делал все, чтобы угодить. Как вскоре выяснилось, сам герр Гиммлер приехал в Рим, чтобы выразить Капплеру недовольство фюрера. Гитлер был разочарован его неспособностью подавить итальянское Сопротивление, а также раскрыть и уничтожить подполье, укрывавшее солдат, партизан и евреев.
Всю предыдущую неделю Капплер и фон Эссен строили планы, включавшие множество карт и консультации с Петером Кохом – сухопарым, аристократичного вида итальянцем с немецким именем, который организовал собственный военизированный отряд фашистов. Карты заставляли Еву нервничать, а фашистский лидер вызывал мурашки по коже. К счастью, сегодня он не удостоил штаб своим вниманием, зато фон Эссен вернулся от подполковника с таким красным лицом и лихорадочными глазами, что Ева заподозрила у него простуду.
– Идите за мной, – рявкнул он, протопав мимо Евиного стола.
Она тут же схватила блокнот для записей, карандаш и посеменила следом, надеясь только, что его состояние не заразно. К счастью, капитан не заставил ее ждать слишком долго.
– Герр Гиммлер в Риме. Подполковник хочет произвести на него впечатление. Завтра вечером планируется ужин с самыми важными людьми Италии. Богатые мужчины, красивые женщины. Вино, еда, развлечения.
Очевидно, ответственность за прием возложили на плечи капитана. Будь он умнее, уже позвонил бы жене.
– Какой самый шикарный отель в Риме? – спросил он Еву.
– Вилла Медичи, капитан. Она выходит на Испанскую лестницу[10] и располагается в пешей доступности от фонтана Треви[11] и лучших магазинов Рима.
Это было первое, что пришло Еве на ум. Озвученные бесценные сведения она почерпнула у двух женщин, которые обсуждали сегодня утром в трамвае, как прекрасно отреставрировали виллу и какого замечательного наняли в штат шеф-повара. Оставалось надеяться, что они знали, о чем говорили.
Капитан тут же бросился к телефону, требуя, чтобы его соединили с виллой Медичи. Ева воспользовалась возможностью и потихоньку выскользнула из кабинета, хотя до нее даже через стену продолжали доноситься приказы и требования начальства.
– Фрейлейн Бьянко! – прогрохотало через несколько минут из-за двери.
Ева подпрыгнула и поспешила вернуться на ковер.
– Где мне до завтра найти развлечение для гостей? В отеле есть небольшой ансамбль, но мне нужно что-то поинтереснее. Что-то особенное.
Ева растерялась. В настоящий момент она могла предложить капитану только католический хор мальчиков или монашеские песнопения, но сомневалась, что его это устроит.
– Вы. – Внезапно Фон Эссен поднялся из кресла и, обогнув стол, обличающе ткнул в Еву пальцем. – Вы! – почти заорал он ей в лицо.
– Что я?..
– Гиммлер любит классическую музыку. А вы играете на скрипке. И очень хорошо, насколько я помню. Бах, Бетховен, Моцарт. Вы нам сыграете. Прекрасная итальянка, играющая на скрипке. Идеально! – Он с торжеством хлопнул по столу и снова взялся за телефон, как будто это был вопрос решенный.
Ева окаменела.
– Но мне нужны репетиции! – возразила она, заикаясь. – Я не играла много лет! И мне совершенно нечего надеть на такое мероприятие.
– Я слышал, как вы играете. Нас устроит. И у вас есть время до восьми часов завтрашнего вечера, чтобы порепетировать. Грета поможет с нарядом. Я сейчас же ей позвоню. – И он махнул ладонью в сторону двери, показывая, что на этом с ней закончил.
– Я не могу! Умоляю вас, капитан…
– Можете и сыграете. Я не оставляю вам выбора в этом вопросе. Или прикажете приставить вам к голове пистолет? – Капитан выжидающе вскинул светлые брови.
Ева могла только в ужасе на него смотреть. Он правда считал это смешным?
– У меня нет буквально ни одной причины полагать, что вы не справитесь с этой задачей, милая Ева, – наконец добавил он спокойно. – Я знаю, что вы меня не подведете. А теперь будьте умницей и покиньте мой кабинет.
Грета в восторге таскала Еву из одного магазина в другой, настаивая, что они должны одеть ее с головы до ног, включая кружевное белье и шелковые чулки, которые были сейчас в Риме не меньшей редкостью, чем кофе из настоящих зерен, а не из цикория. Она же заставила Еву влезть в красное платье, такое тугое и открытое, что Ева покрылась в нем нервной сыпью и отказалась выходить из примерочной.
– Грета, прошу вас! Мне кажется, вы не понимаете всей серьезности ситуации. В этом платье я не смогу дышать. Если я не смогу дышать, я не смогу думать. Если я не смогу думать, я не смогу играть. А если я не сыграю как надо, меня и вашего мужа расстреляют.
Грета захихикала, будто в жизни не слышала большего абсурда, но все же нашла ей другое платье – черный футляр без рукавов и с глубоким квадратным вырезом, который облегал Еву, не заставляя ее задыхаться.
– Ничего, накрасим тебе ногти и губы поярче… Завьем волосы… Нужно подчеркнуть твою итальянскую красоту!
О господи, с отчаянием подумала Ева. Вот только привлечения внимания ей и не хватало. Грета словно прочла ее мысли, потому что лукаво добавила:
– Когда герр Гиммлер тебя увидит, то просто потеряет голову, – после чего снова рассмеялась, хотя между бровей у нее залегла тревожная складка. Кажется, она только сейчас сообразила, что Ева работает с ее мужем и желудок у той неприятно сжался.
– Вы пытаетесь меня напугать? – тихо спросила Ева. – Внимание герра Гиммлера – последнее, чего мне бы хотелось.
– Он очень влиятельный мужчина. – И Грета, пожав плечами, подняла на нее простодушный взгляд.
– Мне не нужен влиятельный мужчина.
– А какой нужен? – спросила Грета и принялась вытаскивать из волос Евы шпильки, чтобы проверить, как они будут смотреться распущенными. Затем прочесала темные кудри пальцами и перекинула их на одно плечо. Голубые глаза задумчиво сощурились.
– Хороший. Добрый. Такой, который будет меня любить.
Перед мысленным взглядом сразу же встало лицо Анджело, но Ева усилием воли прогнала это видение.
Она опозорила себя перед ним. Теперь стоило ей о нем задуматься, как кожу заливала горячая краска, пульс учащался, а собственное тело начинало казаться грязным и словно бы чужим. Они так и не обсудили случившееся после смерти Альдо. Ева не могла поднять тему первой, а Анджело и не стал бы. Поэтому они просто двинулись дальше, сделав вид, будто ничего не было.
– Ты в кого-то влюблена! – Голос Греты вырвал ее из размышлений. Немка смотрела на Еву во все глаза. – Я вижу по лицу. Ты вся покраснела. Расскажи мне!
– Что? Нет. Ничего подобного, – возразила Ева, заикаясь.
– Да-да-да! У тебя кто-то есть. Не надейся, я не отстану, пока не выясню, кто он.
– Просто парень из моего родного города, – уступила Ева. – Ничего особенного.
– Когда вы виделись в последний раз?..
– Грета! Пожалуйста. Я не хочу о нем говорить.
Ева не хотела о нем говорить. Довольно было того, что она круглосуточно о нем думала. Об Анджело, о безнадежности любви к мужчине, который никогда не ответит тебе взаимностью, о безнадежности жизни, в которой остается только прятаться и притворяться. О том, что будет, когда война закончится и она вернется домой, во Флоренцию. Что тогда? Перспектива снова годами не видеть Анджело страшила Еву больше смерти. Больше виа Тассо. Больше обители с ее тихими стенами и еще более тихими монахинями. Это было невыносимо.
Грета надула губки – милый до убийственности жест, который она наверняка годами оттачивала на муже.
– А что такого? Любовь – единственное переживание, доступное нам, женщинам.
– Возможно, когда война закончится, я и подумаю о любви, – заявила Ева. – Но сейчас я для этого слишком напугана. Единственное, чего мне хочется, – это пережить завтрашний вечер.
– Есть вещи хуже страха, – серьезно ответила Грета. Ее внезапная грусть застала Еву врасплох.