У Кати была забавная манера - она ко всему, не только к деревьям или цветам, но даже к мебели и к своей одежде с детства относилась как к живому… Она до сих пор мимоходом делала выговоры ботинкам, если они не хотели налезать ей на ноги, или сердилась на воду за то, что она слишком холодная. Когда у Кати, к ее крайнему огорчению, распоролось по шву любимое черное платье с кружевным воротничком, она долго журила его за измену старой дружбе, но потом пришла к выводу, что это не поможет и платье необходимо как-то зашить.
Житейские проблемы возникали ежеминутно. Такой пустяк - нитки! А где их взять? За катушку ниток на рынке давали целую курицу… Нет, вы представляете? Курицу…
К тому же Катя обнаружила, что и у Володи, и у компании Ларьки особенно, есть что и заштопать и зашить.
- Братва! - рявкнул Ларька, узнав о невыполнимой прямо-таки задаче, поставленной перед ними Катей. - Не подкачаем, братва! Порядок на Балтике!
Аркашка, который ревновал Ларьку и к брату-матросу и к Кате, вдохновенно прочитал, несмотря на пустой желудок, звонкие стихи:
Герои, скитальцы морей, альбатросы,
Застольные гости громовых пиров,
Орлиное племя, матросы, матросы,
Вам песнь огневая рубиновых слов…
Нитки были добыты очень сложным путем. Кое-кто в городе сочувствовал ребячьей колонии, попавшей в такую беду. Например, девочки, помогавшие швеям в мастерской, которая обшивала и чехов и белое воинство, выражали это сочувствие особенно Аркашке и Ларьке. Когда из рук девочек в руки ребят перешли две заветные катушки ниток, ни слова не было сказано о Кате. Девочки из мастерской не подозревали о ее существовании. А мужское коварство - или рыцарство? - позволили Аркашке и Ларьке торжественно вручить нитки Кате.
- Откуда вы их взяли? - ахнула она.
- Да тут один из третьего эшелона захватил лишку, - сверкнул улыбкой Ларька.
Потом она пришивала Володе пуговицу на тужурке, а он обиженно бубнил, поправляя очки, у которых недавно отвалилась дужка:
- Извините, я не понимаю, что вы находите общего с этой публикой - Ручкин, Колчин и прочие…
- Нитки, - усмехнулась Катя.
- Ну при чем тут нитки, вздор.
- Не скажите.
- У вас завелись с ними тайны. Ходят странные разговоры, что у вас одна компания… - Он запнулся, припоминая, как это называется. - Одна бражка… шайка-лейка… И вы даже казнили за что-то этого жалкого Валерия Митрофановича.
- Но ведь он остался жив, - усмехнулась Катя веселее.
- Я вижу, вам тут нравится, - обиженно сказал Володя.
- Нет. - Катя вздохнула, откусывая нитку. - Совсем не нравится…
- Тогда поедем в деревню.
- Куда?
- В деревню… Учителя выясняли, можно ли старших ребят, хоть по одному, по двое, пристроить пока в зажиточные семьи по деревням. Говорят, можно.
- Что же мы там будем делать?
- Подкормимся…
- Даром?
Володя поморщился:
- Должен ведь кто-то о нас заботиться! Ну, станем помогать…
- Пахать? Доить? Что вы умеете? Я ничего не умею.
- Будем их учить всему, что знаем сами.
- Французскому, что ли? Кому нужные такие учителя!
- Все равно тут оставаться нельзя! Тем более, нас собираются выгнать даже из этой крепости…
Правда, наступил и такой день. Солнечный, но очень холодный. Когда Олимпиаде Самсоновне предложили в сорок восемь часов очистить казарму и сдать ее под госпиталь…
К середине сентября власть белых, затеявших контрреволюционный мятеж, зашаталась… Уже в августе красные полки перешли в наступление, но первые удары были еще слабы. Зато десятого сентября наши окончательно вышибли белочехов из Казани; двенадцатого сентября Железная дивизия взяла Симбирск. 7 октября Чапаевская дивизия ворвалась в Самару. Красная армия гнала белых на восток. Но там поднимал голову Колчак, еще один «правитель России»…
В Приуралье все больше поступало раненых из разбитых белых полков и дивизий. Их негде было размещать, вспомнили про казарму…
Сведения о решительном наступлении большевиков почти не проникали к ребятам. Учителя кое о чем догадывались, но не делились этими догадками с учениками Старались прятать газеты, где расписывались всякие ужасы, происходящие якобы в Питере и в Москве, оберегая ребят от политики. Впрочем, некоторые заметно изменились под впечатлением фронтовых вестей, и больше других Валерий Митрофанович. Он все-таки наткнулся однажды на Мишу Дудина, удивился, даже обрадовался и хотел было мчаться в контрразведку, сообщить о «находке»… Но потом задумчиво уставился на Мишу.
- А ведь мы с твоей мамой хорошие знакомые, - горестно вздохнув, заговорил он задушевно. - Что же ты от меня прятался? Разве я тебе чужой?
И он, еще раз вздохнув, погладил Мишу по голове'
- Счастливая, неповторимая пора детства… Все в игрушки играете. Ну, играйте, играйте…
- Говорили, до осени вернемся домой, - пробормотал Миша, растревоженный напоминанием о матери. - А это что? - Он показал на лужи, которые холодный ветер подернул рябью, словно гусиной кожей. - Вон как холодно…
- Да, домой… - Учитель смотрел куда-то в сторону. - Где он, наш дом?
- Как где? В Питере!
- Ну конечно, - быстро оживился Валерий Митрофанович. - Естественно! Где же еще? Я и говорю - в Питере наш дом родной!
И он пошел было, сплюнув, но вернулся и таинственно прошептал, наклонившись к Мише:
- Может, скоро увидишь маму!
- Нет, правда? - подскочил Миша.
- Все может быть. Что ты скажешь тогда о своем Валерии Митрофановиче?
- Скажу, что вы очень добрый человек…
Не то морщась, не то улыбаясь, словно больной, Валерий Митрофанович еще раз погладил радостно трепещущего Мишу по голове и удалился, велев молчать.
Миша тут же передал разговор Аркашке. Но Аркашка нахмурился и тоже велел помалкивать…
Старшие ребята знали о наступлении наших и ломали головы, как им быть.
Когда белых выбили из Казани, Ларька впервые достал знамя краскома. Хотя и ему и Аркашке очень нравилась Катя, ее не позвали. Ребята забрались в подвал, в заброшенную котельную, где не было ни угля, ни дров, жили одни мокрицы…
Ларька не видел знамени с того дня, как получил его от краскома. Только проверял, на месте ли оно. Он полез на верхотуру, за котел, вытащил обернутый полотенцем сверток, смахнул паутину, медленно развернул, и все увидели плотно сложенное кумачовое полотнище.
- Руками не лапать, - приказал Ларька, когда Гусинский хотел потянуть знамя за кончик, чтобы виднее стала сделанная на нем надпись.
- Под этим знаменем, - мрачно сказал Ларька, - мы соберем свой отряд…
- Красных мстителей! - загорелся Аркашка.
- Лучше красных разведчиков. - Ларька сморщил скуластое лицо так, что глаза стали как прорези в бойнице.
- А что разведывать? - спросил Канатьев.
- Что? Прежде всего узнать, где наши.
- А чего узнавать? - вскинулся Аркашка. - Скоро здесь будут!
- Да, будут! - оскалился Ларька. - А мы?
- Что мы?
- Мы где будем?
Аркашка приуныл:
- Я почем знаю…
Но тут же снова вспыхнул:
- Слушай… давай тут останемся!
- Как ты останешься? - удивился Канатьев.
- Останемся, и все!
- Тебя увезут и не спросят, - махнул рукой Ларька. - Вот если б знать, где наши… Попробовать к ним удрать. Вернуть боевое знамя…
Ребята переглянулись, осторожно улыбаясь, уже завороженные этой мыслью…
- А Катя? - вспомнил Аркашка.
- Взяли б и ее, если б пошла.
- Погоди, а Мишка? - нахмурился Аркашка.
- Дудин, что ли? Мал.
- Что ж, мы его тут оставим?
- Всех не возьмешь.
- Всех! Выходит, мы четверо выскочим, а ребята пусть пропадают?
- Кому будет лучше, если и мы с ними пропадем, - нехотя пожал плечами Ларька.
Когда Аркашка и Ларька начинали вот так спорить, огрызаться и ссориться, Гусинского и Боба Канатьева охватывало беспокойство.
- Ну, чего опять сцепились? - завозился Канатьев, оглядываясь на Гусинского. Тот молча скорчил неодобрительную гримасу. - Еще не договорились, куда бежать, в какую сторону, как это вообще делается, а уже кидаетесь друг на дружку…
Аркашка и Ларька притихли.
- Прежде всего - революция, - проговорил Ларька. - Все другое после.
- А революция для кого? - нахмурился Аркашка. - Для всех! Значит, и для Кати и для Мишки…
- «Для всех!» - передразнил Ларька. - Сказанул тоже!
Аркашка сообразил, что тут он и правда сморозил. Стал выкручиваться, но его уже не слушали. Думали, как же все разузнать, связаться с красноармейцами…
- Может, они нас отобьют? - нерешительно поинтересовался Канатьев.
- А мы бы ударили отсюда с тыла! - тотчас подхватил Аркашка. - С белых только пыль полетит! Даешь, братва!
- Чем ты ударишь? - огрызнулся Ларька. - Если б нам оружие…
- Добудем! В бою!
- Нет, сперва надо связь установить… - Ларька стал складывать знамя, заворачивать его в полотенце. Все провожали знамя глазами…
- Ты чего? - спросил Аркашка.
- Установим с нашими связь - развернем знамя, - твердо заявил Ларька. - Будем красные разведчики…
Но они ничего не успели сделать, потому что через день пришли суровые, пожилые солдаты - санитары в линялых гимнастерках, и, стыдясь смотреть на ребят, стали, подчиняясь окрикам своих начальников, выбрасывать из казармы во двор скудное добро учителей и детей…
Накануне младшие классы ушли следом за четырьмя подводами в какой-то приют, в пятнадцати километрах от города. Теперь Олимпиада Самсоновна и другие учительницы бегали следом за двумя офицерами, которые командовали выселением из казармы. Учительницы заранее просили Николая Ивановича и других мужчин не вмешиваться, предоставить переговоры им, дамам.
- Все-таки офицеры, - объясняли учительницы. - Воспитание! Манеры!
Но санитары хмуро выносили во двор, на холодное, льдистое солнце все имущество.
- Господа, ну что вы делаете! - Олимпиада Самсоновна еще пыталась говорить уверенно. - Где же дети будут спать? Как вам не совестно…