Стал похож на ватный куль.
Вдруг звучит как канонада
За спиною слово: — Шмуль.
Это слово Сеня слышит,
Разгрызая свой сухарь.
Видит, как подходит Гриша —
Комсомольский секретарь.
Только радоваться рано.
Вроде никого вокруг:
— Ты зови меня Иваном,
Если ты мне, Гриша, друг.
— Я то друг, — сказал Григорий, —
Дай мне свой сухарь скорей,
А не то узнает вскоре
Офицер, что ты еврей.
Хорошо, что мать когда-то
Родила тебя жидом.
Будешь ты теперь солдатик
Здесь в плену моим рабом.
Позабудь про пайку хлеба,
Всё теперь моё, дружок.
Но рабом Семёну не быть:
— Ты же, Гриша, дурачок.
Разве ты пред ними чистый,
Не такой же ты глупец.
Только сдашь меня фашистам,
И тебе придёт конец.
Мы с тобой дружили долго.
Сократи мой грешный век,
И узнают, что в горкоме
Был ты первый человек.
Мы с тобой в одной упряжке,
Значит вместе погибать.
Лучше в этой каталажке
Будем вместе выживать.
Я и так своей краюшкой
Поделиться буду рад.
Помозгуем вместе лучше,
Как покинуть этот ад.
Ты видал, вчера согнали
Всех в барак, больных на тиф,
И как факел поджигали,
Керосином окатив.
В пепле я ещё сегодня
Слышал стон, сквозь гарь и дым.
В этой жуткой преисподней
Все когда-нибудь сгорим.
Мы с тобою на пороге
Смерти. Быть или не быть?
Надо, Гриша, делать ноги,
Если мы хотим пожить.
— Нет, — в ответ сказал Григорий, —
Раз попали мы в капкан,
Нам не выжить на просторе.
У меня другой есть план.
Знал парнишку из Ростова,
Говорил мне этот друг,
Что фашисты всех здоровых
Отправляют в Кременчуг.
Там жидов и коммунистов
Расстреляют, а хохлам
Посоветуют фашисты
Расходиться по домам.
Ничего на это Гришке
Не сказал, и загрустил.
Понял Сеня, что с парнишкой
Этим им не по пути.
Неужели он не видел,
Что ворвался в нашу дверь,
Дьявол в человечьем виде,
Кровожадный лютый зверь.
И когда настало время
Отправляться в Кременчуг,
В лазарете скрылся Сеня
И больным сказался вдруг.
И когда колонну рано
Утором гнал штыками враг,
С перевязанною раной
Он вернулся в свой барак.
Кто б в такое мог поверить.
Это словно жуткий сон.
Стали люди хуже зверя.
Поутру зашёл Семён
По нужде за край барака,
И увидел там кошмар.
По началу думал: — драка,
А потом швырнуло в жар.
Ослабевшего парнишку,
Кто покрепче мужики,
Как младенец свою книжку,
Разорвали на куски.
Кто вцепился в печень друга,
Кто на сердце налегал.
Голова Семёна кругом
От видения пошла.
Свежей кровушки напиться
Изловчился каннибал.
Перепачканные лица
И безумные глаза.
От ведения такого
Всю баланду воротил.
Не промолвив даже слова,
Он бежал, что было сил.
Как тут с голоду не сгинуть? —
Размышлял он на ходу, —
Сам неровен час скотиной
Станешь в этаком аду.
Как бежать из преисподней?
Задаёт себе вопрос.
Не когда — ни будь, сегодня.
Видит вдруг с соломой воз.
Не спеша, по плацу едет,
Направляясь к воротам.
В козлах пожилой фельдфебель.
Вмиг созрел у Сени план.
Догоняет он телегу,
И садится за копной.
Не заметил мерин пегий,
А тем более конвой.
Едет, словно так и надо,
Держит вилы за древко.
Будто целая бригада
Едет в хлев за молоком.
За копной сидит возница.
Не глядит по сторонам.
Вот велят остановиться,
Он подъехал к воротам.
Караульный на воротах
Говорит вознице: — цвай?
Тот кивнул, ответив что-то,
Мол, ворота открывай.
Скрип ворот как гимн свободы.
Створка медленно плывёт,
И скрипучая подвода
Начинает путь вперёд.
Солнце клонится к закату.
Стук подковы об асфальт.
Бьётся сердце у солдата,
Ожидая окрик «хальт».
Пост его не замечает,
Не рычит зубастый пёс,
И звучит как песня рая
Для Семёна скрип колёс.
Сердце замерло, и даже
Не стучит и чуда ждёт.
Наконец-то воз с поклажей
Повернул за поворот.
— Вот так праздник, — думал Сеня, —
Красный день календаря.
Как повторное рожденье
День седьмое ноября.
Для страны и для Семёна
Праздник, словно сгинул враг,
И солдатская колонна
На параде держит шаг.
Отступил собачий холод,
И не мучит лютый глад.
Словно полон сил и молод
Обескровленный солдат.
Вот уже за поворотом
Скрылся лагерный барак,
Ненавистные ворота,
И не слышен лай собак.
Так бы ехал на подводе
В даль бескрайнюю боец.
Мерно цокают подковы.
Размечтался молодец.
Как горячего бульона
Он поест, придя, домой.
Снимет грязные кальсоны
И распарится в парной.
Подскочил на кочке Сеня,
И тот час же осознал,
Что от мерного движенья
Он немного задремал.
Никуда не делась стужа,
И от голода сосёт.
Не видать в замёрзшей луже
Потемневший небосвод.
Солнце начало клонится,
Завершая этот день.
По нескошенной пшенице
Промелькнула чья-то тень.
Мимо леса, мимо гая,
Через поле напрямик
Паренёк, едва ступая,
Ковыляет как старик.
Показалась деревушка,
В два ряда десяток хат.
Покосившейся избушке
Постучал в окно солдат.
Долго ждать пришлось Семёну
На веранде. Вдруг на ней
Седовласая матрона
Выплывает из дверей.
В белой вышитой сорочке,
С полушалком на плечах.
Зубы дрожью, как листочки,
Выдают животный страх.
— Что же делать? Немцы, черти,
Запретили, милый мой,
Брать чужих под страхом смерти
На кормёжку и постой.
Я тебя, милок, не знаю.
Хватит мне своих грехов.
Мне за это полицаи
Пустят красных петухов.
Вот сейчас его покинут
Силы, прямо у крыльца,
Но как будто дьявол в спину
Вдруг толкает молодца.
Молвил он: — сейчас не лето.
Ты того не знаешь, мать,
Что сынок твой тоже где-то
Должен нынче ночевать.
Много дней бредёт по кочкам
Твой сынок, едва живой.
Может даже этой ночкой
Доберётся он домой.
Ведь какая-то старушка,
Чтоб не сгинул он в ночи,
Дала ситную краюшку
И согрела у печи.
Сердце дрогнуло у бабы
От таких его речей.
Шепоток раздался слабый:
— Заходи в избу скорей.
Ты откуда знаешь это,
Про сыночка моего.
По каким таким приметам
Ведаешь, что он живой.
Так пришлось ему немножко
Ей с три короба наврать.
И про бабушку — ворожку,
И про божью благодать.
Говорил о силах грозных,
Про ячменное зерно.
Вдруг раздался осторожный
Тихий стук в её окно.
— Быстро, парень, прячься в сене, —
Слышит он хозяйки глас.
И пришлось укрыться Сене
С головой, не первый раз.
Вдруг до уха долетает
Всплеск ладоней, женский плач.
Видит Сеня из сарая.
Входит в хату бородач.
Не снимает он треуха,
Весь от холода продрог.
Плачет, хлопоча, старуха:
— Раздевайся, мой сынок.
Словно вдруг войны не стало,
Позван был к столу Семён.
Появились хлеб и сало,
И, конечно, самогон.
Дух чесночный, звон стаканов,
Миг знакомства за столом.
Как зовут тебя? Иваном?
А меня зовут Петром.
Сын сказал: — Тебе, Ванюша,
Не придётся отдохнуть.
Ты согрейся, хлеб покушай,
И ступай с рассветом в путь.
Здесь чужак как на ладони,
Полицаи — злые псы.
Не спасёшься от погони
Коль почуют их носы.
Без сапог и телогрейки
Не пойдёшь, считай зима.
Ну, давай, ещё налей-ка
Мне домашнего вина.
Выпьем стопку на дорожку.
Я согреюсь, весь продрог.
Ты возьми мою одёжку,
Пусть тебе поможет Бог.