Шпалеры статуй — красных моряков.
Но вот Ильич: нежданно, из-за дому!
И, — словно ветром, тысячи голов, —
К нему, к отцу любимому, родному!!
1924
Женщинам коммуны
Вас не сломил кровавый бред
Кошмарных лет,
Голодных лет;
Как встарь вы гордым сердцем юны.
«Привет вам, женщины Коммуны! —
Твердит с восторгом целый свет, —
Привет вам, женщины Коммуны,
Привет!»
В дыму и пламени пожаров
Вы были стойки и тверды
И окрыляли коммунаров,
Вливая бодрость в их ряды.
О, сколько раз, когда, бывало,
Печаль, гнетуща и остра,
Нас, что сетями обвивала, —
Те сети в клочья порывала
На брате вольная сестра:
«Взгляни, как яростно зарницы
Рвут шелк тяжелой синевы!
Очнись: он близок, луч денницы…
Дерутся братья, словно львы…»
Привет вам, гордые орлицы!
Привет вам, женщины Невы!
Когда на митинге бессчетном
Я озираю море глаз,
По взорам страстно-искрометным
Я узнаю, о сестры, вас,
Горит в вас сердце огневое,
Что щебень в пламени костра —
И пусть бушуют вихри, воя, —
Я становлюсь сильнее вдвое,
Когда со мной моя сестра.
«Не бойся вражеских ударов —
Не возродится мир оков…
Они проходят, дни кошмаров,
Редеет лагерь пауков…»
Привет вам, сестры коммунаров!
Привет вам, жены бедняков!
Вас не сломил кровавый бред
Кошмарных лет,
Голодных лет;
Как встарь вы гордым сердцем юны.
«Привет вам, женщины Коммуны! —
Твердит с восторгом целый свет: —
Привет вам, женщины Коммуны,
Привет!»
1918
Борис Ковынев
Рыбаки
Рукава засучены,
Шапки набекрень
И звенят уключины:
Трень, трень, трень…
Вдруг темнее олова
Хлынули валы,
Наклонили головы,
Словно волы.
Небо рукомойником
Брызнуло не впрок.
Соловьем-разбойником
Свистнул ветерок.
На рога подхвачена
Лодочка. Беда!
Пьянствуют в складчину
Ветер и вода!
«Вертимся, кружимся…
Дело табак!»
Заметался в ужасе
Молодой рыбак.
Поглядел на лодочку:
«Братцы, не могу!
У меня молодочка
Есть на берегу.
Шустрая, бодрая,
Жаркая… Ух!
Баба крутобедрая,
Новгородский дух».
Волны лодку вздыбили,
Встали горой.
«Не уйти от гибели, —
Простонал второй. —
Тяжела, неверная
Доля рыбака,
Дома ждут наверное,
Старика!
Пьют чаек с вареньицем…
Не до чая тут.
Лодочка накренится…
И капут».
Третий — пристанища
Не имел нигде.
Он сказал: «Товарищи,
Хорошо в воде.
Буря не визжала бы
У подводных скал…»
Тут четвертый жалобы
Эти услыхал.
И рука четвертого
Властно поднялась:
«Кто скулит? За борт его!
Слазь!
Вздумали в беспутицу
Петь за упокой.
Голова закрутится
От песни такой.
Что ж, что волны пенятся,
Трутся о бока.
Не в любви с вареньицем
Счастье рыбака.
Парни вы рослые,
Черт побери!
Ну-ка, двинем веслами.
Раз! Два! Три!
Вишь, в дали сиреневой
Вспыхнул бережок.
Легче, не накренивай
Лодочку, дружок…»
Ветерок, что водочка.
Пей, да не пьяней,
Ой, как мчится лодочка —
Четверо в ней.
1928
Геннадий Коренев
Не вам
Не вам, во мглу уходящим
По длинной закатной тропе,
Петь пробужденье спящим,
Песню встающим петь!
Не петь вам, а под забором
Нудно и долго скулить:
Пылает за городом город
Вашей земли.
Скоро из бурной сечи,
Будто из светлой воды,
Выйдут, утру навстречу
Новых поэтов ряды.
Цепью лучистой, длинной,
Где звенья навек сплелись,
Споем
уходящим в долину
Песню
Идущих в высь!
1920
Алексей Крайский
Вперед
Развалин груды в дыму пожарищ
Лежат на пройденном пути…
Туда… Обратно? Назад, товарищ,
Нельзя пойти.
Налево — пропасть. Направо — волны
Водоворотом,
А впереди…
Кто скажет, — что там?
Но, веры полный, —
Иди!
Зари не видно?.. Глаза ослепли.
Но сердце видит, но сердце ждет…
Попутный ветер знамена треплет…
Вперед!
Декреты
По лужам, по грязи смешная девчонка
Бежит, предлагая газеты,
По-воробьиному щелкает звонко:
«Декреты! декреты! декреты!
Вся власть Советам — декрет номер
первый,
Мир всему миру — декрет номер два…»
От крика у барынь — мигрени и нервы,
У генералов — кругом голова.
У генералов дрожат эполеты —
От страха? от смеха? — никак не понять.
Фыркают франты: «Совдепы! Комбеды!
Разнузданная солдатня!»
Девчонке нет дела, базарит газеты
Налево, направо… Смешная, постой!
Ты прочитай и пойми, что декреты,
Эти декреты — для нас с тобой.
Отец — на войне, задыхаясь от газа,
Мать — на табачной, чахоткой дыша,
Слышат твою равнодушную фразу
И за газеты приняться спешат.
Читая, подумают оба, что станет
Их дочка наркомом страны трудовой…
Пойми же, девчонка, пойми же, смешная,
Что эти декреты для нас с тобой.
1917
Грани грядущего
Америка, Индия, Афганистан,
Лондон и Токио, Мельбурн и Рим,
через Антанты распухший стан
руки протягиваем вам,
горбом и мозолями говорим:
— Кули, жнецы, гончары, кочегары,
каменщики, углекопы, ткачи,
соединяйтесь, товарищи!
На север!
На зарево звездных пожаров
идите!
Из пламени гнева восставших масс
пылающие головни
берите.
Они,
разгораясь,
и там, и у вас
зажгут непроглядные заросли зла,
жажду наживы выжгут до тла…
В пепел —
нужды и насилия цепи!
Рынки рабов безработных —
в пепел!
Храмов и тюрем решетки —
в прах!
Крах
нефтяным королям и банкирам,
папам и пасторам — страшный суд!
Только трудящиеся живут,
только рабочий владеет миром!
Литейщик тогда для себя и для всех
выплавит легкий и звонкий смех;
с песней веселою каждый ткач
радости выткет яркий кумач;
каменщиков непрерывные смены
заложат фундамент
и стройные стены,
перекликаясь, взведут…
Товарищ! Войди в небывалый строй,
где солнцем горит над зеленой землей
свободный и радостный труд.
1918
Холодный уголь раскален
Глотала шахта черным ртом
И в черную влекла утробу,
Но, скорчившись внизу, никто
Не отбивал ни гнев, ни злобу
Под черным угольным пластом.
Глотала шахта черным ртом.
С ослепшей лошадью вдвоем
Мы молча подавали уголь,
И каждый думал о своем —
О травах росных, о подруге, —
Но оба мы в гробу живем
С ослепшей лошадью вдвоем.
Проглоченный, никто из нас
Ни гневен, ни озлоблен не был…
Но знал ли кто-нибудь из вас,
Как тяжело без звезд и неба
Пробыть в утробе лишний час?
Об этом знал ли кто из вас?
А в штольнях были? А в забой
На смертную ползли работу?
По черному пласту киркой
Стучать до кровяного поту
И ждать — вот-вот над головой
Качнется гибелью забой!..
Но говорят — какая боль! —
Что мы — изменники, слепая…
Шахтовладельцы и король
О лишнем часе мало знают…
Шахтовладельцы и король
На нас с тобой не заодно ль?
Им лишний час пробыть легко
Под одеялом на кровати…
А камни острые торчком
В кровати если? А сгорбатясь
Лежать под черным потолком,
Почти задавленным, легко?
И лишний час дышать углем,
Быть лишний час в золе зарытым…
А ну, ослепшая, тряхнем, —
Пусть брызнет гнев из-под копыта,
Пусть злоба каменным углем
Нависнет и над королем!
В забоях сердца рвется газ…
Слепая, слышишь рев и грохот?
Мы бросили в гробу работы,
И в шахты вновь на лишний час