Итак, разместились мы в своих трехтонках и переезжали границу еще без третьего шофера, вместо него был я. Наконец, мы двинулись в путь. Начиналась великая монгольская степь. Но, если несколько забежать вперед и вспомнить наше возвращение, то рисуется оно так: шла однообразная степь, и обязательно был виден лес на юге от дороги, довольно далеко, и сколь ни едешь, он отъезжает от тебя. Мы ни разу к нему не приблизились. Потом подъезжаешь к довольно резкому спуску, если я правильно помню, повторяю, все-таки это было очень давно, в 1948 году. Такой пологий спуск, и то, что ты раньше по рельефу местности не видел, все обнажается; и с места в карьер — тайга, а на ее краю строения, которые дают понять, что тут ты прибыл в настоящую страну. Екатерининская таможня с мощнейшим квадратом стен без бойниц, но зато огромной толщины. Этакий форпост, и огромный мраморный собор. Это поразительно эффектно. Пересекли мы это все и въехали в город Сухэ-Батор, но не все вместе. Меня на «моей» машине отправили изначального одного. Пересек я границу, а там, уже в Сухэ-Баторе, была бригада наших «героев», которые строили железную дорогу. Не очень уютно было... Они посматривали на нашу груженую машину, а я на всякий случай перетащил в шоферскую кабину двустволку. Простоял, наверное, часа четыре. С.В. Киселев продолжал оформление на границе. Наконец двинулись. Степь да степь кругом. До Улан-Батора около пятисот километров. На другой день въехали в дореволюционную Ургу, ныне Улан-Батор. Предместий там нет, шоссе непосредственно переходит в центральный проспект. Несколько районов европейской застройки с дворцом Чайболсана, гигантская площадь с конной статуей Сухэ-Батора в центре. Монголы с гордостью говорили, что она больше Красной площади в Москве. Действительно, огромная площадь. Строящийся театр (напоминаю читателю, что речь идет здесь о 1948 годе) с трагическими античными масками, но монголоидной расы. Очень большое здание цирка, которое в то время служило и для съездов, и других больших действий. Расходящиеся улицы с европейскими постройками. Дальше — море юрт. С улицами, со всем прочим, но море юрт. С тех пор я там не был, но город, конечно же, если менялся и распространялся, то от центра, а так, чтобы появились новые районы застройки, тогда и думать было нечего. Киселев уже все знал, он уже жил там. Повернули мы от главной площади и въехали в такой массив — карэ, европейских домов, которые обрамляли огромный двор. Это были дома, в основном, для правительственных чиновников, причем с некоторыми высокопоставленными, и даже в одном из домов, на одной лестничной площадке с нами, жил Бумацендэ, председатель Президиума Верховного хурала, то есть президент Монголии. Когда мы приехали, то нам дали квартиру, ведь ни у кого из нас в Москве собственных квартир не было, все жили в коммуналках. Здесь же, если мне память не изменяет, четырехкомнатная квартира: одна комната очень большая, в ней огромный стол, на котором мы уже после экспедиции раскладывали керамику. В одном углу спал я. Комната была до этого, видимо, необитаемой.
Монастырь Эрдэни Дзу на месте Каракорума. Вид центральной части монастыря. На переднем плане древнемонгольские стелы, юрта и майхан экспедиции
Орхон (?) Монголия. 1948 г.
Внутри юрты
Затем в двух комнатах жили Лидия Алексеевна и Сергей Владимирович, и две комнаты были очень хорошо обставлены, в том числе там было пианино, одно из очень немногих имевшихся в городе. Я бы даже сказал, обставлено было уютно. Причина столь особого внимания к нам выяснилась очень скоро. В экспедицию формально входил еще один замечательный человек, являвшийся членом редакционной коллегии предполагаемого шеститомника монгольской истории. Звали его Иннокентий Николаевич Устюжанинов. Было ему 60 лет. Биография его воистину фантастична. Активный анархист, глава одного из кронштадтских восстаний, экономист — дипломант Лондонского университета, музыкант — ученик Н.А. Римского-Корсакова, профессор русского языка Токийского университета, обладавший бесчисленным количеством всевозможных званий. С Монголией у него были особые связи: вначале руководство подпольной марксистской группы, где среди учеников были Сухэ-Батор и Чойбалсан, далее первый консул нашей страны, проведший здесь финансовую реформу и сочинивший государственный гимн, долгое время активно участвовавший во всех сторонах жизни молодого государства. Когда он опять приехал, чтобы как представитель Академии наук СССР работать на пользу монгольской науки и культуры, естественно, что ему оказан был соответствующий прием, распространившийся на всю экспедицию.
В Москве спущенное свыше задание экспедиции включало обнаружение Каракорума и обоснование его. Я спросил Сергея Владимировича о реальности этого задания и о последствиях в случае его невыполнения. С.В. Киселев возмутился: «Что я, камикадзе? Где находится Каракорум известно давным-давно. И едем мы не искать его, а копать. Подробное описание Каракорума оставили Плато Карпини и Вильгельм де Рубрук еще в XIII веке при внуке Чингисхана хане Хубиласе. А если локализация его допускала еще дискуссионные вопросы, то они были в значительной мере сняты превосходными исследованиями наших соотечественников Н.М. Ядринцева и А.М. Позднеева в конце XIX — начале XX вв. Забегая вперед, подчеркну все же, что окончательно точку здесь поставили руководимые самим Сергеем Владимировичем Киселевым, уникальные по масштабу и результативности раскопки нашей экспедиции, когда и идентификация Каракорума, и его локализация были прочно доказаны прямыми показателями всех категорий археологических материалов и полного соответствия их данным письменных источников.
В Улан-Баторе мы, естественно, осмотрели замечательные буддийские храмы и были на богослужении в действующем монастыре Гандан. Но главным была всесторонняя подготовка к отъезду в Эрдэни-Дзу.
Она включала, в частности, получение оружия. Это было обязательно и обусловливалось двумя моментами: 1) уже отмеченными случаями бегства уголовников со строительства железной дороги; 2) в целях предотвращения заболеваний холерой или чумой.
Тарбаган — крупный грызун с хорошим мехом, и в то же время, один из наиболее активных разносчиков опаснейших эпидемических заболеваний — чумы и холеры. В силу этого в ряде районов страны создаются большие, охраняемые войсками карантинные зоны, а истреблению этих разносчиков эпидемий придан массовый характер. Тарбаганьи шкуры даже подсчитывались. Нас это, конечно, не касалось, но оружие должны были получить все, во всяком случае, мужчины.
Дальнейшая задержка выезда экспедиции в Каракорум (в безусловной связи которого с возникшим на месте его развалин монастырем Эрдэни-Дзу никто здесь не сомневался) была вызвана началом самого популярного в стране праздника — Надома, имевшего буддийские корни, но к тому времени полностью преобразованного, резко политизированного, но не утратившего ни огромной своей популярности, ни многообразия и красочности, поэтому задержка наша была полностью компенсирована.
Очень кратко остановлюсь на основных моментах праздника. Прежде всего, его действия охватывали обширные естественные площадки на противоположном берегу реки Толы у подножья «священной горы» (Богдо-Улы). Туда фактически перемещалась значительная часть города: сотни юрт и легких деревянных построек, в основном, трибун, обширных павильонов, больших шатров (майханов), частных или созданных определенными организациями и равно наполненными щедрым угощением, с обязательными чанами кумыса, пересеченными сверху планками — местом хозяина, наполнявшего кумысом чаши и вручавшего их входящим.
Абсолютно также был аранжирован очень большой павильон, где во второй половине дня проходил основной праздничный прием в присутствии высшего руководства страны (в том числе Чойбалсана и Бумацендэ) для дипломатического корпуса и прочих иностранных гостей. Он последовал непосредственно за серией мероприятий первой половины дня: военного парада, демонстрации трудящихся и разнообразных спортивных состязаний, среди которых выделялась знаменитая монгольская борьба: в 1948 году боролись 612 пар, причем борцы выбегали на огромную площадку (стадион), подражая полету орла в сопровождении соответствующего числа секундантов. За борьбой следовала стрельба из лука, в которой участвовало все правительство, и массовые конские состязания, которые выиграл десятилетний мальчик.
Все победители подбегали к трибуне, где руководители государства вручали им подарки и — обязательно — горсть борциков (небольших долек запеченного теста), часть которых победители бросали вверх — духу. Надо подчеркнуть, что все это выполнялось с большим воодушевлением и искусством.
По окончании надомского праздника, продолжавшегося фактически не менее недели, город постепенно вернулся к делам. Для нас это выразилось в направлении для раскопок Каракорума девяноста рабочих по комсомольскому (по нашей терминологии) набору. Правда, в дальнейшем выяснилось, что часть этого набора была не в ладах с законом. Но это не помешало им получить винтовки подобно всем нам. Затем выяснилось, что С.В. Киселеву нужно на время остаться в Улан-Баторе для завершения переговоров в Комитете наук и в посольстве. Меня же попросили прочитать лекцию по становлению монгольского государства и древнейшей его истории для слушателей Высшей партшколы МНРП. Пришлось срочно ее подготовить, положив в основу упоминавшуюся в начале данного раздела статью С.В. Киселева. Впрочем, лекция была слушателями шумно одобрена и продолжилась далеко за полночь.
А на другой день, в самом конце июля, мы погрузились, с трудом разместив в машинах весь «комсомольский набор», распрощались с Сергеем Владимировичем и К.В. Вяткиной, которой предстоял свой маршрут, и двинулись в путь. Опять степь, всхолмления, лес на горизонте, рельеф отнюдь не монотонный, а пейзажи часто очень красивы, заметный подъем к горному хребту. Вблизи перевала — ночлег. Поразительное зрелище усыпанного бесчисленными звездами какого-то первозданного неба. Спать не хотелось. Все было абсолютно новым и манящим. Это ощущение новизны и таинственности буквально нас обволакивало.