На следующий день рано утром отравились в Ягодное и отпустили машину. Нас поселили в очень неплохом здании сельской школы. В сельсовете отнеслись к нам внимательно, но твердо сказали, что никакой помощи людьми оказать не могут, и я прекрасно их понимал: где им взять людей под дамокловым мечом переселения деревни наверх, в голую безводную степь третьей надпойменной террасы.
А наши проблемы... Как известно: спасение утопающих есть дело рук самих утопающих... Так мы и поступили. Начались ежедневные пешие разведывательные маршруты, иногда достаточно далекие. О ряде курганных групп мы знали благодаря картотеке Куйбышевского музея; к другим приводил нас Бакшеев, третьи мы открывали сами. Раскопанные курганы были единичны и принадлежали основной культуре позднего бронзового века Каспийско-черноморских степей и лесостепи, открытой в начале XX века В.А. Городцовым и названной им срубной (вторая половина II тыс. до н. э.). Она же была им зафиксирована и в Среднем Поволжье, но вначале ограниченным числом курганов. Здесь же, в 1920-е годы работала одна из крупнейших исследователей Поволжья Вера Владимировна Гольмстен, положившая начало составлению соответствующей археологической карты. В 1938 и 1939 годах в эти работы включились экспедиции ИИМК и Куйбышевского музея. Первой руководил А.П. Смирнов, участвовали в них известные московские археологи А.В. Збруева и К.И. Горюнова, причем последняя работала непосредственно у южной окраины Ягодного, где начала раскопки необычно большого для срубной культуры кургана. В центре зафиксировано грандиозное ритуальное кострище диаметром 5 м и толщиной зольно-угольного слоя 0,80 м. На его поверхности лежал скелет коровы, а в южной части траншеи были найдены четыре вставленных друг в друга срубных сосуда. Никаких следов погребения найдено тогда не было, и объект в отчете так и сохранил наименование «кургана под коровой». А.П. Смирнов не согласился с этим и просил меня снять насыпь полностью. Мы выполнили его указание. Должен особо подчеркнуть, что анализ антропологических и остеологических материалов из наших раскопок был произведен такими крупнейшими учеными, как Г.Ф. Дебец и В.И. Цалкин.
Слева направо — Р.М. Мунчаев, Л.П. Зяблин, И.Л. Межеричер, Н.Я. Мерперт. 1952 г.
Куйбышевская экспедиция, село Ягодное, 1950 г.
Но кто же копал? Откуда взялись рабочие? Первые дни было трудновато. Жили мы на южном конце села, длина которого превышала 3,5 км, а курганы были в 6 км севернее села; итого — 9,5 км. Потом впятером машем лопатой, потом — вторая прогулка до южного края села, а на мне еще дневник и чертежи: все мои спутники на раскопках впервые. Мы развесили объявления по всему селу, их читали и не скрывали сомнительных усмешек. Где-то на второй неделе, смущаясь, пришли три пятиклассника, из них одна девочка. Мы, как могли, приласкали их и в тот же день оплатили их труд по максимуму. На другой день рабочих было более 20-ти, половина из них взрослые, правда, больше женщин. В деревне все радушно кланялись, благодарили, угощали. Было это подлинным чудом, но и впрямь мы были единственными работодателями, а через полтора месяца приехал Алексей Петрович. Он горячо одобрил первые наши результаты и повторил просьбу о довершении вскрытия «кургана над коровой». Было исполнено и это.
Здесь, прежде всего, надо вспомнить библейскую притчу: «Камень, отвергнутый строителями, лег во главу угла». Ушло на это немногим меньше месяца при полном комплекте рабочих в будни — не менее тридцати, в воскресенья (тогда еще выходные) — близко к сотне, включая членов сельсовета, столь категоричных в вопросе о «рабочей силе» в первые дни нашего пребывания в селе. На сей раз курган был вскрыт послойно-на-снос. Выше были приведены основные его параметры. В отчете Е.И. Горюновой за 1938 год подчеркнуто отмеченное нами наличие «грандиозного кострища», диаметром 4 м с мощным зольным слоем. На нем лежал скелет коровы, положенной на левый бок с подогнутыми ногами (т.е. и здесь срубный стандарт! — Н.М.). Прекращение работ Екатерина Ивановна связывала с наступлением проливных дождей. Ни одного погребения она не зафиксировала, хотя сама осознавала незавершенность работ, а погребения оказались. Их было тридцать, причем ближайшее из них отстояло от траншеи Е.И. Горюновой всего на 25 см. Они чудом сохранились вместе со стенкой траншеи.
Подавляющее большинство погребений объединяется сходностью как обряда, так и инвентаря. Обряд этот поразительно единообразен: костяки лежали скорченно на левом боку, с подогнутыми руками и ногами, кисти рук в большинстве случаев — перед лицом. Едина и ориентировка: почти все костяки лежат головой на север, лишь крайние восточные отклонены к западу, что подчеркивает подчинение их общей тенденции расположения вокруг центрального жертвенника (следует добавить, что в зольном слое последнего был найден ряд измельченных и перегоревших костей животных, остается открытым вопрос и о человеческих останках). Крут не замкнут: северо-восточный сектор его не дал ни единого погребения. Центральный жертвенник обрамлен двумя «подковами» погребений. Весьма важна половая принадлежность составляющих «подковы» погребений. Во внешней почти все определенные Г.Ф. Дебецом погребения принадлежали мужчинам молодого и среднего возраста. Они были перекрыты накатниками из толстых бревен или располагались в срубах, впущенных в глубокие материковые ямы. Толщина бревен достигала 40 см. Погребения внутренней «подковы» ни по одному из показателей не отличаются от внешних и, несомненно, синхронны им. Однако по характеру погребальных сооружений и характеру самих костяков можно отметить ряд отличий от них. Лишь семь из шестнадцати погребений здесь совершены в материковых ямах, пять — в почвенных и четыре — в насыпи кургана. Накатники отмечены лишь в пяти случаях, и сложены они не из бревен, а из жердей. Большая же часть этих погребений совсем не имела накатников. Крайне важно, что во всех определимых случаях во внутренней «подкове» оказывались погребения женщин, в двух ямах — с детьми. Распределение разнополых погребений по двум различным «подковам», безусловно преднамеренно. Внешняя — мужская — «подкова» с ее мощными накатниками составляла как бы оборонительную линию, ограждавшую внутреннюю «подкову» с погребениями женщин и детей.
Расскажу еще об одном крайне интересном наблюдении в этом кургане. В центре внешней «подковы», прямо на юг от центра кургана найдено погребение, явно выделенное из числа прочих. Оно перекрыто громадным накатником из двух рядов массивных бревен. Яма под ним достигала 2,15 м глубины от уровня погребенной почвы. Верхний накатник, направленный с востока на запад, имел длину 3,50 м и ширину 2,8 м. Подстилавший его второй (внутренний) накатник был направлен с севера на юг и отличался особой массивностью бревен, толщина которых достигала 0,70 м. Толщина же обоих настилов превышала 1,00 м. Лежавший на дне ямы костяк принадлежал мужчине очень высокого роста — не менее 1,90 м, положенному на левый бок головой на север, лицом на восток. При погребенном найдены два необычно больших горшка (диаметром до 0,30 м), под одним из них — два бронзовых ножа с деревянными футлярами из продольных половин, соединенных кожаными шнурами, продетыми в специальные отверстия. Кроме того, здесь же найдено бронзовое шило с рукояткой из свиной кости.
Все это позволяет предполагать, что исследованный курган являлся не только местом захоронения, но и культовым местом, жертвенником определенного коллектива. Основное кострище жертвенника первоначально располагалось на уровне древнего горизонта, на котором найден и ряд других кострищ в основании кургана. Сооружение жертвенника было связано, очевидно, с основным погребением кургана, каковым по всему комплексу показателей было погребение, принадлежавшее, вероятно, патриархально-семейной общине, одной из сложившихся в наших степях в эпоху срубных погребений.
Курган у села Ягодного
Впоследствии вокруг большого родового жертвенника, вблизи могилы вождя возникло кладбище общины, первоначально бескурганное и подчиненное определенной традиции (и даже иерархии размещения умерших), отражающей особенности социальной организации патриархальной общины, в том числе половую и возрастную дифференциацию.
Мне представлялось, что курган был насыпан единовременно над возникшим ранее бескурганным кладбищем, центром которого послужили большой общинный жертвенник и, возможно, связанное с ним основное погребение общинного вождя, которому еще долгое время приносились жертвы, что и обусловило возрастание зольно-угольного слоя жертвенника. Таким образом, можно предполагать сакральный импульс возникновения кладбища. Не исключена возможность того, что оно было перекрыто насыпью до его полного заполнения: об этом свидетельствует абсолютно свободный от погребений северо-восточный сектор кургана. Решающим же доказательством первоначального наличия бескурганного кладбища является расположение четко выраженных выбросов из могильных ям (ярко-желтой глины) на едином уровне древнего горизонта (чернозема).
Во всяком случае, довершение исследования этого памятника резко расширило представление об общей информативности охватывающих огромную территорию погребальных памятников срубной культурно-исторической области.
Я умышленно подробно остановился на раскопках срубных курганов у села Ягодного, поскольку, во-первых, они в значительной мере позволяют судить о специфике погребальных памятников одной из основных культур позднего бронзового века Среднего Поволжья в целом; во-вторых, заметно расширяют и меняют представления об их информативных возможностях. Эти направления исследования были продолжены и значительно развиты в последующие годы. Уже в 1951 году второй отряд экспедиции в район села Хрящевки, являвшимся прямым продолжением района Ягодного, был заметно пополнен. Из прежнего состава можно назвать студента МГУ В. Богословского и самарского археолога Бакшеева. В состав экспедиции вошел поступивший в аспирантуру нашего Института Р.М. Мунчаев, впоследствии крупнейший специалист по первобытной археологии Кавказа и Ближнего Востока, ученый с мировым именем, 11 лет возглавлявший наш институт. Именно Хрящевка 1951 года положила начало нашей дружбе и сотрудничеству, продолжающимся поныне, т.е. около 60-ти лет. Три сезона проработал Рауф Магомедович в Куйбышевской экспедиции, завоевав глубокую симпатию местного населения. Помню один забавный случай, относящийся к 1955 году и подтверждающий это. Крестьянки деревни Русские Выселки (близ Кайбел, к которым мы вскоре обратимся) обсуждали вопрос о национальности Рауфа Магомедовича. И одна из них заключила: «Да что вы, бабоньки! Все они русские! Это только нация у них другая...».