В составе моего отряда успешно работали мои коллеги и друзья по институту археологии РАН Ольга Николаевна Аксенова и Валентина Ивановна Козенкова. Последняя, восприняв со следующего сезона отряд, придала исследованиям Сержень-Юрта широчайшую масштабность, сделала ряд подлинных открытий и превратила поселение в эталонный объект, данные которого осветили ряд ключевых проблем северокавказской археологии и древней истории.
Поселение располагалось на высоком холме с очень крутыми склонами и высотой до 9 м. Оно имело овальную форму, в длину достигало 125 м, а в ширину 63 м.
В 1960 году для вскрытия была избрана площадь, непосредственно примыкавшая к раскопу Р.М. Мунчаева 1959 года. Толщина культурного слоя здесь достигала 0,8 м при значительной его насыщенности фрагментами керамики, а также строительными остатками (в основном, обожженными глиняными блоками), металлическими, каменными и костяными изделиями.
Такое состояние слоя связано с многочисленными ямами-хранилищами, прорезавшими более раннюю часть верхнего культурного слоя. Они занимают значительную часть площади. В 1960 г. их найдено 47. Формы их многообразны: круглые, овальные, прямоугольные в плане; цилиндрические, полукруглые, грушевидные в разрезе, с обмазанными глиной стенами и дном или без обмазки, не дающие никаких стратиграфических реперов, кроме свидетельства о наличии «горизонта ям», врезавшегося в более ранний горизонт того же верхнего слоя, единого по характеру керамики, а также прочих находок внутри ям и между ними. Разнообразны размеры ям, их диаметр, глубина (от 0,50×2,50 м) и, наконец, их функции: хранение мясных продуктов, зернохранилища, кладовые. Все в ямах было перемешано и дестратифицировано.
У самого юго-западного края поселения на наиболее высоком участке холма открыты остатки оригинальной и интересной постройки. Это пятиугольник со стороной примерно 4 м. Стены сложены из обожженных глиняных блоков необычной формы и конструкции; уложены блоки в два ряда по толщине стены. Основания стен здания (которые лишь условно можно назвать фундаментом) по углам были дополнительно укреплены особой системой глиняных блоков и выкладкой из больших камней, причем на двух углах среди камней лежали зернотерки. Открытая внутри здания перегородка была глинобитной, основу ее составлял ряд вертикальных столбов.
Полом здания служила материковая глина, покрытая слоем мелкой гальки. В центре у стены были открыты очаги. Вблизи очагов обнаружены большие завалы керамики, особенно фрагменты красноглиняных, хорошо обожженных сосудов с «пачкающим черепком», абсолютно нехарактерных для основной верхней части культурного слоя. Закономерно возник вопрос о хронологическом соотношении этого слоя с обоими его подразделениями и пятиугольной постройкой. Установлено, что они разделены весьма значительным отрезком времени. Это подтверждается следами разрушений ряда элементов пятиугольного здания впущенными до их уровня ямами. Во всяком случае, для «создателей ям» пятиугольник был уже своего рода археологическим объектом; остатки его были перекрыты землей. Следовательно, верхняя часть культурного слоя наслаивалась на уже нивелированные временем остатки пятиугольной постройки.
Факты свидетельствуют о длительности жизни поселения и о реальности выделения двух периодов его существования. Подтверждение этому дает и анализ находок. Уже с самого начала раскопок бросалось в глаза незакономерное сочетание таких абсолютно несовместимых находок, как железные серпы и кремневые вкладыши составных серпов; бронзовое тесло, характерное для начала I тысячелетия до Р.Х., и грубые каменные тесла, распространенные в энеолите и начале раннего бронзового века, развитые формы бронзовых наконечников двушипных стрел с длинным черенком и архаичные треугольные кремневые наконечники с вогнутым основанием. Стратиграфические показатели внесли ясность в этот вопрос и позволили отделить находки верхней части культурного слоя, связанной с созданием обширной системы ям-хранилищ, от более ранних находок, синхронных постройке из глиняных блоков (пятиугольнику) и стратиграфически ей однозначных. И, прежде всего, эти ранние находки представлены фрагментами красноглиняных сосудов, которые по форме своей, качеству глины, обжигу и оформлению поверхности заметно выделяются из общей массы керамики поселения. Это характерные грушевидные горшки с мягким перегибом тулова и уплощенным дном; поверхность их шероховатая, красная или красно-бурая, обжиг ровный, черепок пачкающий.
К нижнему же слою должны быть отнесены многочисленные кремневые вкладыши серпов с зубчатым рабочим краем, архаические кремневые ножи, каменные зернотерки и шаровидные наконечники булав из змеевика.
Вопрос о дате первого периода существования поселения потребовал тщательной разработки. Конструкция пятиугольника оригинальна и не находит прямых аналогий ни на Кавказе, ни на Ближнем Востоке. Однако отсутствие котлована для основания стен и закрепления нижних блоков на обрамлявшей внутренний котлован глиняной полосе могут рассматриваться как архаичный признак. Для красноглиняных сосудов с «пачкающим черепком» есть достаточно близкие аналоги керамики раннего бронзового века Северного Кавказа (например, среди находок в культурных слоях Долинского и Лугового поселений), а также и в погребальных памятниках, прежде всего, в исследованных Р.М. Мунчаевым Бамутских курганах, успешные раскопки которых я в том же году имел возможность посетить по приглашению их авторов. Треугольные наконечники стрел с выямчатым основанием, характерные бронзовые тесла с перехватом у обуха, вкладыши с прямым и зубчатым рабочим краем, несмотря на многократно нарушенный, перемешанный характер слоя обусловливают выделение двух хронологически разрозненных периодов существования поселения, с отнесением первого из них к энеолиту или началу раннего бронзового века.
Металлические и костяные изделия из верхней части культурного слоя: 1 — тесло бронзовое, 2 — стрела костяная, 3 — стрела бронзовая, 4 — нашивные пластинки, 5 — перстень бронзовый со спиралями, 6 — пронизки, 7 — костяной наконечник стрелы
Поселения Сержень-Юрт, верхняя часть культурного слоя. Керамические изделия из верхней части культурного слоя: 1-7 — статуэтки животных, 8-9 — блоки, 10-11 — украшения 12-13 — модельки колес
Верхний же слой поселения был гораздо полнее насыщен четко датированными изделиями, и вопрос о его дате разрешался на основе целых серий безусловных индикаторов, прежде всего, керамики, хорошо известной в комплексах первой четверти I тысячелетия до Р.Х. Северного Кавказа. Вместе с тем керамический комплекс нашего поселения оригинален и значительно обогащает представления о керамике указанного периода. То же надо сказать о глиняных статуэтках баранов, лошадей, свиней, собак. Широкое распространение получают уже медные и появившиеся бронзовые изделия — от пронизок до наконечников стрел и тяжелых тесел. Что же касается столь значительной системы ям-хранилищ, определяющих функциональную и конструктивную специфику второго верхнего культурного слоя Сержень-Юрта, то в указанный период они, очевидно, служили убежищем для населения ряда открытых селищ на случай вражеского нападения. К этому располагали и природные особенности высокого холма с крутыми склонами, и следы фортификаций, и бронзовые наконечники стрел, и пращевые пули, и массивные каменные ядра. А следы пожарищ и разрушений документируют, очевидно, трагический финал поселения.
К сожалению, должен сказать, что мое участие в исследованиях поселений Сержень-Юрт было достаточно скромным и ограничилось одним сезоном, в ходе которого удалось заметно расширить вскрытую площадь, полностью подтвердить заключения Р.М. Мунчаева о двуслойности памятника и получить новый, достаточно специфичный материал из обоих слоев. Для меня самого было чрезвычайно интересно и важно соприкосновение с еще одним сложным и очень информативным памятником кавказской археологии. Но дело, прежде всего, в перспективе. Я рад, что в какой-то мере способствовал ее развитию.
Полагаю, что именно эта перспектива значительно более, нежели результаты сезона 1960 года, оправдывает мою причастность к исследованиям Сержень-Юрта.
XXI. Болгария
Весной 1954 года начал приподниматься железный занавес. На сессию отделения исторических наук и пленум нашего института, посвященные итогам археологических исследований 1953 года, после многолетнего перерыва приехала большая группа археологов из социалистического лагеря, в том числе ряд крупных специалистов. Они с большим интересом обсуждали результаты полевых исследований в нашей стране, и сами выступили с серией докладов значительного тематического спектра. Возобновились научные дискуссии, столь плодотворные во времена В.А. Городцова и А.М. Тальгрен, и оперативное обсуждение новейших материалов ряда регионов, собранных с участием крупнейших зарубежных ученых. Не буду, естественно, приводить их полный список, но назову такие имена, как И. Неуступный, И. Поулик, Ян Айснер (Чехословакия), Р. Раду-Вульпе (Румыния), П. Гримм (ГДР), К.И. Миятев (Болгария), Ф. Фюлепп (Венгрия), Пэн Венчжин (Китайская Народная Республика), Ст. Пигготти и Г. Даниэл (Англия), М. Гимбутас и Р. Эрих (США).
В помощь зарубежным коллегам были выделены от Института этнографии С.И. Брук, от нашего института — А.А. Формозов и автор этих строк. Я больше всего стремился к контакту с академиком К.И. Миятевым, в то время директором археологического института Болгарской академии наук. Он поразил меня глубокими и разносторонними знаниями ключевых проблем, разрабатывавшихся тогда болгарскими учеными, в области как древней, так и средневековой истории, глубокой интеллигентностью и мудростью. От него первого я получил информацию о замечательных исследованиях академика Владимира Георгиева в области изучения прагреческих языков Балкан (предвосхитивших гениальные работы Вентриса) и в то же время — о роли севера Балкан в распространении в Европе древнейшего земледелия, а далее и о сложном процессе болгарского этногенеза. Кристо Иванович говорил о ряде разнохарактерных путей связей севера Балкан с ближневосточными центрами древнейшего земледелия и степными — древнейшего животноводства. Говорил очень осторожно, не абсолютизируя ни один из источников внешнего воздействия, но признавая роль их взаимодействия наряду с поразительными природными богатствами самого балкано-дунайского региона, начиная с определения здесь еще великим Вавиловым одного из центров происхождения диких злаков. В то же время, переходя к раннему средневековью, составлявшему тогда второй круг моих интересов (и прежде всего, в связи с проблемой праболгар и их связи с азово-причерноморскими степями и лесостепью), К.И. Миятев предупреждал о необходимости избегать здесь однозначного решения и призывал учитывать взаимодействия различных компонентов.