няты советником-посланником нашего посольства в Ираке Ф.Н. Федотовым, далее закрепили книжные знания внимательным ознакомлением с экспозицией, а частично и с фондами Иракского музея. Вечером мы с Рауфом Магомедовичем и Николаем Оттовичем посетили Британский археологический центр, встретились с Отсами, провели очень полезную беседу с ними. Дэвид посоветовал нам взять их бригаду шургатцев во главе с бригадиром Халафом и передал письмо сторожу базы в Телль-эль-Римахе с просьбой пополнить наш запас инструментов орудиями, обычными для местных рабочих, прежде всего «разнокалиберными» кирками (наши обычные лопаты, особенно совковые, для них новинка).
Следующие несколько дней мы продолжали осмотр Багдада и прилегавших к нему территорий в сопровождении ряда «добровольцев» из посольства. Осмотрели ряд сравнительно поздних (парфянских, римских, средневековых) поселений, где наши соотечественники собирают свои коллекции: монеты, бусы, фрагменты статуэток и керамики. На одном из таких поселков повезло больше всего Рауфу Магомедовичу: он нашел единовременно целую, кем-то забытую или потерянную коллекцию подобных находок, одних только монет больше сотни. Я счел это добрым знаком. Сам же не нашел ни одной, зато с помощью О. Большакова и В. Башилова набросал несколько планов, демонстрируя дипломатам некоторые стороны археологической деятельности. Еще мы успели показать соотечественникам древнейший архитектурный памятник Багдада — исследованный и частично восстановленный в 40-х гг. XX в. — зиккурат Акаркуф времени касситского завоевания (вторая половина II тысячелетия до Р.Х.), высотой более 50 м. Более, чем за полторы тысячи лет до основания Багдада он стоял в центре Дур-Куригальзу, — укрепленного города и царской резиденции правителя Куригальзу.
На следующий день мы выехали в Мосул, куда прибыли вечером под проливным дождем. Вся группа расположилась на хорошо известной базе Ниневийской экспедиции, где комнаты были уже любезно подготовлены к нашему приезду. Утром все поднялись на Куюнджик, где рассматривали огромные дворцы Синаххериба и Ашшурбанипала с замечательными рельефами, украшавшими стены внутренних помещений, в том числе знаменитой львиной охотой. Во дворцах мы увидели комнаты колоссальной царской библиотеки, ставшей объектом широких баталий между французской (Виктор Плейс) и английской (Ормузд Рассам) экспедициями, о которых я уже упоминал ранее. Конец этой «войне» положил в 1874 году Джордж Смит, обнаруживший среди табличек «Миф о потопе», недостающий конец которого здесь же, на Куюнджике, нашел он сам. Этот знаменитый ориенталист касался времени пика развития древней Ассирии и наиболее образованных и культурных из ее царей, активные интересы которых охватывали прошлое всей Месопотамии и использовали как письменные, так и материальные свидетельства (храмы, фортификации, дворцы, «арсеналы», подвергавшиеся осмотрам, реставрации, описаниям, а надписи — сборам или копированию).
Наконец, на следующий день мы посетили военную столицу Ассирийской империи Нимруд (Кальху), основанную Ашшурнасирпалом II (883-859 гг. до Р.Х.) на восточном берегу Тигра, на развалинах предшествующих сооружений. Город почти правильной квадратной формы, со стороной, заметно превышавшей 2 км и по насыщенности архитектурными, скульптурными шедеврами и равно фундаментальными постройками. Охраняется он массивным входом, где расположились гигантские крылатые быки, имеющие человеческие головы и пять ног (дабы видеть четыре при любом ракурсе). Наряду с небольшим зиккуратом, здесь были открыты дворцы самого Ашшурнасирпала с церемониальным залом, где сохранились остатки росписей, бронзовая скульптура и алебастровые сосуды. Найден также дворец Ададнерари III, юго-западный дворец Ассаргадона и Салманасара III, а вблизи него — знаменитый «черный обелиск», храм Нинурти — у подножья зиккурата, вымощенный плитами с надписями, содержащими анналы Ашшурнасирпала. Большинство этих великих открытий связано с именем британского археолога Остина Генри Лэйарда.
Мы были потрясены многообразием, единством, духовной насыщенностью и строгостью, бескрайней фантазией и реализмом воплощения ассирийского искусства. Но не могли не возмущаться разрушительной деятельностью — и здесь, и на Куюнджике — Ормузда Рассама, плоды которой — оторванные каменные головы, разрозненные группы статуй, разбитые рельефы, грубо расчлененные ансамбли — не могут не свидетельствовать о, мягко говоря, болезненном честолюбии этого человека. Нанесенный вред и Нимруду, и Ниневии, а также находкам французской экспедиции в Хорсабаде, отнюдь не окупается открытием Рассамом в 1878 г. двух пар огромных бронзовых ворот в Балавате (восточнее Мосула), созданных Ашшурнасирпалом и Салманасаром III у входа во дворец и храм Ашшурбанипала. Это достижение может рассматриваться как случайная удача.
Утром следующего дня мы двинулись в Синджар на место дислокации нашей экспедиции. Мы едва успели поставить одну палатку, как возобновился дождь, а у нас на руках — выданные для экспедиции в Багдаде крупномасштабные карты района и необходимые нам книги. Пришлось среди ночи объявлять аврал и вторично окапывать палатку. Днем возобновили свой путь и вскоре достигли Абры, заметно расширившейся в результате дождя. К нашему счастью, рядом было туркманское поселение, на краю которого стоял брошенный сарай из дикого камня. Н.О. Бадер предложил его разобрать и вымостить камнем дно Абры. У населения поселка это протестов не вызвало. Наоборот, их поразило знание Рауфом Магомедовичем их языка — тюркского-туркманского, близкого азербайджанскому, которыми Р.М. Мунчаев владеет свободно. Скорее всего, сами они связаны с первой, доосманской волной тюркоязычных племен, докатившихся в первой половине I тысячелетия Р.Х. до Синджара. Во всяком случае, они весело кричали: «К нам из России приехал тюркский парень!» — и помогали мостить переправу, которая тут же получила наименование «Bader-Bridge». Тем временем, мы с Рауфом Магомедовичем, не дожидаясь завершения строительства, форсировали реку, уточнили у туркманов дальнейший путь и менее чем через час рассматривали группу Ярым-Тепе. Наши предварительные наблюдения и данные Отсов полностью были подтверждены, а прибежавшие за нашей машиной аборигены показали, на каком уровне надо ставить палатки, чтобы их не сносили продолжительные ливни.
Срочно занялись обустройством лагеря. Электричества там не было. Использовали «лампы накаливания». Света они давали много, и даже тепла, но контрастно: сверху — тепло, снизу — холодно. Но тут возобновился ливень. И какой: с севера, из предгорий Синджара, вода шла сплошной стеной, тащила сучья и участки кустарника, облепленные спасающимися змеями, совершенно безопасными, ведь им было не до нас. Мы все, как атланты, держали центральные колья в жилых палатках — первую ночь выдержали, дальше бывало по-разному: палатки намокали, становились тяжелыми, порывы ветра валили колья. Иногда обрушивались все палатки, в том числе и наша, иногда — лишь отдельные. В общем, «сезон дождей» оправдывал свое название, как и неопределенность времени окончания этого времени года. Плюс холод (из обогревающих средств у нас на всех был один керогаз) и ураганный ветер. В соседнем хуторе ураган унес у владельца рисового поля помпу для полива, весом до 500 кг за два с лишним километра, возвращали ее всем миром с помощью нашей машины, что сразу же повысило наш престиж.
На следующее утро дождь утих (увы! — ненадолго). И первое, что мы увидели — со стороны Телль-эль-Римаха по слякоти полз лэндровер англичан. Дэвид Отс ехал узнать, нужна ли помощь. Кроме того, он привез нам своего повара — перса Аббаса, который еще в 1921 году был поваренком в персидской миссии в Москве. Был очень колоритной личностью и умел варить буквально суп из топора.
Дэвид осмотрел наши телли, дал несколько дельных советов и представил нам прибывшую к тому времени группу шургатцев во главе с бригадиром (раисом) Халафом — наследственным шургатцем: в пору нашего с Н.О. Бадером пребывания на Телле-Эс-Саване раисом там был его отец. И вот перед нами один из раскопщиков экстра-класса — очередное проявление внимания и дружбы со стороны Дэвида (ранее мы с Рауфом успели заехать в Телль-эль-Римах и по письму Дэвида получить там упоминавшийся уже раскопочный инструмент).
По отъезду Дэвида Рауф Магомедович маркировал наши телли: хассунский — восточнее Абры — получил название ЯТ-I, собственно Ярым-халафский — ЯТ-II, самый большой — халафско-убейдский, смежный предшествующему, — ЯТ-III. Руководство исследованиями первого было поручено мне при участии О.Г. Большакова, Н.О. Бадера и В.А. Башилова (позднее Н.О. Бадеру были поручены все разведывательные работы и исследования вновь открытых объектов). Телль ЯТ-II исследовался самим Р.М. Мунчаевым, со второго года — с помощью В.И. Гуляева, который оказался высококвалифицированным специалистом и подлинным бардом экспедиции, посвятившим ей, наряду с научными трудами, и яркие популярные публикации.
Приехали с нами также представители Департамента древностей Ирака — Исмаил и Наван, в обязанность которых входили контроль за деятельностью (и прежде всего, методикой) экспедиции и помощь ей. Наван был фигурой достаточно пассивной, Ибрагим же — активным, хорошо подготовленным археологом и прекрасным товарищем, которого все мы с благодарностью вспоминаем и по сей день.
В ходе работ число исследуемых объектов заметно пополнилось новыми, принципиально важными открытиями, значительно расширившими предполагаемую предварительно проблематику, включавшую три последовательно сменивших одна другую культуры — хассунскую, халафскую и убейдскую. Надо подчеркнуть, что сама по себе эта зафиксированная на едином участке безусловная последовательность раннеземледельческих культур — крайне важна и лежит в основе всего дальнейшего развития древнейшего в мире месопотамского очага «неолитической революции».
Еще недавно, в середине XX века, Хассуна близ Мосула считалась, древнейшим раннеземледельческим памятником Северной Месопотамии, несколько уступая по своей древности лишь Джармо в Курдистане.