1841,15 октября. Первое письмо из Индии. Пока только брату. Так здесь поистине бездна необычных сведений.
Удивление первое: в письме дед Рабиндраната Тагора! Кто не знает выдающегося поэта и мыслителя, ученика Льва Толстого, друга нашей советского народа, автора книги «Письма из России», которая вышла в 1931 году. Так вот и его дед породнился с Россией.
Итак, из Калькутту восхищенные строки: «Сегодня утром я познакомился с превосходно образованным индейцем». Хорошо, что, преисполненный новых впечалений, не забыл назвать фамилию нового знакомца: «Этот индеец называется Дварканат Тагор». (Сложилось несколько написаний его имени на русском языке, в том числе Дароканат в современных изданиях).
Жаль, что не многое изложил брат брату о Тагоре, но отметил самое характерное – превосходная образованность!
Впечатления от Бомбея. Что же поразило? Пишет: «Обширный город Бомбей расположен посреди пальмового леса. 280 тыс. индийцев… Перед вами – люди полунагие, в белых полостях, с медяным цветом лица, с разрисованными плечами и руками, в чалмах белых, алых, желтых или зеленых. Перед вами – женщины, также едва облаченные в разноцветные, прозрачные, как паутина, ткани, разукрашенные золотыми и серебряными ожерельями, кольцами, подвесками на шее, на руках, на ногах, серьгами в ушах, в ноздрях, раздушенные благовонными цветами, вплетенными в волосы.
Вот впечатления о диковинной свадьбе: «Часто видишь решетчатые здания, в которых горит тьма свечей: это храмы индийцев, где совершают обряды свадьбы: женят десяти- или двенадцатилетних мальчиков на пяти- или шестилетних девочках. Жених и невеста почти нагие, но обвешанные кольцами, ожерельями, обмазанные желтой краской, окруженные множеством народа. Их то обмывают, то окрашивают снова, и это продолжается беспрестанно три или четыре дня, при громе барабанов и скрипок, день и ночь, и превосходит всякое описание».
Нашлись строки описать – заметим – кратко – своё повседневье: «Дом наш состоит из огромных ветхих покоев, без дверей, без окон, с несколькими террасами. Птицы летают по моим комнатам как ни в чем не бывало и, кажется, не намерены для меня оставить своих привычек. Рядом с нами празднуют свадьбу: барабаны и скрипки гудят день и ночь».
Отношение к колониальному начальнику. Нанёс полагающийся для путешествующего европейца визит и отписывает: «Губернатор Бомбея живет в великолепном дворце, выстроенном посреди роскошного сада и называемом «Парел». На лестнице сидят индийцы, одетые в английские ливреи. Вы входите в огромный и высокий зал; во всю его длину висит опахало, подвешенное посреди потолка: это деревянный щит с полотняной бахромой, беспрестанно приводимый в движение. Окна закрываются шторами, сплетенными из благовонных трав, постоянно смачиваемых. В комнатах, несмотря на постоянный удушливый зной, всегда прохладно. Губернатор сэр Джеймс Карнак в настоящее время оставил этот дворец и живет на взморье в прелестном загородном доме, выстроенном на возвышенности, называемой Малабар-Пойнт. Дом окружен пальмами, постоянно колеблемыми свежим морским ветерком».
Однако же, сложилось и обобщающее мнение об англичанах: «Вообще они презирают все, что несходно с привычными им понятиями. Тщетно раскрывается перед ними природа Индии, пленительная, простодушная и вместе с тем дикая и величественная».
Салтыкова потрясло кощунственное отношение колонизаторов и религиозным обычаям Индии. Внес в книгу такое обличение: «К одному англичанину ходил брамин, человек очень умный. Первым удовольствием англичанина было опровергать положения браминской касты. Индииц охотно вступал в религиозный спор и бывал очень умерен в своих речах.
Однажды он пришел к англичанину в обеденное время. Англичанину вздумалось приложить теорию к практике и попытаться обратить брамина на путь истинный. Взявши брамина под руку, он ему сказал: “Пора нам, любезный, покончить с этими глупостями: вы слишком умны, чтобы им верить. и при мне можете снять маску”. Говоря это, англичанин, вел брамина в столовую. “Не угодно ли вам кусочка два говядины?” С последними словами англичанин подвел брамина к горячему ростбифу. Увидя мясо, брамин вздрогнул; взгляд его помутился, он не мог произнести ни одного слова и упал без чувств». Напомню: говядина для религиозного человек в Индии – запретна.
Баядерки! Князь приоткрыл своим читателям привлекательный мир этого индийского чуда: «Вечером бывают у меня обыкновенно странные сцены: пляски баядерок, за которыми можно посылать в любое время. Баядерки составляют особую касту, касту очень многочисленную; единственные их занятия – пляска, пение и жевание бетеля, вяжущих рот листьев, которые, говорят, очень полезны для желудка и от которых сильно краснеют губы. Эти плясуньи ловки и милы; платья на них из белой, розовой или малиновой дымки с золотыми и серебряными узорами, на обнаженных их ногах навешены металлические кольца и цепи, которые во время пляски производят звук, похожий на бряцание шпор, только несколько серебристее. Приемы баядерой так отличны от всего, что я раньше видел, так восхитительно свободны, так своеобразны, песни так плачевны и дики, движения так сладострастны, мягки и живы, сопровождающая их музыка так «раздирательна», что трудно обо всем этом дать приблизительное понятие».
Добавил: «Невольно задумаешься о таинствах чудесной Индии при мысли, что эта пляска, значение которой утрачено, вероятно, восходит к самой глубокой древности и что плясуньи повторяют ее бессознательно в продолжение тысячелетий».
Выделил: «Англичане не умеют ценить этих индийских Терпсихор. Вчера у меня во время пляски англичане схватили этих нежных дев и начали с ними кружить вальс. Это так их обидело, что они бросились на землю, расплакались, долго не соглашались плясать и хотели уйти».
О браминах. Наш путешественник перехал в новый город – Конджевер (ныне возможно иное название) и его особо впечатлили приметы наидревнейших верований Индии: «Конджеверам – небольшой городок, рассеянный в священном лесу; в нем 50 тыс. жителей (в том числе 10 тыс. браминов) и бесчисленное множество пагод.
Предваренные о моем приезде, брамины выслали к нам слонов и танцовщиц, молоденьких, хотя вовсе красивых. Одна из них, довольно, впрочем, хорошенькая, играла на странном инструменте из кокосового ореха, звук которого походил на гобой и вместе с тем на плач маленького ребенка.
Я осмотрел одну пагоду, потом другую. Оба здания великолепны, величественного зодчества, с самыми странными украшениями, с изображениями вымышленных чудовищ; и все это перемешано пальмами, огромными бананами, крытыми ходами и переходами, двориками, площадками. Толпа браминов, молодых и старых, полу-нагих, испещренных желтой и белой красками на лице и на груди, была погружена в моление; одни, служители Шивы, истребителя, лежали ниц, другие, служители Вишну, сохранителя, молились стоя. Все они поклоняются Браме, верховному существу, творцу мира».
Обезьяны и слоны. Зоркое перо у путешественнка – не минуло многих особенностей быта. Читаю:
– «Туземный стол состоит из плодов и овощей… Банан – хороший плод, здоровый и удобоваримый, похож на большой огурец. Я до сих пор предпочитаю его есть»;
– «Держат очень много обезьян; их видишь повсюду – и в домах, и на кровлях, и в храмах, и всем им оказывают большее или меньшее уважение. Первое, что бросилось мне в глаза при моем приезде в Конджеверам, были эти обезьяны, а потом – огромный пруд с превосходной гранитной набережной и спусками. По набережной двигался почтенный слон… Нужно заметить, что здешним слонам проводят на лбу горизонтальные или вертикальные линии, смотря по тому, кому посвящено животное Вишну или Шиве. На описываемом мной слоне сидел выбритый догола брамин, поклонник демона; в руках у брамина был медный сосуд с пучком зеленых листьев. Впереди шли музыканты, ехал на корове мальчик и изо всех сил колотил в цимбалы, что доставляло ему видимое удовольствие; к слону были привешены колокольчики, два колокола и что-то вроде рога или трубы.
Об особом обычае. Поразило и поэтому внёс в свою книгу: «Недалеко отсюда есть деревушка. Сегодня утром двигалось оттуда погребальное шествие под звуки песен, барабана и трубы. На носилках, устланных пальмовыми листьями, несли труп женщины, вероятно, по здешнему обычаю, на костер».
Письмо с Ганга. Салтыкова заманила и великая река Индии – да не мимолетным поглядом: «Мы носились в продолжение нескольких дней по узким речкам, составляющим дельту Ганга, лавируя между необитаемыми, болотистыми островками, поросшими непроходимой трущобой леса и кустарника…
Рев, похожий на отдаленные, подземные раскаты грома. Это был рев тигра. При первом красноватом свете утренней зари мы снова снимались, и, когда встающее солнце разгоняло сырой, но теплый туман злокачественной атмосферы, мы могли видеть жильцов этой пустыни – крокодилов, лежавших на берегу и металлическим блеском своей кожи и неподвижностью подобных отлитым из меди; они как будто сторожат свою землю, обращая к воде раскрытую пасть, скрывая туловище под густой сенью тропической растительности. Каждое из этих животных было от 15 до 20 футов длины.
Таким образом прошло около недели, покуда мы наконец повстречали первую бенгальскую лодку дровосеков и по берегу, сквозь кокосовые рощи, стали виднеться поселения: легкие и красивые хижины, построенные из бамбука и покрытые пальмовыми циновками. Этот вид оживлялся образами женщин в простой, но красивой драпировке и мужчин, пасмурно взглядывающих на пришельцев из-под косматой своей прически. Старцы и дети отдыхали или резвились на прибрежном песку.
Иногда я ходил с офицерами в лес стрелять попугаев. Через 8 дней мы въехали в большой Ганг, реку от 10 до 12 верст в ширину, с песчаными берегами. До сих пор рукава Ганга были до того узки, что ветки деревьев врывались в окна моей каюты и нестерпимо шелестели по доскам; одно из деревьев, наклонившихся над водой, сломало нашу мачту».
Записки из города Гурдвара.