А Панов любил, когда люди обязаны ему лично.
— Зашли мы с майором в бар выпить пива. Мозги немного прочистить.
Целое утро вводил его в курс операции. Отрабатывали задачи. Как положено. Ну, а пиво так, для закрепления. Все-таки в джунгли идем, когда еще пивка попьешь?
— Ты не про пиво, а про мордобой с применением оружия давай докладывай, — перебил генерал.
— Неудобно про это, но вам, как на духу как отцу родному... хотя, конечно, неловко, — Рубцов не находил тех обтекаемых выражений, какими можно объяснить суть конфликта. Он мучительно подбирал слова и мысленно их отбрасывал из-за излишней определенности.
— Не тяни, Рубцов, не испытывай мое терпение.
— Короче, моя жена Нинка была с этим мулатом, — выпалил подполковник с той же решительностью, с какой нажимал на гашетку.
Ох и любил же генерал подобные признания. Испытывал неизъяснимое удовольствие в аккуратном дотошном дознании. В таких случаях он был по-отцовски заботлив и участлив. А Нинку Панов давно заприметил. Она в хоре офицерских жен всегда в первом ряду стоит и так нагло шарит глазами по рядам... Несколько раз генерал ловил устремленный точно на него влажный поощрительный взгляд, совсем не соответствовавший песне о славных воинах бронетанковых войск. Да, хороша Нинка. Генерал чуть было не улыбнулся. Поэтому строго спросил:
— Как понимать, была с мулатом, спала с ним, что ли?
— Неизвестно. В баре была с ним.
— И ты ее случайно накрыл?
— Так точно.
— Что ж она, дура, в такое публичное место поперлась? — спросил генерал и понял свою бестактность. — Погоди, ну, пришла в бар, ну и что? Может, какие-то дела... товарищеские.
— Какие там товарищеские! Я же не сразу полез морду бить.
Понаблюдал со стороны. Дождался, когда стали прощаться. Она к нему всем телом, можно сказать, прижалась, а он, гнида, поцеловал ее прямо в губы!
— В губы? — генерал едва не крякнул от удовольствия. — А почему решил, что в губы?
— Ну, товарищ генерал. Неужели, по-вашему, я губы от жопы отличить не могу? Только представьте, какой-то вонючий негр целует мою собственную жену.
— Да он не негр.
— А кто? Русский, что ли?
— Мулат.
— Какая разница. Не баба же. Генерал вздохнул:
— Плохо у тебя, подполковник, воспитательная работа в семье поставлена. И не в том дело, что с африканцем была, мы даже в этих вопросах не должны быть расистами, а вот коль подобное позволяет себе, значит, непорядок в доме. Раньше, небось, тоже бывало всякое?
— Бывало... — грустно согласился Рубцов.
— Э... плохи твои дела. Пока ты родине жизнь отдаешь, она... погоди, а может, у них до этого не дошло? Рубцов усмехнулся.
— Прикажете сидеть и ждать?
— Нет. Но сразу в морду, да еще иностранному подданному. Начал бы с нее, дома, без свидетелей.
— А, — Рубцов безнадежно махнул рукой, — сколько раз начинал, и все без толку.
Панов прикинул сроки, на которые Рубцов покидает Луанду. Очень возможно, что замаливать свои бабьи грехи Нинке придется в генеральских объятиях. Эта мысль его несколько расслабила. Поэтому продолжил сурово:
— И из-за непроверенной ревности ты умудрился покалечить четырех человек.
— Откуда мне было знать, что он ходит с телохранителями. На президента вроде не похож. И вообще, товарищ генерал, прошу вас разобраться.
Они втроем на меня напали. В баре все подтвердят. Я элементарно защищался. Если бы не эти громилы, ну повозил бы я немного мулата мордой о стойку бара и отпустил с Богом. А так, не по моей вине получилось.
Панов не позволял переходить с собой на дружеский тон, когда с ним начинали говорить как с ровней. Без почтения и заискиваний. Таких людей он стремился отодвинуть подальше. От них ведь можно всякого ожидать. В глубине души генерал таких побаивался и от этого становился еще злее и непримиримее. Но Рубцов — особый случай. Он, разумеется, хам, дебошир и пьяница, но сорвиголова.
В деле надежен. Один такой всегда должен быть под рукой. Но не более. Поэтому генерал был к Рубцову снисходителен.
— На фронте я бы заставил тебя кровью смывать подобные безобразия!
— Чьей? Только прикажите!
— Ерничаешь?! Придет время, прикажу. А пока объявляю тебе пять суток. Отбывать будешь здесь, на гауптвахте. Иди и доложи дежурному офицеру.
— Есть пять суток ареста, — с вызовом отчеканил Рубцов. — Разрешите идти?
— Иди... Где там моя минералка?!
— Здесь, товарищ генерал, — Найденов чуть не столкнулся с уходящим подполковником.
— Давай, — сделав несколько громких глотков, Панов, не удостаивая взглядом майора, продолжал:
— И ты, сукин сын, туда же? В Уамбо развратничаешь, здесь пьяные дебоши устраиваешь. Решил, коль зять Советова, значит, можно творить и вытворять? Но я тебя к порядку живо пристрою. Докладывай!
— Виноват, товарищ генерал.
— И только? Да ты родину позоришь... И семью товарища Советова в не меньшей мере. За такую службу гнать из армии в шею! А будет доказано твое участие в драке, под трибунал пойдешь! — генерал, выпив бутылку воды, почувствовал прилив энергии и принялся с удовольствием стращать желторотого юнца.
— Первым делом дам знать в Москву прямо Советову. После такого держать тебя в семье вряд ли будут. Сам-то как считаешь?
— Не будут, — согласился Найденов.
— То-то. Одарил Бог зятем. В общем, надеюсь, понимаешь — от меня зависит, будет у тебя будущее или хрен с редькой.
Генерал смотрел на Найденова высокомерно и строго, но интонации подозрительно смягчились. Найденов боялся поднять глаза и уныло кивал головой в ответ на генеральскую разборку. Панову вдруг стало скучно. Он почему-то вспомнил неприятный разговор со Светланой Романовной. «У самого черт знает что происходит, а тут возись с чужими дураками».
— Короче, придется отслужить каждую провинность.
— Так точно! — оживился Найденов.
— Не перебивай, мальчишка, а слушай. Завтра встретишься со своей... ну, короче, с этой девкой, португалкой. Она уже появлялась сегодня в миссии. И выполнишь все указания, которые даст полковник Проценко. Ясно?
— Так точно. Ана в миссии? А какие указания?
— Я, по-моему, не разрешал задавать вопросы.
— Виноват, товарищ генерал.
— Переночуешь здесь, а завтра в семь ноль-ноль быть у Проценко и внимательнейшим образом выслушать его приказ. Если что-нибудь снова не так сделаешь, на глаза мне не попадайся. Снимаю трубку и все докладываю Михаилу Алексеевичу.
— Благодарю, товарищ генерал.
— Гляди, не дай мне ошибиться в тебе, — пригрозил пальцем генерал напоследок и, тяжело дыша, вышел из палаты.
НИНКА
Найденов не мог понять, радоваться ему или готовиться к еще худшему повороту событий. Он был сбит с толку. Откуда взялась Ана? Как они вышли на нее? В голове не укладывалось. Сердце подсказывало, что затевается нечто противное. Ни дать ни взять — шпионская чушь. Сначала его отправляют в Луанду и грозят оргвыводами. Не проходит и двух дней, как он по приказу должен встречаться со своей любимой. Такого в самом абсурдном сне не приснится.
Найденов совершенно не обрадовался предстоящей встрече с Аной. Наоборот, чувствовал нервную дрожь, неудобство и боязнь завтрашнего свидания. Чего они хотят? От него? А от нее? Бред... и выбора никакого. Отказаться от выполнения приказа значит подписать себе приговор. Найденову стало жалко себя, Ану и даже Тамару...
Громко напевая Высоцкого, вошел подполковник.
— О чем задумался, детина? — бодро спросил он. — Плюнь, все ерунда по сравнению с мировой революцией. Главное, береги здоровье! — шикарным жестом он поставил на тумбочку бутылку с мутной жидкостью. — Матросы подарили.
Вещь мерзкая, но крепкая. Горит. Местный самогон, воняет накрашенными бабами, зато в отличие от них для здоровья не вреден.
— Я не буду.
— Правильно... А я выпью. В моем положении трезвым находиться неприлично. — Рубцов выпил из горла. Долго кривился. Потом вытащил из кармана бутылку минералки и запил. После чего икнул и задал сам себе вопрос:
— Интересно, о чем думал Панов, когда орал на меня? Ладно, прощаю... Пять суток — курам на смех. Можно и здесь перекантоваться. Подвоз самогона здесь отработан, кормят не то, что дома. Тебе тоже впаял?
— Нет.
— А чем кончилось?
— Плохо закончилось, — Найденов не был расположен посвящать подполковника в историю, неизвестно с какой целью задуманную.
— Завтра поступаю в распоряжение Проценко.
— Дерьмо мужик. Всех баб офицерских на хор гоняет. Три раза в неделю заставляет петь. А сам между делом вынюхивает, кто про что говорит.
По-моему, он стукач. Мы же его возле пальм на аллее встретили. Лишнего не болтай, заложит.
— Спасибо, — подозрения майора после подобной характеристики еще усугубились. Предстояло готовиться к пакости. И не с кем посоветоваться.
Найденов с удивлением понял, что перестал принадлежать себе. Рубцов, генерал Панов и в довершение Проценко решают за него, куда идти и что делать. И он не имеет. права противиться. Обстоятельства заставляют повиноваться, все сильнее давя на волю. И он почти уже не сопротивлялся. Найденов всегда удивлялся, почему офицеры к старости в большинстве своем становятся тряпками, роботами, исполнителями не только чужих приказов, но и воли. Был уверен — с ним такого никогда не произойдет. И с ужасом здесь, в Луанде, ощутил начало этого процесса. Еще немного, и он станет таким, возможно, даже раньше, чем они.
Рубцов продолжал отхлебывать из бутылки.
— Моя Нинка тоже в хоре поет. Голоса ни хрена нет, медведь на оба уха наступил, а в первом ряду выставляется и поет про родину, про поля и леса.
Стыдно и смотреть, и слушать. Я подошел к Проценко, говорю, какая же из моей бабы певица? Мне же в клуб после такого заходить неловко. А он надулся, вроде чего понимает в этом. «Будет петь, и точка. Есть приказ петь всем. Особенно женам офицеров. Так решило командование, и голос тут ни при чем. А будет отказываться, отправим в Союз. Нам люди с низким морально-политическим уровнем здесь не нужны». Вот так-то. Мотай на ус. Лягу, отдохну. Ночью небольшое мероприятие провернуть придется.