[67], на которую можно забраться только по внешней лестнице, огибающей шпиль по спирали. Нужно иметь очень выносливое сердце, чтобы достичь самого верха. Мой брат в своем «Путешествии к центру Земли» заставил читателей присутствовать на «уроке привыкания к пропастям», преподанном профессором Лиденброком своему племяннику Акселю именно на этой головокружительной лестнице.
День, когда поднимались мы, то есть мой сын и я, выдался ясным. Вид с верхушки колокольни открывался великолепный: можно было окинуть взглядом весь Зунд, от северного его конца до южного, однако осмотру мешал резкий восточный ветер. Нам едва хватало обеих рук, которыми мы вцепились в поручни, чтобы удержаться и устоять под неистовыми порывами ветра. Поэтому мы не могли воспользоваться подзорной трубой, и нам никак не удавалось различить флаг легкого судна с двумя желтыми трубами, шедшего по Копенгагенскому рейду и приветствовавшего двадцатью одним залпом датский флаг, развевавшийся над цитаделью. Повернувшись на север, мы разглядели у оконечности Зунда маленький городок Эльсинор[68]. Между ним и Копенгагеном расстилался огромный лес; под его высокими деревьями приютились многочисленные виллы. В этом лесу, ставшем, по существу, пригородом Копенгагена, богатые семьи устраивают себе летнее жилище, примыкающее к Лангелиние, красивому месту для прогулок, занимающему морской берег. Со всех концов побережья люди съезжаются к прогулочной аллее на пароходиках, причаливающих к длинным пирсам — своеобразным деревянным или железным эстакадам, живописно выступающим в море. Мы тут же задумали на следующий день совершить приятную экскурсию в Эльсинор, чтобы посетить замок Кронборг.
Эта старинная крепость защищает северный вход в Зунд, и именно в ней — волею Шекспира — разыгрываются страшные сцены мрачной трагедии «Гамлета».
Однако, несмотря на интерес, который у нас вызывала открывавшаяся внизу замечательная панорама, самое время было подумать о возвращении, потому что положение стало нестерпимым: порывы ветра резко усилились, и временами мы ощущали покачивание колокольни под его мощным дыханием.
Мой сын, менее искушенный, чем я, начинал страдать от этого подрагивания, чрезвычайно мучительного, когда находишься в ста метрах от земной поверхности. Он зеленел на глазах, словно его мучил приступ морской болезни, взгляд его блуждал… Да, пора было уходить.
Мы начали спускаться. Этот вонзающийся в пустоту шпиль имел форму штопора, а восхождение на него напоминало мне экскурсии по горам, которые я всегда плохо переносил. Я пока не позеленел, как мой сын, но зато побледнел словно полотно и, продлись наше пребывание наверху чуть дольше, определенно пришел бы в такое же состояние, как он.
Мы спустились уже метров на двенадцать, когда на нашем пути возникло непредвиденное препятствие.
Проход, рассчитанный на одного человека, перегородила дама лет пятидесяти с небольшим в нахлобученной розовой шляпке и безвкусной одежде цвета зеленого яблока, напоминавшей обуженным покроем и приметной формой чехол зонтика.
Эту даму, по всей видимости, немку, сопровождали одиннадцать ребятишек! Да-да, вы прочли верно: одиннадцать ее собственных детишек! И кто знает, сколько еще их могло остаться ниже.
Ведомый ею караван замыкал, поотстав на пять или шесть метров, очень толстый господин, без сомнения, муж дамы, мокрый от пота и пыхтевший за двоих.
Что делать? Ситуация складывалась весьма затруднительная. Я не мог повернуться и подняться по лестнице, так как опасался, что не справлюсь с налетевшим шквалом. Самым разумным представлялось идти на сближение, но тогда следовало заставить отступить всю эту семейку, поскольку разойтись на такой узкой лестнице было невозможно.
Положение становилось рискованным… Мать бомбардировала меня бешеными взглядами и, казалось, готовилась к битве. Ее отставший супруг, не оценив опасности, что-то бурчал себе под нос; мне показалось, что он был в чертовски плохом настроении.
Самым разумным выходом были переговоры с подошедшими; можно было попытаться уговорить их спуститься.
— Мадам, мы не можем повернуть назад, — сказал я с решимостью в голосе, — из этого ничего не выйдет.
— Но, месье, — заговорила она по-французски с сильным немецким акцентом, хотя понять ее все-таки было можно, — мы, несомненно, имеем право…
— Конечно… Только знайте, что есть такие положения, когда сила важнее права. Мы вынуждены спуститься.
И в то же мгновение я показал на все более искажающееся лицо сына.
Оно было так выразительно, что караван в беспорядке отступил, словно услышав команду «Спасайся, кто может!». Через двадцать секунд дорога освободилась, неприятель отступил, и мы смогли преодолеть те два десятка метров, что отделяли нас от внутренней лестницы колокольни Фрелсерс-Кирке.
XIV
На следующий день в шесть утра мы поднялись на палубу винтового парохода, отходившего от большой деревянной пристани в Копенгагене и направлявшегося в Эльсинор. Эти быстрые суда, обслуживающие только датское побережье, предоставляют пассажирам массу удобств. Просторные салоны радуют глаз красивой отделкой, а на спардеке[69], занимающем всю корму, туристам позволено в свое удовольствие наслаждаться очаровательными видами побережья, протянувшегося от Копенгагена до самой северной оконечности пролива.
Эльсинор — очень маленький город, в нем всего девять тысяч жителей[70]. Здесь заправляется большая часть судов, входящих в Зунд, но — один Бог знает — проходящих ли его! Там есть очень живописный порт, образующий пару с Хельсингборгом, расположенным с другой стороны пролива, на шведском берегу.
Как только мы сошли на берег, а произошло это около половины десятого, то отправились на второй завтрак в отель «Эресунн». Приняли нас там очень гостеприимно, а после трапезы, не теряя времени, мы двинулись в замок Кронборг, основную цель нашей экскурсии.
Очень любопытна замковая часовня; она заслуживает отдельного разговора. А вот о внутренних помещениях замка сказать особенно нечего. Их очень много, и они украшены малоценными картинами. Зато поистине великолепны виды, открывающиеся из окон и с верхней площадки квадратной башни, господствующей над крепостью.
Мы увидели, как Зунд во всех направлениях бороздят самые различные суда: галиоты, шхуны, трехмачтовые фрегаты, бриги, пароходы. Одни шли вверх по проливу, другие спускались. В этих спокойных водах я насчитал свыше пятисот английских, шведских, датских» норвежских судов.
Ни Неаполитанский залив, ни вход в Босфор, ни Мессинский пролив, когда на него смотришь из Таормины[71], не сравнятся красотой с входным створом Зунда. Напротив виднелось шведское побережье с невысокими горами на заднем плане и живописным городом Хельсингборгом. На севере Каттегат с его лазурно-голубыми водами и капризно обрубленными берегами резко расширялся за счет глубокого залива, закруглявшегося на западе. В других направлениях взгляд отдыхал на идеально зеленых берегах этого прекрасного края. Невозможно представить себе более гармоничного ансамбля. Оторваться от этого зрелища можно лишь с большим трудом.
Но нам, чтобы не пропустить пароход на Копенгаген, нельзя было терять время. И поэтому, как только над Каттегатом показались клубы дыма, под которыми можно было различить довольно забавные крупные черные точки, разделенные правильными интервалами, мы ушли.
— Смотрите-ка! — сказал я. — Похоже, к Зунду на всех парах спешит целая эскадра.
— Без сомнения, английская, — отозвался Робер Годфруа. — Я читал в газетах, что она вышла из Плимута и идет в Копенгаген под командованием герцога Эдинбургского.
— В таком случае, — заметил мой брат, — быстроходное судно, которое мы видели вчера с колокольни Фрелсерс-Кирке, было послано в Копенгаген с известием о подходе эскадры.
— По-моему, — сказал я брату, — честное слово, стоит пропустить наш пароходик, но посмотреть, как английские военные корабли войдут в Зунд.
Примерно через час английская эскадра в составе восьми броненосцев с адмиральским кораблем впереди продефилировала мимо Эльсинора. Все суда держали между собой одинаковую дистанцию.
Такой спектакль стоил часового опоздания.
В четыре мы снова поднялись на палубу парохода, а около шести подошли к Копенгагену, плывя совсем близко от английских кораблей, из-за своей большой осадки отдавших якоря подальше от цитадели.
XV
Первым человеком, которого мы встретили на борту «Сен-Мишеля», был наш джентльмен. Казалось, он ожидал нас с большим нетерпением.
Поскольку было очень жарко, Томас Пиркоп ходил в одной рубашке, но теперь он предстал перед нами в совершенно новом виде. Его широкие штаны из грубого синего сукна, натянутые до подмышек, напоминали своей длиной панталоны, в которые предусмотрительные родители облачают растущих детишек. Помочи из розовой ковровой ткани, очень короткие и расшитые голубыми цветочками, поддерживали эти штаны на вырост, внутри которых безо всяких усилий целиком спрятался бы джентльмен. Огромные карманы, напоминавшие настоящие расщелины, расположились по бокам этого гигантского сооружения, раздувая его и одновременно показывая, какое большое количество предметов самого различного назначения скрывалось в их глубинах.
Томас Пиркоп не знал, что мы вернулись из Эльсинора. Его толстое и добродушное лицо пылало гордостью, и он с явным торжеством в голосе сказал нам:
— Gentlemen, the British squadron! You did not see the British squadron?[72]
— Да, — ответил я, — мы и в самом деле видели английскую эскадру. Так что сейчас, как и в случае с кометой, вы опоздали, мой бравый лоцман. Но утешу вас: в этом вашей вины нет. Вы не могли заметить эскадру раньше нас, потому что