Я заглядывал в лицо каждой женщине, но ни одна из них не была Жаклин. Я ошибся этажом. Я даже не был уверен, что она живет в этом доме. Теперь Дариус стоял посреди гостиной, в нескольких метрах от меня, с очень грациозной блондинкой, слушавшей его крайне внимательно. Время от времени она смеялась. Я прислушался, чтобы выяснить на каком языке она говорит, но ее слова заглушала музыка. А почему бы не подойти прямо к этому человеку и не спросить его, где Жаклин? Он откроет мне своим низким и любезным голосом тайну, которая на самом деле вовсе не тайна: скажет, знает ли он Жаклин, его ли она жена или на каком этаже живет. Вот и все, куда уж проще. Он стоял лицом ко мне. Теперь он слушал блондинку и его взгляд случайно остановился на мне. Сначала мне показалось, что он меня не видит. А потом он дружески помахал мне рукой. Кажется, он был удивлен тому, что я сижу один на диване и ни с кем не разговариваю. Но я чувствовал себя куда удобнее, чем тогда, когда вошел в квартиру; передо мной возникло воспоминание пятнадцатилетней давности. Мы с Жаклин приехали на лондонский вокзал Чарринг Кросс около пяти вечера. Взяли такси и поехали в гостиницу, случайно выбранную в путеводителе. Ни я, ни она не знали Лондона. Когда такси поехало по Молл и передо мной открылась эта окаймленная тенистыми деревьями авеню, двадцать первых лет моей жизни рассыпались в прах, как груз, как наручники или доспехи, от которых я и не мечтал избавиться. Но это произошло: ото всех этих лет ничего не осталось. И если счастье - это то легкое опьянение, которое я испытывал в тот вечер, то впервые за свою жизнь я был счастлив.
Позднее совсем стемнело, и мы пошли прогуляться куда глаза глядят, в сторону Эннисмор Гарденс. Мы шли вдоль ограды запущенного сада. С последнего этажа одного из домов доносились музыка и голоса. Окна были распахнуты, и на свету вырисовывалась группа фигур. Мы стояли, прижавшись спиной к забору сада. Один из гостей, сидевший на решетке балкона, заметил нас и жестом пригласил подняться. Летом в больших городах люди, давно потерявшие друг друга из виду или совсем не знакомые, встречаются однажды вечером на какой-нибудь террасе, а потом снова теряют друг друга. И ничто не является по-настоящему важным, ничто не имеет истинного значения.
Дариус подошел ко мне:
- Вы потеряли ваших друзей? - спросил он с улыбкой.
Я не сразу понял, что он имеет в виду тех троих из лифта.
- Это не совсем мои друзья.
И тут же пожалел об этих словах. Мне не хотелось, чтобы он задал себе вопрос, почему я нахожусь в его квартире.
- Я знаком с ними совсем недолго, - объяснил я. - Им пришла в голову хорошая мысль привести меня к вам...
Он снова улыбнулся:
- Друзья моих друзей - мои друзья.
Но я его стеснял, потому что он не знал, кто я такой. Чтобы его успокоить, я сказал как возможно более ласковым голосом:
- Вы часто устраиваете такие приятные вечеринки?
- Да, в августе. И всегда в отсутствии жены.
Большинство гостей покинуло гостиную. Как они там все умещаются, на балконах?
- Я чувствую себя ужасно одиноко, когда жена уезжает...
Его взгляд принял меланхолическое выражение. Но он продолжал улыбаться. Прекрасный случай спросить его, не зовут ли жену Жаклин, но я не осмелился.
- А вы живете в Париже?
Он задал мне этот вопрос вне сомнения из чистой вежливости. Ведь он принимал меня у себя и не хотел, чтобы я сидел в одиночестве на диване, поодаль от других гостей.
- Да, но не знаю еще, останусь ли...
Мне внезапно захотелось довериться ему. Ведь я уже месяца три ни с кем не говорил.
- Я могу работать где угодно: лишь бы были ручка и бумага...
- Вы писатель?
- Если можно назвать это писателем...
Он попросил, чтобы я сказал ему, как называются мои книги. Может, он читал какую-нибудь из них.
- Не думаю, - ответил я.
- Должно быть, писать - очень увлекательно, правда?
По всей видимости он не очень-то привык к беседам с глазу на глаз на такие серьезные темы.
- Я вас задерживаю, - произнес я. - И мне кажется, что ваши гости разбежались из-за меня.
И действительно, в гостиной и на балконах больше почти никого не было.
Он негромко рассмеялся:
- Да нет же... Они все поднялись на террасу...
Еще несколько человек сидели в гостиной на диване, стоявшем у противоположной стены. На белом диване, таком же, как тот, где я сидел с Дариусом.
- Счастлив был с вами познакомиться, - произнес он.
А потом пошел к другим гостям, к тому дивану. Среди них были блондинка, с которой он недавно разговаривал, и мужчина из лифта в пиджаке с золотыми пуговицами.
- Вы не находите, что тут музыки маловато? - сказал он им очень громко, словно его роль сводилась к роли души общества. - Поставлю-ка пластинку.
И исчез в соседней комнате. Через минуту раздался голос какой-то певицы.
Он сел на диван рядом с другими. Меня он уже забыл.
Мне надо бы было уже уйти, но я не мог помешать себе слушать гам и смех, доносившиеся с террасы, и громкие голоса Дариуса и его гостей там, на диване. Я не очень хорошо слышал, что они говорят. Песня с пластинки убаюкивала меня.
В дверь позвонили. Дариус встал и направился в переднюю. По пути он улыбнулся мне. А другие продолжали разговаривать между собой. В пылу разговора мужчина в пиджаке с золотыми пуговицами широко размахивал руками, словно пытаясь убедить в чем-то собеседников.
В передней раздались голоса. Они стали приближаться. Голос Дариуса и еще один, женский, очень низкий. Я обернулся. Дариуса сопровождала какая-то пара. Все трое стояли на пороге гостиной. Мужчина - высокий брюнет в сером костюме, с довольно тяжелыми чертами лица и голубыми глазами навыкате. Женщина была в желтом летнем платье с обнаженными плечами.
- Мы пришли слишком поздно, - произнес мужчина. - Все уже ушли... Он говорил с легким акцентом.
- Да нет же, - успокоил его Дариус. - Они ждут нас наверху.
И взял каждого из них под руку.
Женщина, которую я видел в профиль, обернулась. У меня кольнуло сердце. Я узнал Жаклин. Они приближались ко мне. Я встал, как автомат.
Дариус представил мне эту пару.
- Жорж и Тереза Кэсли.
Я кивнул им. Я смотрел женщине, именуемой Тереза Кэсли прямо в глаза, но она даже и не моргнула. По всей видимости, она меня не узнавала. Дариус, кажется, был смущен тем, что не может представить меня по имени.
- Это мои соседи этажом ниже, - сказал он. - Я так рад, что они пришли... Все равно они не смогли бы спать из-за шума...
Кэсли пожал плечами.
- Спать?... Да ведь еще слишком рано, - произнес он. - День только начинается.
Я старался встретить ее взгляд. Взгляд этот был пуст. Она или не видела меня, или умышленно не замечала моего присутствия. Дариус потащил их на другой конец гостиной, к дивану, где сидели другие. Мужчина в пиджаке с золотыми пуговицами поднялся, чтобы поприветствовать Терезу Кэсли. Разговор возобновился. Кэсли был очень словоохотлив. Она стояла несколько поодаль. Вид у нее был такой, словно она либо дуется, либо скучает. Мне захотелось подойти к ней, отвести в сторону и сказать вполголоса:
- Здравствуй, Жаклин.
Но я продолжал стоять неподвижно, как каменный. Я искал какую-то невидимую ариаднину нить, может быть существовавшую между кафе "Данте" и отелем "Турнель" пятнадцатилетней давности и этой гостиной с огромными раскрытыми окнами, выходящими на Булонский лес. Но не нашел ни одной. Я был жертвой миража. А ведь, если хорошо подумать, все эти места находились в одном городе, недалеко друг от друга. Я попытался вспомнить самый короткий путь к кафе "Данте": доехать до левого берега по окружному шоссе, а потом, от Орлеанских ворот, прямо до бульвара Сен-Мишель... В этот час, да еще в августе, доехать можно минут за пятнадцать.
Мужчина в пиджаке с золотыми пуговицами говорил, а она безразлично слушала. Она села на подлокотник дивана и зажгла сигарету. Я видел ее в профиль. Что она сделала с волосами? Пятнадцать лет тому назад они доходили до пояса, а теперь были чуть ниже плеч. Она по-прежнему курила, но теперь больше не кашляла.
- Подниметесь с нами? - спросил меня Дариус.
Он оставил других на диване и стоял передо мной с Жоржем и Терезой Кэсли. Тереза! Почему она сменила имя?
Они пошли передо мной на один из балконов.
- Нужно только подняться по трапу, - сказал Дариус.
И указал на лестницу с цементными ступенями на краю балкона.
- И куда же мы пойдем, капитан? - спросил Кэсли, фамильярно хлопнув Дариуса по плечу.
Тереза Кэсли и я стояли за ними, бок о бок. Она улыбнулась мне. Но это была просто вежливая улыбка - так улыбаются незнакомому человеку.
- Вы уже поднимались наверх? - спросила она.
- Нет, ни разу. Сейчас - впервые.
- Сверху, наверное, великолепный вид.
Я даже не знал, ко мне ли она обращается: настолько эта фраза была произнесена безлико и холодно.
Терраса оказалась очень большой. Большинство гостей расположилось на бежевых полотняных стульях.
Дариус остановился перед одной из группок. Они сидели кругом. Я шел за Кэсли и его женой; они, казалось, забыли о моем присутствии. Встретили другую пару на краю террасы и принялись беседовать вчетвером, стоя. Она и Кэсли прислонились к парапету. Кэсли и та, другая пара изъяснялись по-английски. Время от времени жена Кэсли вставляла в разговор короткую фразу по-французски. Я подошел и тоже облокотился о парапет. Она стояла как раз за мной. Трое остальных продолжали разговаривать по-английски. Голос певицы заглушал воркование беседы. Я стал насвистывать припев песни. Она обернулась.
- Простите, - сказал я.
- Да ничего.
Она улыбнулась все той же безразличной улыбкой. Замолчала. Мне пришлось добавить:
- Какой прекрасный вечер...
Разговор между Кэсли и двумя другими становился возбужденнее. Голос Кэсли был несколько гнусавый.