ались по плану, предложенному и детально разработанному Виктором Большим. Во-первых, он имел в своем распоряжении трофейную БMB, что в то время было большой редкостью, и сам ее водил. Это уже солидно. Во-вторых, он же дал несколько бланков, на которых было напечатано: «Протокол», в-третьих, бегло набросал сценарий допроса, о чем спрашивать, что пытаться выяснить... И главное, как увести с собой.
Майка позвонила подружке, узнала между делом, что та одна дома, но прийти на праздник не может. Без своего дружка – не согласна, а он в командировке... Вот мы и выехали «по указанному адресу».
«Группа в штатском» – в форме только настоящий старший лейтенант – подкатила к машиному дому. Виктор Большой остался в машине, а мы поднялись в квартиру. Предъявили наши «красные книжечки», Марк встал в дверях, Анушко-Малянский (подпольная кличка Виктора Малого), достав ручку и пачку бланков, расположился у стола и приготовился записывать. Маша, которой я предельно вежливо объяснил причину нашего визита: необходимое выяснение некоторых обстоятельств, связанных с ее знакомством с инженером Игорем З., стояла ни жива, ни мертва. Усадив ее, я начал допрос, предупредив об ответственности за дачу ложных показаний. «Знаком ли вам Игорь З.?» Как нам было известно от Майки, Игорь этот работал в каком-то «очень секретном ящике». «Что с ним?» – «С ним пока все в порядке. Известен ли вам характер его деятельности? Чем он занимается?» – «Игорь – инженер...» – «Что рассказывал он вам о своей работе?» – «Н-ничего... Просто работает инженером, еще до войны кончил Бауманский...» – «А почему он, инженер-майор, не на фронте?» – «Ну... работает он где-то... Секретно...» – «Так... – уже несколько зловеще произнес «следователь». – И давно вы знакомы? Каковы ваши отношения?» – «Я его еще девочкой знала, наши родители... Хотели мы пожениться...» – «Так неужели вам неизвестно, чем он занимается?» – «Ну... говорил, что секретная работа; на оборону». – «Отлично. Значит, рассказывал?» – «Он же мой жених!» – «Бывали у него дома?» – «...Бывала...» – «Кульман у него есть?» – «Какой кульман?» – «Ну, такая чертежная доска на специальной подставке». – «А-а... Вроде есть...» – «Какие-нибудь чертежи, рулоны кальки вы у него в квартире видели?» – «Чертежи? Рулоны? – губы у Маши дрожали. – Может, что и было, только я никогда...» – «Значит, видели? И никогда не интересовались, что там начерчено?» – «Нет. Мне это все непонятно... Какие-то линии, формулы, расчеты... Не интересовалась». – «Значит, гражданин З. хранит дома секретные материалы и вы их видели? Так? – и к Витьке, – Записали, товарищ лейтенант?» – «Так точно». – «Прошу вас подписать протокол. Вот здесь». – Протянул ей вечное перо. Маша прочла страничку, подписала. «Ну что же... Придется поехать с нами». Представляю себе, что пережила девушка в эти минуты. «За что?.. Я же...» – «Не волнуйтесь. Вы близкий человек и свидетель. Ничего вам не грозит. Можете оставить родителям записку, что скоро вернетесь. Собирайтесь». Оделась, Марк даже пальто ей подал. Спустились вниз, сели в машину, задернули шторки на боковых окнах и заднем стекле. Маша в середине, мы с Витькой по бокам, Марк на переднем сидении, рядом с настоящим, в форме! – старшим лейтенантом.
Мы были очень горды и веселились вовсю, когда Маша, узнав подъезд, неуверенно вошла в лифт и очутилась в Майкиной квартире. Впрочем, особенной радости не получилось. Как выяснилось впоследствии, с того времени задушевные подруги раздружились, хотя мы очень извинялись и старались обратить все происшедшее в розыгрыш и шутку.
С этого-то момента и началось у нас, идиотов молодых, новое увлечение. Серьезные материи побоку, превратились мы в разведчиков, изобретали всяческие ситуации, за кем-то следили, кого-то подозревали. Асе Краснощековой вешали на уши лапшу по поводу наших особых секретных заданий, намекали на то, что ее кузен Густав (так они говорили) совсем не тот человек, за которого себя выдает, некоторым девочкам из класса демонстрировали «оружие» и «документы». Роли распределились следующим образом: я утвердился в чине старшего лейтенанта СМЕРШа, Виктор Анушко-Малянский – сотрудник разведки дружественной Югославии (и совсем-то он не армянин, а серб!), Марк – двойной агент – он хоть и наш, но завербован Гестапо. У него задание выкрасть какие-то важные документы у собственного папаши – главного инженера важного оборонного предприятия (старший Эткинд действительно был главным инженером... московской табачной фабрики «Дукат», почему нам зачастую перепадали роскошные папиросы «Герцеговина Флор», что также производило на одноклассников определенное впечатление. В то время и «Дели» казались верхом шикарной жизни, а тут... «Сталинские»...). В красные корочки какого-то довоенного наркомата вклеены были наши фотографии с несколько смазанными печатями, рисованными на собственных ладонях. Такие были и у меня, и у Федулова, и у Марка. Я же из авиационной фанеры вырезал какой-то бельгийский браунинг, наган, ТТ и вооружил всю нашу группу. Сам таскал свою, еще куртамышскую, поделку. Правда, «новоделы» были не столь идеальны, как мой Вальтер – ни верстака под рукой, ни набора инструментов нужных, но если показать метров с двух – производили впечатление. Кроме того, ослепленный тщеславием, я осмеливался предъявлять кое-кому настоящий Вальтер, привезенный с фронта и подаренный мне Алексеем Новиковым. Получил я от него и две обоймы. Ну как можно было удержаться!
Игры разворачивались вовсю, фантазия кипела и бурлила. По экстернату ползли всякие слухи, которые мы сами же и распускали. Одной из намеченных жертв стал Густав Кацман. Федя-Федулов пристал к нему на уроках с просьбой отвезти Марку к Красным воротам рулон старых чертежей, мол, очень срочно нужно, а Густав живет неподалеку, у Кировской. Марка в тот день в экстернате не было. Марк и Витька сидели дома, ждали сообщений. Как только Густав взялся исполнить поручение, им по телефону немедленно было сообщено. Я крадучись сопровождал Кацмана до метро «Маяковская», и не успел он спуститься вниз – доложил штабу, дескать, отбыл. Виктор полетел ждать его на пересадке, возле «Площади Революции». А я двинулся следом, бегом бежал, пересел, выскочил возле Красных ворот. Густав не торопился. У метро меня уже встретил Федулов, доложил, что ехал с преследуемым в одном составе, только в другом вагоне, заметил, что Густав сошел на Кировской, а двери уже захлопнулись... И Витька пропал. Операция срывалась. Звоним Марку. Виктор сообщил ему, что Кацман пошел домой – жил он в огромном доме общества «Россия» возле Тургеневской площади у Кировских ворот. Было решено, что я еду к его подъезду и меняю Виктора. Уже совсем стемнело. Витька вылез из-за угла, сообщил, что пока никто не появлялся, Густав дома. Понесет или не понесет? Может, что-то заподозрил? Отправил Анушко-Малянского в штаб. Сам жду. Поднял воротник, нахлобучил шапку на лоб. Детектив. Через несколько минут из подъезда появился парень с бумажным рулоном под мышкой. Он! Пошел по Кировской. Я – с предосторожностями – за ним. Явно что-то не по себе ему, оглядывается, плетется медленно. Вероятно, приметил «хвост», возле дома Корбюзье – стеклянной махины на Кировской, уже вблизи от Красных ворот, вдруг резко повернулся и быстро пошел мне навстречу, я метнулся в улицу Грибоедова, на другую сторону Кировской, завернул в ближайший подъезд. Выглядываю – нету, выскочил на Кировскую – нету... Тогда двинулся снова к его дому. Из автомата звоню Марку. Договорились, что он позвонит Густаву, спросит про чертежи, якобы ему звонил Федулов и сказал, что тот должен принести. Снова звоню – Густава дома нет... Топтался я, топтался, потом зашел в его подъезд, поднялся на этаж, где была их квартира. Жду. Хлопнула внизу дверь. Кто-то шагает по лестнице – я вышел на пролет. Густав? Остановился около своей двери и вдруг бегом вниз! Я за ним – выскочил – нету нигде, и след простыл. Потащился к Марку. Рассказал все как было. Густав не появился, рулона не принес. Во гад!.. Наконец мы разошлись.
Назавтра Кацмана в экстернате не было. Марка тоже. Виктор у нас не учился... А дня через два... Дня через два во время урока меня вызвала из класса секретарша экстернатской канцелярии: «Герасимов, тебя там из райкома какой-то товарищ спрашивает». Заглянул в учительскую – стоит незнакомый дядька. Мне и ни к чему – райком рядом, на Малой Дмитровке, не раз приходилось бывать... Могли бы и позвонить. Ну да какое это имеет значение? Вышли на улицу – до райкома метров двести влево, а он поворачивает вправо, к Ленкому, где трамвайная остановка к центру. Тогда еще и по Малой (улица Чехова), и по Большой Дмитровке (ныне улица Пушкина) ходили трамваи. Поманил за собой. Вскочили на площадку. Вижу, у него из-под воротника пальто, прикрытый белым шарфиком, выглядывает синий кант кителя. Только тут закралось в душу сомнение. Тревога. Куда это меня?
Лубянка
И сегодня не вызывает это название у подавляющего большинства русских, да и не только русских людей добрых эмоций. А ведь кажется, такое невинное и старинное словцо: торговали на сем месте у Китайгородской стены лубяным товаром, потому и «Лубянка». Да вот заняла большой мрачный кирпичный домину ЧК и семьдесят лет, все расширяясь, расползаясь по соседним домам и улочкам, живет «Страхом на крови» Лубянка, облицевавшись гранитными плитами, мрамором, глядя в спину своему шефу Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому. И ведь уж сколько лет называется площадь его именем, и метро рядом, и Сретенка – все его имя получили, а народ все «Лубянка» да «Лубянка»... Вон про параллельную Мясницкую давно уже забыли, и метро Кировская, и улица Кировская... А крепость ЧК, ОГПУ, НКВД, МВД – так и осталась Лубянкой...
Для нас, мальчишек предвоенных лет, название это всегда было понятно без комментариев...
Сопровождающий подвел меня к одному из боковых подъездов, предъявил дежурному пропуск, и мы сели в лифт. Вышли в длинный темноватый коридор. Ковровые дорожки и двери, двери. Наконец распахнул он передо мной один из кабинетов. Сказать правду, особого страха я не испытывал, ничего за собой, как говорится, не чувствовал. Твердо знал, семнадцатилетний глупец, что честный комсомолец, советский человек, преданный Родине, партии, Сталину, что никогда ни в чем не покривил душой, что враги моего отечества всегда были моими врагами... Однако... Однако, фрондируя, ворчал что-то о раздельном обучении, недоволен был погонами, жалел об Интернационале. И частенько высказывал эти свои крамольные мысли. Прекрасно понимал, что очутился здесь в связи с недавней нашей «акцией» по слежке за Густавом Кацманом, а может, и по поводу всей нашей «игры». Впрочем, и тут мне не в чем было себя упрекнуть – ну трепал, что офицер СМЕРШа – так ведь не Гестапо же! «Свой», что ни говори! Чего же опасаться?