Из СМЕРШа в ГРУ. «Император спецслужб» — страница 10 из 33

Создание КГБ СССР

Постановлением Совета министров СССР № 1134 от 24.01.1956 года заместителем председателя КГБ при СМ СССР был утвержден П. И. Ивашутин. Он пришел в центральный аппарат Комитета госбезопасности в то время, когда еще живо обсуждались функции нового ведомства.

8 февраля 1954 года произошло для чекистов знаменательное событие. В этот день было принято решение Президиума ЦК КПСС о выделении органов государственной безопасности из Министерства внутренних дел. А Указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 марта 1954 года образуется Комитет государственной безопасности при Совете министров СССР.

Новому ведомству в лице КГБ были нарезаны основные задачи:

а) ведение разведывательной работы в капиталистических странах;

б) борьба со шпионской, диверсионной, террористической и иной подрывной деятельностью иностранных разведок внутри страны;

в) борьба с вражеской деятельностью всякого рода антисоветских элементов внутри СССР;

г) контрразведывательная работа в Советской Армии и Военно-морском флоте;

д) организация шифровального и дешифровального дела в стране;

е) охрана руководителей партии и правительства.

Именно этим нормативным актом и руководствовались чекисты в течение четырех последующих лет, пока власти не приняли «Положение о КГБ при СМ СССР». Оно было утверждено Президиумом ЦК КПСС 23 декабря 1958 года и введено Постановлением СМ СССР от 23 декабря того же года.

Положение предусматривало следующие функции:

а) разведывательная работа в капиталистических странах;

б) борьба со шпионской, диверсионной, террористической и иной подрывной деятельностью;

в) борьба с враждебной деятельностью антисоветских и националистических элементов;

г) контрразведывательная работа в СА, ВМФ, ГВФ, ПВ и в войсках МВД;

д) контрразведывательная работа на специальных объектах, особой важности объектах промышленности и на транспорте;

е) охрана государственных границ;

ж) охрана руководителей партии и правительства;

з) организация и обеспечение правительственной связи;

и) организация радио-контрразведывательной работы.

В 1956 году он становится уже первым заместителем председателя КГБ СССР и исполняет эти обязанности до 1963 года. Такого взлета он не ожидал. Кто повлиял и что повлияло на его назначение, никто из сотрудников не знал. Конечно, Ивашутин не первый день в политике, он хорошо понимает, что на эту должность назначают с согласия Политбюро КПСС, а там первая скрипка Н. С. Хрущев, и ему надо делать выводы самому. Но зато мог ответить, за что его повысили, во всяком случае, догадывался, — за многолетний ратный труд. Перед войной, на войне и в войне после войны…

В разработке и создании «Положения о КГБ при СМ СССР» П. И. Ивашутин, будучи с 1956 года первым заместителем председателя Комитета, принимал самое непосредственное участие. Разработчики ему приносили в кабинет порой «сырые» куски документа, и ему приходилось вникать в их суть и править, доводя содержание документа до правовой кондиции.

В одном из пунктов этого документа указывалось, что «…Комитет государственной безопасности и его органы на местах призваны бдительно следить за тайными происками врагов Советской страны, разоблачать их замыслы, пресекать преступную деятельность империалистических разведок против Советского государства…»

Ничего тоталитарного, ничего агрессивного в этих четких, отточенных фразах не было, они отражали смысл защиты и наступательность в получении информации о планах неприятеля, т. е. объяснимых функциях любого государства, любого политического режима в мире.

Американский же закон о национальной безопасности, принятый в 1947 году, впитал в себя большую часть рекомендаций ястреба «холодной войны», будущего директора ЦРУ Аллена Даллеса. После его принятия раздавалось все больше и больше голосов, призывающих к тому, чтобы США не только располагали возможностями собирать и анализировать разведывательные данные по проблемам «холодной войны» с Советским Союзом, но и создавали механизм, позволяющий вести политические и полувоенные сражения. Понятие «политические сражения» ясно, — это идеологические диверсии. А что такое полувоенные сражения? Это уже, по откровениям директора ЦРУ того периода Л. Колби, боевые столкновения и планы политических убийств иностранных лидеров в ходе организаций заговоров. Весной 1948 года Белый дом считал, что война с Советской Россией на пороге. В умах американских контрразведчиков и разведчиков на этот счет не было никаких сомнений. Враг — Советский Союз, и его надо уничтожить вместе с вооруженными силами, наукой и культурой. Они рассматривали себя такими же участниками американского крестового похода против Сталина, а потом против Хрущева, Брежнева, Андропова и так далее, а по существу против всего нашего народа, как и против Гитлера.

В нашем «Положении…» ничего подобного не было, а была четкая аргументация государственной безопасности страны. За разработкой этого фундаментального документа просматриваются твердость характера, исполнительность, организаторские способности, работоспособность и, естественно, кругозор исполнителей.

Надо заметить, что назначение Ивашутина на эту должность в центральном аппарате КГБ было связано с дальнейшим обострением советско-американских отношений, усилением интереса американской разведки к государственным и военным секретам Советского Союза. Климат этих отношений действительно был «холодным». Разведслужбы США пытались добыть сведения о советском военно-экономическом потенциале любой ценой: шантажом, обманом, угрозами и другими недобросовестными методами. Ставка делалась на запугивание хозяев Белого дома и выбивание, таким образом, лишних денег для своего ведомства.

Так, в период руководства американской центральной разведкой ее глава контр-адмирал Р. Хилленкоттер настолько переоценил и преувеличил возможности СССР по созданию атомного потенциала, что еще в 1947 году доложил президенту США Гарри Трумэну, что Советская Россия к 1955 году будет иметь 50 больших атомных бомб, что было ложью. Эти сведения власти преднамеренно давали отмашку для просачивания в прессу, готовя, таким образом, соответствующее общественное мнение.

В конце января 1954 года президент Д. Эйзенхауэр заявил:

«…Если мы сможем одновременно совершить атомное нападение на все передовые базы ВВС коммунистов, противник будет обескровлен с самого начала боевых действий…»

Это заявление президента было не случайным. Дело в том, что Никита Хрущев решил попугать «заокеанских хищников» и, не просчитав последствий, дал добро на демонстративный полет над Красной площадью 1 мая 1954 года единственного тогда экземпляра советского межконтинентального бомбардировщика М-4, созданного в конструкторском бюро В. М. Мясищева. Он имел дальность полета до 12 тысяч км, мог нести бомбовую нагрузку до 5 тонн со скоростью полета на высоте 9000 м более 900 км/час.

Американские дипломаты-разведчики, присутствовавшие на параде, высоко оценили машину. В Центр сразу же полетели шифровки, — в Советской России появился супербомбардировщик, и он способен достичь американского побережья. Но американская разведка не знала, что на обратный путь к своему аэродрому у этого бомбардировщика не хватит сил, — в то время еще не была отработана система дозаправки самолета в воздухе.

И началось…

Фотографии М-4 стали тиражировать во всех газетах и журналах, запугивая население «краснозвездным ястребом».

Аллен Даллес: «В 1954 году появились свидетельства того, что СССР производит тяжелые межконтинентальные бомбардировщики дальнего радиуса действия, сравнимые с нашими В-52… Все это привело в нашей стране к предположениям об отставании по бомбардировщикам…»

Американцы стали прессинговать территорию СССР в целях добычи сведений о расположении заводов, КБ и аэродромов, на которых базируются советские тяжелые бомбардировщики. Основной упор делался на возможности «радиоэлектронных ушей». Тот же Аллен Даллес подчеркивал:

«…Мы чувствуем, что научная сторона сбора разведывательной информации должна быть доведена до такого уровня, когда радары и электронные приборы будут иметь тенденцию занять место разведчицы Маты Хари…»

Янки неоднократно пытались использовать нашу территорию для размещения своей радиоэлектронной техники для сбора шпионской информации. Одна из таких первых операций была проведена американской разведкой в 1955 году. Наша контрразведка перечеркнула планы заокеанских негостеприимных путешественников.

А было это так. Группа дипломатов США запланировала посетить Волгоград. В КГБ поступили данные о том, что американцы везут с собой портативное радиоэлектронное оборудование неизвестного предназначения. Доложили руководству Комитета. Было решено захватить американских разведчиков в Волгограде с поличным. Операцией по задержанию разведчиков США руководил Петр Иванович Ивашутин.

За «путешественниками» велось круглосуточное наблюдение. Когда американцы прибыли в город и разместились в «нужном» чекистам номере гостиницы, то в ходе проведения оперативно-технических мероприятий стало ясно, что они «расчехлились» и стали собирать переносной радиоэлектронный модуль. Тут же их и накрыли чекисты…

Технические специалисты Генерального штаба и советской военной разведки так оценили этот «портативный агрегат»:

«…Аппаратура предназначена для решения задачи нового, ранее не встречавшегося вида агентурной технической разведки. Аппаратура позволяет вести предварительную разведку импульсных, радиолокационных, радионавигационных станций и систем управления реактивным оружием. Разведывательные данные, получаемые с помощью этой аппаратуры, являются исходными и в совокупности с другими разведывательными сведениями имеют большое значение для разработки технических средств подавления нашей радиолокационной системы в ходе боевых действий…

Работа разведчиков с указанной радиоаппаратурой представляет серьезную опасность для обороноспособности нашей страны…»

Спустя годы мы понимаем, что гонка вооружений была выгодна нашему противнику. Его финансово-экономический потенциал был значительно выше нашего. Его промышленность бурно развивалась, ликвидируя безработицу. Нам же она была невыгодна, т. к. деньги нужны были и для сельского хозяйства, и для промышленности, и для культуры, и для социального сектора. Но у политиков не хватило ума, у ученых прозорливости, а у аналитиков и руководителей КГБ ни того, ни другого, ни третьего.

Первым Председателем КГБ при СМ СССР с 1954 по 1958 год был И. А. Серов, которого хорошо знал Хрущев еще по работе на Украине, поэтому он ему доверял больше, чем кому-то.

Как уже известно, возвратившегося с Украины в июне 1954 года Петра Ивановича Ивашутина назначают заместителем председателя КГБ при СМ СССР. В этой должности он становится куратором многих подразделений Комитета, в том числе отвечающих за контрразведывательное обеспечение особо важных государственных объектов и Вооруженных сил СССР.

О человечности Ивашутина вспоминал военный контрразведчик Борис Сыромятников:

«Вот один из эпизодов, характеризующих Петра Ивановича как руководителя и как человека. В бытность его заместителем руководителя 3-го главка (а я в то время был старшим оперуполномоченным в этом Главке), в один из дней он срочно вызывает меня в кабинет. По прибытии с ходу предлагает мне дать заключение по поступившему из Ленинграда делу, по которому следует, что он у министра обороны Н. А. Булганина должен получить санкцию на арест одного специалиста. Речь шла о крупном конструкторе надводных боевых кораблей.

Действительно, по замыслу Петр Иванович должен был получить санкцию на арест у Булганина.

Зная Булганина, можно не сомневаться, что такую санкцию он дал бы без промедления (арест был согласован: начальником отдела контрразведки Балтийского флота контр-адмиралом Мозговым, прокурором Ленинграда и первым секретарем Ленинградского горкома и обкома ВКП(б)). Очевидно, что это дело вызвало сомнение у Ивашутина. Дело было очень объемистое.

Ознакомившись с делом, я пришел к твердому убеждению, что никаких оснований для ареста этого конструктора нет. Никакой антисоветской агитацией, даже по меркам того времени, он не занимается. Он лишь высказывает в узком кругу нестандартные мысли…

Вместо того чтобы побеседовать с конструктором, руководство отдела контрразведки пошло по пути накапливания таких высказываний.

В тот же день я доложил Ивашутину свои соображения по этому делу:

„Арест талантливого конструктора не обоснован, он не способен нанести вред нашей оборонной промышленности. Что в наших интересах: сохранить крупного конструктора или получить непригодного к физическому труду заключенного?“

Я вынужден был ставить так вопрос, поскольку не мог не считаться с расширительным понятием „антисоветской агитации“, хотя я его взгляды не разделял.

Ивашутин с моей оценкой этого дела согласился и при мне лист с собранными основаниями на арест перечеркнул. Это было непростое решение. Ивашутин пошел против ленинградского прокурора, партийного руководства, конечно, с мнением Мозгова он мог не считаться. Мозгов был ему подчинен, решение это принял необоснованно и поспешно, поставив Ивашутина в затруднительное положение. Это был период торжества „рюминщины“.

Проявленный в данном случае взвешенный и смелый подход был весьма характерен для Ивашутина. Он являлся новатором в деле разумной и эффективной организации защиты секретов. Как зампред, он был в тягость карьеристам шелепиным, семичастным, циневым, занимавшим высокие посты при крайне ограниченном умственном багаже…»

В 1956 году Ивашутин становится уже первым заместителем председателя Комитета, а Серова в 1958 году направляют в армию — начальником ГРУ Генштаба. Председателем КГБ на заседании Президиума ЦК КПСС в декабре 1958 года назначается в прошлом комсомольский работник Александр Николаевич Шелепин. Говорят ветераны, что он не хотел идти на должность руководителя КГБ, всячески отказывался от такого «чекистского доверия». Кстати, с началом Великой Отечественной войны он занимался отбором комсомольцев для заброски в немецкий тыл. В их числе была легендарная Зоя Космодемьянская — Таня.

* * *

Серов прослужил в ГРУ до 1963 года, когда был отстранен от должности в связи с разоблачением шпиона Пеньковского. После своего смещения он находился некоторое время в тени. Его имя выпало из обоймы упоминаемых в советской печати руководителей отраслевых ведомств. Итак, бывшего шефа Ивашутина в КГБ генерала армии И. А. Серова не только сняли 2 февраля 1963 года с должности, но и понизили в воинском звании. Генерал-майором он стал уже через несколько дней — 7 марта. А 12 марта его лишили всех государственных наград, в том числе и Золотой Звезды Героя Советского Союза по стандартной в такой ситуации тех дней формулировке «…за притупление политической бдительности».

Пострадали и другие должностные лица, отвечавшие за работу с кадрами. Уволены были первый заместитель начальника ГРУ генерал А. Рогов и начальник управления кадров генерал А. Смоликов, которые являлись исполнителями изъятия компрометирующих материалов из личного дела Пеньковского.

Из Москвы Серову тоже пришлось выехать, — он был назначен на должность помощника командующего Туркестанским военным округом по учебным заведениям. Через два года опальный генерал был уволен из Вооруженных сил по состоянию здоровья.

Кроме этого, выяснилось, что именно Серов оказал содействие Пеньковскому вторично устроиться на службу в военную разведку. Более того, жена и дочь Серова при их посещении английской столицы постоянно находились под опекой уже шпиона Пеньковского и пользовались его услугами и… услугами английской разведки. Некоторые суммы денег на подарки, приобретаемые в магазинах Лондона, и угощения шефа и его семейства шпиону выдавала все та же английская разведка.

Такого пассажа с руководителем советских органов госбезопасности еще не было. Именно этим объясняется жесткая реакция на эту не придуманную историю в отношении Серова главы государства, отправившего генерала в Туркестанский военный округ. Провал с Пеньковским был ударом не только по ГРУ, но и по престижу самого Первого секретаря ЦК КПСС.

Вопрос об отношении к сталинской модели внутренней политики и судьбе ее жертв встал перед наследниками вождя сразу после его кончины. Восхваление Сталина, начиная с лета 1953 года, пошло постепенно на убыль, но все-таки инерция была.

Однако была еще одна проблема для нового старого руководства, — что делать с сотнями тысяч репрессированных в сталинские годы и содержавшихся в лагерях ГУЛАГа. Всем было понятно, в том числе и новым руководителям, что эти люди в большинстве случаев невиновны.

Но отпускать такую массу сразу было страшновато — могли всплыть неприятные вопросы. Кто ответственен за эти репрессии? Один только Сталин? А куда смотрело правительство? Какая вина самих членов «коллективного руководства»?

Более того, существовали опасность и угроза подрыва веры народа в партию и социализм. Поэтому вплоть до 1956 года процесс реабилитации был весьма незначительный. Освобождали лишь тех, кто был явно незаконно осужденным.

Разгром культа личности и армии

С 14 по 25 февраля 1956 года проходил XX съезд партии. В выступлениях Хрущева и других политических деятелей констатировалась виновность в нарушениях социалистической законности — репрессии, «дело врачей», «Ленинградское дело», «дело еврейского антифашистского комитета» и других делах — «банды Берии и его сообщников», а также бывшего министра госбезопасности Абакумова.

Утверждалось, что «банда Берия — Абакумова» втерлась в доверие к Сталину, клеветала на честных коммунистов и будто ни Сталин, ни члены Политбюро не представляли масштабов происходивших нарушений социалистической законности.

Но этого Хрущеву показалось мало, он желал снискать лавры «освободителя» и в ночь с 24 на 25 февраля 1956 года после официального закрытия съезда выступил с секретным докладом «О культе личности и его последствиях».

В докладе обвинил Сталина в принятии единоличных решений. Они, мол, не имели понятия, что делается наверху, а в результате пострадали Коммунистическая партия и руководство РККА. Оценки Хрущева были пристрастны, факты часто не проверены, и все же доклад отличался неожиданностью открытий всякого рода потрясений.

Рядовые коммунисты, естественно, не увидели текста доклада, зато его краткое содержание через пару недель было опубликовано в газете «Нью-Йорк таймс». Начали потихоньку в печать просачиваться публикации репрессированных, возвращающихся на Большую землю с неудобными для новой власти вопросами — Сталин ли только один виноват? Вопросов было много, а вот, к сожалению, ответов мало.

На XXI съезде партии в январе 1959 года Хрущев заявил о полной и окончательной победе социализма в СССР, а на XXII в октябре 1961 года продавил принятие новой «Программы КПСС».

На этом съезде новый кремлевский мечтатель заметил, что для достижения поставленной цели надо решить триединую задачу.

— В области экономики построить материально-техническую базу коммунизма, т. е. выйти на 1-е место в мире по производительности труда, производству продукции на душу населения и уровню жизни народа.

— В общественно-политической области перейти к коммунистическому самоуправлению.

— В духовной области воспитать нового всесторонне развитого человека. Вождь тут же продекларировал — коммунизм будет построен к 1980 году!!!

В этот период мумия Сталина была изъята из Мавзолея…

В такой обстановке приходилось служить Отечеству Петру Ивановичу Ивашутину в ранге первого зампреда Комитета.

* * *

Отношения Хрущева, после того как он стал главой государства и партии, к армии всегда было прохладным, как и к нему со стороны военных. На этих отношениях лежала тень громадного сокращения Вооруженных сил СССР. При очевидной вынужденности данного решения из-за невозможности держать армию фактически военного времени быстрое, а вернее, стремительное сокращение больно било по судьбам офицерского корпуса. В штатах Советской Армии на 1 марта 1953 года находилось около пяти с половиной миллионов человек. По трехэтапному плану хрущевской программы с 1955 по 1958 год нужно было освободиться от 2 140 000 военнослужащих. Что и было сделано — жестко, грубо, а порой и просто бесчеловечно ускоренными темпами, с так называемым перевыполнением планов — по-стахановски!!!

Сокращение затронуло боевые части, органы управления — штабы, военные учебные заведения, промышленные и ремонтные предприятия. Не надо забывать, что в основном это были люди войны. Сокращение породило брожение в армии. Отдельные офицеры стали говорить: «Как бы нам не досокращаться, как было перед войной…», «доиграется власть…», «как жить и чем кормить детей…» и т. д.

Прослуживших много лет в армии и отвоевавших на фронтах Великой Отечественной войны фактически выбрасывали в гражданскую жизнь зачастую без профессии, без пенсии, без квартир, даже без возможности найти себе работу. Массовое сокращение в короткие сроки усложняло управляемость в армии.

Из армии уходила молодежь — молодые офицеры, только что окончившие военные училища и академии. Солдаты радовались и кричали: «Ура, дембель!» Падала воинская дисциплина. Ангажированные газеты и журналы устами репортеров и журналистов с радостью расписывали картины уничтожения бензорезами новейшей авиационной и морской техники.

В связи с масштабным сокращением армии Никита Хрущев хотел знать, что творится в ее недрах. Он вызвал к себе председателя КГБ Ивана Серова и потребовал срочно дать ему справку о реагировании на сокращение. Серов попросил Ивашутина как своего заместителя, курировавшего органы военной контрразведки, подготовить данные. И вскоре родился аналитический документ.

СССР ОСОБАЯ ПАПКА

Комитет Сов. секретно

государственной

безопасности

при СМ СССР

1 марта 1958 г.

№ 541-с

гор. Москва

Докладываю, что Комитетом госбезопасности в процессе выборочного контроля почтовой корреспонденции военнослужащих Забайкальского военного округа за период с 12 по 17 февраля с.г. выявлено более ста писем, в которых офицеры Советской Армии высказывают недовольство оргмероприятиями, связанными с сокращением численности Вооруженных сил СССР, и выражают тревогу по поводу своей дальнейшей судьбы. Наиболее характерные выдержки приводятся:

«…Настроение неважное. 300 тысяч касается и нас… Должности моей уже нет, выхода толкового тоже. Или идти на низшую должность, или уходить из армии. О чуткости к людям речь не идет, академия в счет тоже почти не берется, надежды на пенсию тоже особой нет, ибо уже намекают, что она будет снижена, что война в счет не будет браться и пр., и пр.

До 20 лет мне еще полтора года. Видимо, все эти орги никогда не закончатся и надо побыстрее уходить из этой „строго организованной“ армии и, может, удастся еще хотя кое-как наладить жизнь в гражданских условиях… очень неприятны такие резкие смены в жизни и такое отношение к живым людям».

Не пришлось бы за это расплачиваться потом дорогой ценой… Многие офицеры ругаются, волнуются, надеются и т. д. Протопопов и Ягов написали объявления:

«Тов. оф.! В клубе ежедневно проводится разучивание песни „Здравствуй, земля целинная!!!“ Желающих пока нет…»

Отправитель: Петренко, Забайкальский военный округ.

«…Наша организация, занимающаяся до сих пор ловлей блох в космическом пространстве, лопнула и вылетела в трубу. Щетина, полученная с блох на мировом рынке, упала в цене. И я сейчас безработный. Здорово! 90 из 100 проц. за то, что я окажусь за бортом. Но куда? Куда нам удалиться, ничего еще не придумал…» Отправитель: Сухарев, ст. Ясная, в/ч 22145.

«…Наше хозяйство вошло в 300 000, и сейчас занимаюсь распродажей всего, что накопил за долгие годы жизни здесь. Все это нужно покинуть. Как больно и тяжело. Мастерские (только отстроенные), классы — наконец-то лучшие в округе. Очень трудно выразить все на бумаге. Закончу продажу к маю.

Какова моя судьба?..»

Отправитель: Давыдов А. П., ст. Ясная, в/ч 22145.

«…Было бы очень жестоко человека, отдавшего все свое здоровье и лучшие годы жизни армии, выбросить за борт за полгода до окончания выслуги. Однако эти соображения все же не гарантируют, авария может случиться в любой момент. Живу надеждой…»

Отправитель: Соловейчик А. Н., г. Чита.

«…По предварительным данным, очень многих офицеров демобилизуют, где остановиться на постоянное местожительство и чем заняться, т. е. где найти работу? Я все же всю молодую жизнь прослужил, а теперь вновь придется начинать жить как пионеру…»

Отправитель: Шкут В. Ф., ст. Даурия, в/ч 25441.

«…Многие даже и не знают, куда ехать и где притулить голову. Мы духом не падаем, но ночами плохо спим, т. к. очень пугает неизвестность. Вот и прелести нашей жизни, а здесь многие думают, что мы богачи, а у нашего брата и денег нет, и на старости лет нет угла…» Отправитель: Ванажо, Читинская обл., 76-й разъезд.

«…Сейчас практически на себе мы ощущаем постановление Совмина о сокращении 300 000 нашего брата… это непостоянство с кадрами настолько влияет на жизнь, что все к черту опротивело, и, кажется, что без раздумья ушел бы на постоянную гражданскую жизнь. Мне кажется, что пока я молодой, надо уходить из армии, приобрести себе постоянную специальность и жить себе на здоровье…» Отправитель: Королев П. И., ст. Харанор, в/ч 45536.

«…Уже который раз мы находимся под страхом этих мероприятий, но теперь не миновала и нас эта кампания. Наша дивизия расформируется.

Из нашего полка останется всего 5 человек, т. е. почти все будут уволены в запас… Мы, надо сказать, одеты и обуты, но ты бы посмотрела, как у нас демобилизуются офицеры, у которых по 2–3 детей, ни одежды, ни денег, ничего нет, и увольняют без пенсии, не хватает 1,5–2 лет. Настроение у всех ужасное. Сейчас просто повальная демобилизация. К чему бы это?..»

Отправитель: Туркин, ст. Оловянная, в/ч 83204.

Председатель комита госбезопасности И. СЕРОВ.

Сразу после объявления приказа министра обороны Малиновского Р. Я. о существенном сокращении Вооруженных сил СССР последовал второй удар по армии — вышло новое Постановление Совета министров СССР о пенсионной реформе в Вооруженных силах Советского Союза. И в данном случае Хрущев приказал теперь уже новому хозяину Лубянки Шелепину подготовить ему справку о реагировании армии на новую пенсионную реформу. Шеф КГБ, в свою очередь, дал указание Ивашутину через военную контрразведку собрать эти сведения через 3-е Управление КГБ.

Вскоре на имя Хрущева ушел документ:

СССР Сов. секретно

Комитет

государственной

безопасности

при СМ СССР

7 сентября 1959 г.

№ 2668-ш

г. Москва

Товарищу ХРУЩЕВУ Н.С.

19 августа сего года по случаю смерти генерал-лейтенанта Крюкова жена последнего, известная певица Русланова, устроила поминки, на которых в числе других были Маршалы Советского Союза тт. Буденный С. М. и Жуков Г. К.

В процессе беседы среди присутствующих был поднят вопрос и о принятом Постановлении Совета министров Союза ССР № 876 от 27 июля 1959 года о пенсиях военнослужащим и их семьям.

Тов. Жуков по этому вопросу заявил, что если он был бы министром обороны, он не допустил бы принятие Правительством нового Постановления о пенсиях…

Далее он сказал, что тов. Малиновский предоставил свободу действий начальнику Главного Политического Управления генералу армии Голикову, а последний разваливает армию.

«В газете „Красная Звезда“, — продолжал Жуков, — изо дня в день помещают статьи с призывами поднимать и укреплять авторитет политработников и критиковать командиров. В результате такой политики армия будет разложена».

Высказывания Жукова по этому вопросу были поддержаны тов. Буденным…

По имеющимся в КГБ при СМ СССР данным, большинство офицерского состава Советской Армии правильно восприняло Постановление…

Наряду с этим со стороны отдельных военнослужащих отмечаются факты нездорового реагирования на изменения в пенсионном обеспечении.

Так, начальник штаба 1-го армейского корпуса Туркестанского военного округа полковник Панин И. Д. заявил:

«Постановление неправильное, вся армия разбежится. Никто из офицеров служить не будет».

Командир взвода 987-го батальона связи 25-го армейского корпуса Одесского военного округа лейтенант Баранов Г. А. говорил:

«Теперь чем раньше уволиться из армии, тем лучше. Служить я не хочу, и никто меня не убедит».

Баранов подал рапорт на имя командования об увольнении его из рядов Советской Армии…

Командир роты 145 ГСД Закавказского военного округа капитан Кулаков заявил:

«Согласно новому приказу, пенсиями будут обеспечиваться только офицеры после 40-летнего возраста. Но дослужить до этого возраста не дадут. Поэтому, пока голова цела, надо уходить из армии».

Начальник отдела учета укомплектования и численности Вооруженных сил полковник Кузьмин А. К. говорил:

«Нет теперь нашего основного защитника — Сталина, который нас в обиду не давал».

Начальник 6-го отдела ЕЭУ МО инженер-полковник Вальков сказал:

«В Египте плотину строим, Ирану помогаем, а у себя ремни подтягиваем. Кто обжирается, а кому теперь жрать нечего будет».

Начальник вещевого отделения АХО штаба Московского округа ПВО майор Флегонтов И. А. говорил:

«…Наш советский офицер и так мало получает при уходе на пенсию, прослужив 20 и 25 лет в армии. По новому приказу будет получать еще меньше, что озлобит людей и создаст много нездоровых настроений, которые могут привести к значительному снижению боевой готовности армии. Цены на продукты и промтовары не снижаются, а пенсии уменьшают очень резко…»

Начальник штаба артиллерии 50-й мотострелковой дивизии подполковник Ковицкий А. П. сказал:

«…Правительству не к лицу так часто менять законы, у людей нет никакой уверенности в завтрашнем дне».

Командир роты парашютно-десантного полка 103-й воздушно-десантной дивизии Белорусского военного округа капитан Баженов А. Н. заявил:

«…Товарищи офицеры, это дело серьезное, надо поднимать забастовку, ведь наши права ущемляют. Надо письмами и рапортами завалить ЦК с просьбой об увольнении из армии, надо удирать из армии…»

Офицер этого же полка майор Лычев преложил:

«…написать всем рапорта на увольнение и письма с выражением обиды на новое Постановление и во время дивизионных учений при прыжке с самолетов всем офицерам бросить это в конвертах с воздуха…»

Отмечаются нездоровые настроения среди молодых офицеров.

Командир радиовзвода 192-й авиационной дивизии ст. лейтенант Рощепкин В. Н. заявил:

«Молодым офицерам лучше уйти из армии и устроиться в народном хозяйстве, там хотя квартиру могут дать, а здесь ни кола, ни двора не имеешь. Пока ты нужен, тебя держат, не нужен — выталкивают на все четыре стороны и иди хоть в банду, никто не думает о ненужном человеке».

Командир взвода 104-й воздушно-десантной дивизии ст. лейтенант Лоскутов П. П. сказал:

«Наше Правительство этим Постановлением обмануло нас так же, как народ с облигациями. Можно ли верить, что и в дальнейшем не изменят пенсий?»

Отрицательные реагирования на новый закон отмечаются также со стороны отдельных офицеров в отставке и запасе. Так, например, полковник запаса Диков П. А., Белорусский военный округ… заявил:

«…Издание Постановления об изменениях пенсий есть не что иное, как финансовое банкротство Советского государства, что вторично подтверждается после отмены возвращения рабочему классу средств по займу.

У нас что хотят, то и делают, в любом капиталистическом государстве этого не допустили бы».

Полковник запаса Морозов, бывший зам. начальника политотдела Инженерной академии, по поводу вышедшего Постановления СМ СССР о пенсиях сказал:

«…Всю жизнь служил в армии, а теперь должен помогать детям и детсадам… Сейчас приравнивают всех к одной мерке — и тех, кто воевал, и тех, кто торговал газированной водой».

Бывший заместитель командующего армией по тылу полковник в отставке Крылов говорил:

«Возмутительно, что так ущемляют военнослужащих. Теперь в армию пойдут случайные люди. Умных и толковых людей на военную службу не заманишь. Был бы у меня сын, я бы его послал лучше на завод, чем в военную школу».

Полковник запаса Бабкин — Белорусский военный округ — сказал:

«Плохо, что у нас нет постоянства, законы меняются, и это вызывает неуверенность».

По всем изложенным фактам особыми отделами КГБ информированы на местах первые секретари ЦК КП союзных республик, секретари крайкомов, обкомов и Военные советы округов.

Председатель комитета госбезопасности А. ШЕЛЕПИН.

Следует заметить, что в таких документах не предполагались выводы, предложения. Как говорили, в Политбюро ума хватает и без вас.

И пенсионная, и структурная реформы в армии, естественно, вызвали нездоровые настроения среди военнослужащих. Армию кромсали, как говорится, по живому. Особенно это касалось принижения роли военных контрразведчиков периода СМЕРШа в боевых баталиях на фронте. Это было связано с личностью В. С. Абакумова, которого Никита Сергеевич считал виновником бед, связанных с судьбой сына Леонида. А ведь в годы правления Сталина Хрущев неоднократно подчеркивал, что он считается прямым преемником Ленина. И вдруг, став у руля государства, Хрущев превратил вождя в некое исчадие ада, а тех, кто соприкасался с ним близко, в своих врагов, которых нужно было как можно быстрее отстранить от власти, а некоторых, много знавших о его грехах, физически уничтожить. Это касалось судьбы главы ГУКР СМЕРШ НКО СССР генерала В. С. Абакумова. Он торопился от него избавиться. Но под его волюнтаристский пресс попали и органы военной контрразведки, переигравшие в войну хваленые немецкие спецслужбы и внесшие существенный вклад в приближение Великой Победы. Но такие доводы он не воспринимал.

Один фронтовик-контрразведчик охарактеризовал эту деятельность Хрущева словами А. С. Пушкина, вложенными в уста Сальери: «Маляр презренный пачкает полотна Рафаэля». Отдельные горячие головы, как в Москве, так и штабах военных округов и флотов, стали на путь слепого выполнения приказов сверху по разоружению, не разобравшись на месте, что своими действиями подрывают боевую готовность войск и наносят экономический ущерб государству.

Миссия генерала Мозгова

Многие трезвомыслящие военные контрразведчики писали вышестоящему начальству докладные с картинами варварского отношения к боевой технике некоторыми высокими командирами, взявшими «под козырек» приказ о сокращении всего и вся.

Так, начальник Особого отдела КГБ Краснознаменного Балтийского флота генерал-майор Мозгов Николай Кириллович подготовил объективную справку о приказе из Москвы резать корабли и самолеты. Распоряжение было отдано флотским начальством без оценки состояния боеготовности этого водного форпоста, стоящего на западных рубежах страны.

Мозгов отправил докладную руководству военной контрразведки. Но начальник 3-го управления КГБ генерал-лейтенант Гуськов А. М. отнесся к смелому поступку своего подчиненного с настороженностью, побоялся докладывать острый документ наверх. Тогда Мозгов, понимая, что промедление смерти подобно, и видя, как торопливо режутся надводные корабли, субмарины и самолеты морской авиации, напрямую обратился к Председателю КГБ Шелепину А. Н., который прочел документ, посчитав его вполне актуальным, и решил обсудить его на заседании Президиума ЦК.

В Москву вызвали Николая Кирилловича Мозгова. Заседание вел член Президиума ЦК КПСС Ф. Р. Козлов в своем рабочем кабинете. Народу было много. На нем присутствовали министр обороны СССР маршал Малиновский Р. Я. и главком ВМФ адмирал Горшков С. Г.

Вот как Мозгов рассказывал автору о том заседании:

«Министр обороны прошел в зал заседания с гордо поднятой головой, ни на кого не глядя и ни с кем не поздоровавшись. Главком скользнул по мне безразличным, даже я бы сказал, колючим взглядом и, тоже не поздоровавшись, хотя мы друг друга знали, проследовал за своим начальником. Как только большое начальство расселось, Козлов обратился ко мне и предложил место за общим столом, а затем объявил повестку заседания и дал мне всего десять минут на доклад.

Я встал, волнение сразу же подавил и принялся излагать основные тезисы докладной записки…

Малиновский глядел на меня сурово. Сдвинутые к переносице густые черные брови делали лицо маршала неподвижным. Создавалось впечатление, что тот специально надувается, а потому краснеет. Как только я задевал за „живое“, он бросал подбородок вниз и колючим, холодным взглядом прыгал по неприятным доводам копии ненавистной ему записки, лежащей прямо перед ним на столе.

Прошло несколько минут, и Малиновский, пользуясь своим положением, бестактно оборвал меня: „Я считаю, что товарищ Мозгов взялся за дело, о котором имеет весьма смутное представление. Какой из него моряк? Он флота-то не знает, а рассуждает тут, понимаешь, как флотоводец“.

Козлов сделал замечание маршалу и жестом руки осадил нарушителя регламента. Тогда и я пошел в наступление и заявил министру, что Балтфлоту я отдал более двадцати лет службы в разных ипостасях, правда, не строевых, а контрразведывательных. Оберегая государственные секреты флота и оказывая командованию повседневную помощь в деле повышения боеготовности, дисциплины и уставного порядка, военные чекисты досконально знают флот, его техническое состояние, вооружение и боевую выучку личного состава.

Неужели вы считаете, что я бы пришел сюда с сырой информацией и забивал бы вам голову чепухой? Эти данные не один раз перепроверены не только оперативниками, но и в первую очередь флотскими офицерами, серьезно относящимися к результатам оргмероприятий, — так называлась затея Кремля.

Малиновский бросил недовольный взгляд на Горшкова, который по-черепашьи тут же втянул крупную голову на короткой шее в плечи, отчего сделался, как мне тогда показалось, каким-то жалким и не соответствующим такой высокой должности.

А я продолжал доклад. Помнится, говорил, что, если не остановить эти варварские мероприятия, не принять неотложных мер и скорейшей модернизации флота, к оснащению его новейшими классами надводных и подводных кораблей, к укреплению, а не уничтожению береговой обороны, флот как могучий и надежный страж наших западных морских границ погибнет!..

Я закончил свое выступление ровно через десять минут. На некоторое время в кабинете повисла предгрозовая тишина. Первым взорвал ее Горшков. Он заявил, что я якобы в рядовой бумаге раскрыл секретнейшие сведения о флоте, что является уже не военной тайной, а государственной.

Тогда я ему ответил, что записку писал лично. Ее печатала машинистка отдела в моем присутствии, член партии с 1920 года. Конвертовал документ тоже я. А что касается адресата, то, согласитесь, что председатель КГБ имеет право на знание секретов, которые охраняют его подчиненные.

Горшков побледнел от услышанного отпора, скривился в недовольной усмешке, засуетился и стал нервно перелистывать копию докладной записки.

Затем член Президиума ЦК КПСС Ф. Р. Козлов дал слово командующему Балтфлотом адмиралу А. Е. Орлу. Флотоводец начал говорить о сложном положении вверенного ему флота, о тревоге за его безопасность, о бытовой неустроенности моряков в некоторых гарнизонах, о необходимости большего внимания к учениям и т. п.

Фрол Романович прервал его словами:

„Александр Евстафьевич, об этих проблемах я впервые слышу от вас. Почему вы прятались за спину контрразведчика? Почему заняли позицию стороннего наблюдателя? Почему вовремя не поставили меня в известность и не приехали ко мне? Даже звонка от вас я не слышал!“

Командующий молчал, понурив голову. Затем Козлов недовольно буркнул Орлу — продолжайте. Выступление его было бледным.

После выступления комфлота слово взял министр обороны СССР Малиновский. Начал он примерно такими словами:

„Я считаю, что приведенные Мозговым факты надуманны. Он, видите ли, печется о боеготовности флота. А по существу его требования тормозят дело, а порой и прямо направлены на срыв планового выполнения указаний Никиты Сергеевича Хрущева о сокращении существенно не влияющих на боеготовность флота частей…“

Говорил он в нервно-лающей манере, отчего его предложения сбивались в хаотичный ком, и трудно было слушающим уловить даже контуры контраргументации. Он терял реноме маршала-фронтовика.

После Малиновского выступил председатель КГБ А. Н. Шелепин. Он говорил спокойно, уверенно, аргументированно доказывая несостоятельность принятых руководителями Министерства обороны решений. В конце своей ремарки он резко прошелся по замечаниям Малиновского и Горшкова и отдельным моментам их неглубоких выступлений.

Начавшуюся сразу же полемику между Шелепиным и Малиновским с трудом погасил Козлов…

Когда закончилось заседание Президиума и я, уставший от полдневного стресса, отправился в гостиницу „Пекин“, в мой номер неожиданно позвонил первый заместитель председателя КГБ генерал-лейтенант Петр Иванович Ивашутин. Он сообщил, что Фрол Романович Козлов высоко оценил мое выступление.

— А военные пусть покрутятся, — заявил Ивашутин, — если мужества не хватило доложить как есть. Правда точно горькое питье, неприятное на вкус, но зато восстанавливает здоровье.

Мне было приятно услышать такую оценку от уважаемого мною бывшего военного контрразведчика, сотрудника СМЕРШа, первого зампреда КГБ Петра Ивановича Ивашутина».

* * *

Одной из интересных операций КГБ этого периода было разоблачение американского шпиона, подполковника ГРУ Генштаба П. С. Попова. Это был участник Великой Отечественной войны, которую он закончил в должности порученца при энкавэдэшном генерале Иване Александровиче Серове. Потом Серову поручили руководить ГРУ — с 1958 по 1963 год. Именно по рекомендации этой одиозной личности Попов и попал на службу в ГРУ.

В 1951 году Попова направляют на работу в Центральную группу войск (ЦГВ), находившуюся в Австрии, и назначают стажером в легальную резидентуру ГРУ с задачей подбора кандидатов на вербовку среди иностранцев. Через год в стране пребывания у него завязывается любовный узел с австрийкой Эмилией Коханек, которая как женщина легкого поведения стояла на учете в полиции. О своей связи с Поповым она сообщила в полицию, та в ЦРУ. Жена Попова с двумя детьми в это время проживала у своих родителей в городе Калинине (Тверь). Австрийская пассия требовала к себе не только внимания, но и приличных денежных затрат. Зарплаты не хватало на утехи, а поэтому шел поиск дополнительного финансового источника, и он нашелся с инициативным выходом на кадрового сотрудника ЦРУ США Джорджа Кайзвальтера. А потом пошло-поехало по наклонной в сторону предательства. Он становится американским «кротом» в ГРУ под псевдонимом Грэлспайс. Прослужив в Австрии, а затем в Германии (ГДР), он возвращается в Москву уже агентом ЦРУ. Но военные контрразведчики уже подозревали его в преступной деятельности.

Материалы о Попове были известны куратору армейской контрразведки Ивашутину, который дал команду ни в коем случае не дать ему снова попасть в ГРУ, а держать в распоряжении управления кадров военной разведки. Это страховало от проникновения подозреваемого в шпионаже к обобщенным секретам, побуждало его к активным действиям в поиске шпионской информации и давало возможность чекистам выявить его конкретные связи с американскими разведчиками, работавшими в Москве с позиции легальной — посольской резидентуры.

План удался. Прибывший в качестве атташе административно-хозяйственного отдела посольства США в Москву Рассел Аугуст Лэнжелли оказался действующим сотрудником ЦРУ. Скоро чекисты зафиксировали контакт между Поповым и прибывшим в Россию американцем. Сначала был арестован Попов, а затем, работая под чекистским колпаком, подполковник Попов встретился с американцем, которому передал шпионскую информацию. Во время передачи этих материалов Лэнжелли был пойман с поличным.

Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила шпиона к ВМН — расстрелу, а американского разведчика под личиной дипломата советские власти объявили «персоной нон грата» и выдворили из страны пребывания.

Операции по разоблачению матерого шпиона Попова лишний раз показали Ивашутину, что ГРУ Генштаба является первоочередным объектом устремлений разведок противника. Конечно, он не мог знать тогда, что скоро ему самому придется глубоко погрузиться в систему военной разведки, ставши на долгие годы ее руководителем.

Локхид У-2 и Карибы

О сбитом под Свердловском американском самолете Локхид У-2, пилотируемом летчиком-шпионом Френсисом Гарри Пауэрсом 1 мая 1960 года, и его захвате Ивашутину впервые по телефону доложил один из руководителей управления военной контрразведки. Именно это подразделение КГБ зампред и курировал. А уже через несколько часов Петру Ивановичу подробности доложили справкой, в которой говорилось, что 1 мая 1960 года американский самолет-разведчик типа Локхид У-2 1 мая 1960 года был сбит боевым расчетом зенитно-ракетным комплексом (ЗРК) С-75 из дивизиона, которым командовал в тот момент майор Михаил Воронов. Приводились и другие данные этой операции, в том числе и о сбитом нашем истребителе, поднявшемся на перехват воздушного нарушителя.

На стол Ивашутина на второй день легла копия рапорта майора Воронова, направленная своему командиру:

«Доношу, что Ваш приказ об уничтожении самолета — нарушителя Государственной границы Союза ССР, вторгшегося в пределы нашей Родины 1 мая 1960 года, выполнен в 8.53, время московское.

При входе самолета в зону огня на высоте свыше 20 тысяч метров был произведен пуск одной ракеты, разрывом которой цель была уничтожена. Поражение цели наблюдалось при помощи приборов. Через небольшой промежуток времени постами визуального наблюдения было зафиксировано падение обломков самолета и спуск с парашютом летчика, выбросившегося из разбитого самолета».

Еще до этого случая в КГБ имелась информация, что какие-то самолеты-призраки периодически бороздят воздушные пространства Советского Союза, залетая в самые глубинные районы. Пилоты черных монопланов через зоркие объективы фотоаппаратов, заряженных высокочувствительной с большой разрешающей способностью пленкой, рассматривали и по команде пилота снимали секретнейшие оборонные и военные объекты в Сибири и Средней Азии, в Центральном районе и Закавказье, в Прибалтике и на Дальнем Востоке.

Несколько исторических данных. В начале 50-х ЦРУ сместило акцент в своей деятельности на технические способы добывания информации о военно-промышленном потенциале СССР. Особое значение придавалось разработке новых образцов летательных аппаратов и модернизации оборудования для аэрофотосъемки.

Под руководством Главного конструктора корпорации «Локхид» Кларенса Джонсона началось создание самолета для ведения фото- и электронной разведки исключительно над территорией Советского Союза. Чтобы скрыть его истинное назначение, ему дали несекретное наименование — «U-2», означавшее «Utility-2» (вспомогательный), а в документах американского разведсообщества он имел код «Idealist» (идеалист).

Ярым приверженцем идеи создания и использования «U-2» в разведывательных акциях против СССР был президент США Дуайт Эйзенхауэр. Он считал, что советский ядерный потенциал, его мощь угрожают США. Он так и говорил своему близкому окружению, что «…имейте в виду, наступит время и может случиться то, что случилось с Пёрл-Харбором, но с гораздо более трагичными последствиями. Теперь эта угроза исходит от Советской России».

Что же представлял собой этот самолет-разведчик? Это гибрид одноместного истребителя и планера с турбовинтовым двигателем, установленным в задней части фюзеляжа. Его ТТХ следующие — длина — 14,6 м, размах крыльев — 29 м, их площадь — 62 кв.м. Титановый корпус покрыт специальной эмалью, которая препятствует обнаружению радарами.

Машины первого поколения имели максимальную скорость 688 км/ч, дальность полета без дозаправки около 7000 км, практический потолок 20,4 км. На этой высоте потребление горючего минимально ввиду слабого сопротивления воздуха.

Аэрофотосъемка проводилась камерой с 945 мм объективом, способным делать 4000 парных снимков полосы территории шириной в 200 км и длиной в 418 км.

Когда начались серийные полеты «U-2», директору ЦРУ Аллену Даллесу пришлось поломать голову, как зашифровать шпиона перед мировой общественностью. Сохранить появление самолета в тайне было невозможно: в период летных испытаний его видели сотни глаз. В итоге было принято решение зарегистрировать самолет в патентном бюро как гражданский научно-исследовательский планер, принадлежащий агентству США по аэронавтике и исследованию космического пространства.

Вскоре в целях дезинформации в американских и западноевропейских печатных органах в разделах «Наука» и «Разное» появилось короткое сообщение об успешной фотосъемке самолетом «U-2» урагана над Карибским морем.

Всеми своими гранями «метеорологическая» легенда прикрытия засверкала в мае 1960 года в небе под Свердловском, а потом самолет навсегда исчез с мониторов службы сопровождения.

Впрочем, благодаря Киму Филби еще в 1957 году военно-политическое руководство СССР знало, для чего создан «U-2» и чем он занимается в нашем воздушном пространстве.

* * *

Руководство США и директор ЦРУ Аллен Даллес были уверены в полной безнаказанности операции в небе, ибо полеты проходили в стратосфере. Янки считали, что в мире нет таких истребителей и ракет, которые могли бы достать их хваленые самолеты-призраки.

Через спецслужбы и конструкторов эту уверенность довели и до президента США, в прошлом военного, генерала, активного участника войны с немцами, начиная с 1944 года, — Дуайта Эйзенхауэра.

Кстати, первый полет над отдельными регионами советской территории У-2 совершил еще 4 июля 1956 года. Он стартовал с американской авиабазы в Дисбадене (ФРГ) и произвел полет над районами Московской и Ленинградской областей, а также над террриторией Балтийского побережья СССР на высоте более двадцати тысяч метров. Наши средства ПВО самолет зафиксировали, но достать не могли — сил тогда таких не было. Но к началу 60-х годов такие силы появились…

Разбирательство, следствие и суд над американцем не проходили мимо внимания первого заместителя председателя КГБ Ивашутина. Он был в курсе всех перипетий этого громкого уголовного дела с международным подтекстом.

Открытый судебный процесс над «непрошеным гостем с неба» — летчиком-шпионом, сбитым частями ракетных войск 1 мая 1960 года на Урале, в районе города Свердловска, американским гражданином Френсисом Гарри Пауэрсом проходил с 17 по 19 августа 1960 года в Москве, в Колонном зале Дома союзов. Процесс прошел без осложнений.

В 17.30 19 августа 1960 года Председатель Военной коллегии Верховного суда СССР генерал-лейтенант юстиции В. В. Борисоглебский огласил приговор по уголовному делу американского летчика-шпиона.

Военная коллегия Верховного суда СССР признала Пауэрса виновным в преступлении, предусмотренном статьей 2 Закона Союза ССР «Об уголовной ответственности за государственные преступления». Он согласно вердикту был приговорен к 10 годам лишения свободы, с отбыванием первых трех лет наказания в тюрьме. Отбывать тюремный срок ему в России долго не пришлось. Он был вскоре обменен на провалившегося из-за предательства в США и осужденного американским судом в 1957 году выдающегося советского разведчика Вильяма Фишера (Рудольфа Абеля). Обмен происходил в Берлине на мосту Глинике 11 февраля 1962 года. Он состоялся при посредничестве восточногерманского адвоката Вольфганга Фогеля…

* * *

Петр Иванович, как и все граждане, радовался сообщению о полете первого советского человека в космос. По своему должностному положению он много знал того, что граждане узнавали спустя некоторое время.

О своих впечатлениях и некоторых деталях полета Юрия Алексеевича Гагарина он рассказывал спустя много лет.

Итак, 12 апреля 1961 года со стартовой площадки космодрома Байконур стартовал космический корабль «Восток-1», на борту которого находился космонавт старший лейтенант Юрий Гагарин.

Учитывая тот момент, что шло соревнование за пальму первенства в космосе между двумя сверхдержавами, работу по сохранению в тайне многих ходов подготовки к полету контролировали подразделения военной контрразведки. А, как известно, курировал особые отделы КГБ первый заместитель председателя П. И. Ивашутин. Режимные меры были всеобъемлющие — от космодрома и до центра по подготовке космонавтов…

В системе военной авиации была создана так называемая «Группа ВВС № 1». Она состояла из кандидатов на полет к звездам. Кроме Гагарина было еще двадцать претендентов на роль космонавта номер один. При отборе в группу учитывались такие антропологические данные, как вес, рост, здоровье, возраст и пр. Параметры должны были не превышать таких показателей: возраст — не старше 30 лет, вес — 72 кг, рост — 170 см. Только при таких характеристиках космонавт мог поместиться в первом космическом корабле «Восток», так как размеры и вес корабля были сильно ограничены мощностью его ракеты-носителя.

Накануне полета из 20 пилотов отобрали 6 человек. Королев очень спешил с полетом. Его торопили партчиновники и приготовления американцев. По данным нашей разведки, янки собирались запустить первого человека в космос в двадцатых числах апреля 1961 года. Поэтому Королев планировал осуществить запуск где-то в первой половине апреля, во всяком случае, до 17 апреля. Это был крайний срок.

Того, кто полетит в космос первым, определили накануне, — на заседании Государственной Комиссии (ГК). Им оказался Юрий Алексеевич Гагарин. Дублером назначили Германа Степановича Титова. По согласованию с Инстанцией — ЦК КПСС — были подготовлены три варианта сообщения о первом полете человека в космос:

Первое — «Успешное»;

Второе — на случай, если спускаемый аппарат упадет на территорию других стран или в мировой океан. Там находилось «Обращение к правительствам других стран»;

Третье — если бы Гагарин не вернулся на землю живым.

Как известно, «Восток-1» стартовал с такими временными параметрами — 09.07.12 12 апреля 1961 года. Выполнив один оборот вокруг Земли, в 10.55.34 на сто восьмой минуте корабль завершил свой плановый полет.

Позывным Гагарина был «Кедр». Из-за сбоя в системе торможения спускаемый аппарат с Гагариным приземлился из-за погрешности в одну секунду не в запланированной области — в 110 км от Сталинграда, а в Саратовской области, неподалеку от города Энгельса.

Первыми, кто увидел «пришельца из космоса», были жена местного лесника Анна Акимовна Тахтарова и ее шестилетняя внучка. Вскоре к месту приземления Гагарина прибыли военнослужащие воинской части ПВО. Одна группа солдат во главе с офицером стала охранять спускаемый аппарат, а другие военные повезли Гагарина в расположение части. Оттуда еще никому не известный первый космонавт по телефону доложил командиру дивизии ПВО:

«Прошу передать Главкому ВВС: задачу выполнил, приземлился в заданном районе, чувствую себя хорошо, ушибов и поломов нет. Гагарин».

Тем временем по приказу руководства из Энгельсского аэропорта вылетел вертолет МИ-4. Пилотам была поставлена конкретная задача — найти и подобрать Гагарина. Они первыми из поисковиков обнаружили спускаемый аппарат.

Приземлились.

— А где же Гагарин? — спрашивает старший.

— Уехал, — хором отвечают собравшиеся аборигены.

— Куда? На чем?

— В Энгельс — на грузовике…

Вертолет тут же взлетел и взял курс на город. Скоро винтокрылая машина нагнала грузовичок, с которого энергично руками махал первый космонавт. Гагарина пересадили в «зеленую стрекозу», и она полетела на базу…

А дальше были ступени по лестнице почета вплоть до трагической его гибели 27 марта 1968 года. Его жизнь, к сожалению, уместилась в параметр только тридцати четырех лет…

* * *

В ноябре 1961 года новым шефом Петра Ивановича Ивашутина становится тридцатисемилетний воспитанник комсомола Владимир Ефимович Семичастный. Школу окончил в 1941 году и уехал… в эвакуацию. А ведь была война! Мог бы и «попартизанить», и уйти добровольцем в армию и таким образом попасть на фронт. После освобождения малой родины в 1943 году вернулся в родные места и определил себя служить комсомолу, в котором стремительно рос…

На назначении Семичастного настоял сам Шелепин, ставший к тому времени секретарем ЦК КПСС и курировавший правоохранительные органы. Как вспоминал ветеран советской разведки генерал-лейтенант В. А. Кирпиченко:

«Назначение Семичастного вызвало у руководящего состава КГБ недоумение. Никто не воспринимал его в качестве государственного деятеля. Все понимали, что он, прежде всего, человек Шелепина, и это на первых порах вызывало чувство неуверенности».

К началу 60-х годов в Советском Союзе из-за волюнтаризма властей и чехарды непродуманных реформ сложилась тяжелейшая экономическая ситуация. Страна стояла перед угрозой голода. У магазинов с ночи выстраивались длинные хлебные очереди, которые провоцировали антиправительственные настроения. Пришлось ввести прикрепление к магазинам, списки потребителей, хлебные карточки, раскрыть закрома государственных резервов, сохранявшихся даже во время войны.

Уже в начале 1962 года недостаток хлеба был настолько ощутим, что Никита Хрущев впервые решился на закупку зерна за рубежом. Зерна — в Канаде, США, Австралии, муки — в ФРГ. За все это расплачивались золотом, ежегодно вывозилось до 500 тонн драгоценного металла.

По сути дела золотой запас СССР использовался для поддержания, укрепления и развития зарубежных фермерских хозяйств, в то время как хозяйства советских крестьян подвергались гонениям.

И это при том, что только Украина могла похвастатся двадцатью процентами мирового запаса черноземов, а если учесть и другие районы черноземной полосы России, то этот процент был бы намного выше — до сорока. Руководители страны умудрились оставить народ без хлеба в течение каких-то пары лет.

Огромные затраты на оборонную и космическую промышленность, вызванные гонкой вооружений, оставляли с каждым годом все меньше и меньше средств на решение кричащих внутренних проблем страны. Перебои со снабжением городов продовольственными товарами стали встречаться все чаще и глубже. Хрущев заметался в обстановке поиска путей пополнения бюджета для траты его на закупку хлеба за кордоном. В мае 1962 года с его ведома правительство повысило цены. На мясо — на 30 % и на 25 % — на масло. Газеты и журналы поторопились преподнести этот опасный феномен якобы просьбой сознательных трудящихся, считавших, что в данной ситуации надо помочь «бедному» государству. Но банкротом было не оно, а бездарные хрущевские эксперименты. Одновременно руководители предприятий стали самовольно срезать трудовые расценки. Так, директор электровозостроительного завода в городе Новочеркасске некий Курочкин срезал рабочим расценки почти на треть.

1 июня 1962 года в десять часов 200 рабочих сталелитейного цеха прекратили работу и потребовали повышения расценок за их труд. Через час эта группа направилась к заводоуправлению с этим требованием. К толпе стали присоединяться рабочие других цехов. Стихийная колонна разрослась до тысячи человек. Выступающие рабочие свои речи заканчивали одними типичными вопросами: «На что нам жить дальше? Чем кормить детей? Когда кончится эта вакханалия беззакония?»

После вопросов в выступлениях отдельные рабочие предлагали конкретные выходы из создавшейся тупиковой ситуации. Один из ораторов образно заметил:

— У сегодняшней власти в ушах пробки. Их можно промыть не шприцом Жанэ, а стачкой, забастовкой, массовым выступлением рабочих. Уверен, нас поддержат тысячи других, поставленных в такие условия…

Разъяренная толпа потребовала директора, чтобы он вышел к ним и объяснил свои действия. Вскоре появился спокойный руководитель предприятия Б. Н. Курочкин. Люди замолчали в ожидании, что скажет директор. Заметив невдалеке торговку пирожками, он не нашел ничего лучшего, как сказать: «Не хватает денег на пирожки с мясом, — ешьте пирожки с ливером!»

Эта фраза стала катализатором процесса недовольства. Директора освистали, в него полетели палки, камни и другой подручный материал, пригодный для метания. Руководитель предприятия тут же ретировался, сбежал в свой кабинет и закрылся. Вскоре забастовкой был охвачен весь город…

Председатель КГБ Семичастный вызвал Ивашутина и поставил задачу обеспечить бесперебойное получение информации о морально-политическом состоянии личного состава в армии, особенно в войсках Северо-Кавказского военного округа.

— Инстанция нам поставила задачу внимательно отслеживать реакцию на события в Новочеркасске. Через оперативный состав и его негласных помощников надо не ежедневно, а ежечасно контролировать поведение солдат и офицеров, участвующих в гашении этих беспорядков, — чеканными фразами рубил председатель Комитета. — Мы должны с вами сделать все, чтобы ситуация не вышла из-под контроля.

— Владимир Ефимович, как мне докладывал начальник особого отдела округа, оперативный состав 18-й танковой дивизии держит руку на пульсе событий. Есть, правда, информация, что некоторые не только солдаты, но и офицеры, негативно высказываются по факту применения войск в подавлении восстания рабочих. Очень много информации собрали особисты по реагированию военнослужащих на поведение директора завода, — докладывал Петр Иванович.

— Видно, существуют устойчивые связи военнослужащих с забастовщиками. Через последних доходит до солдат и офицеров эта информация, — доуточнил Семичастный.

— Да, директор оказался никудышным психологом. Горяч на почине, да скоро остыл. Натворил глупостей, спрятался и молчит, — заметил Ивашутин.

— С ним мы еще разберемся. Сейчас главное, чтобы это пламя не переметнулось на другие города и на армию. Смотрите внимательно за действиями войск.

— Созданная нами оперативная группа отслеживает обстановку в режиме реального времени…

* * *

К полудню 1 июня 1962 года политической забастовкой было охвачено более пяти тысяч человек. Толпы разъяренных людей перекрыли железнодорожные пути, остановив пассажирский поезд «Ростов — Саратов». Начались грабежи магазинов. Отмечались попытки отдельных уголовных элементов, примкнувших к забастовщикам, разоружить милицию и небольшие воинские подразделения.

Эта информация Никиту Хрущева так напугала, что он, весь бледный, с испаринами пота на лице, затопал коротенькими ножками, затряс огромной лысой головой и буквально взревел на прибывшего министра обороны:

— Если ты не способен повлиять на такую простую ситуацию, то я не представляю, как ты командовал на фронте. Не справишься к вечеру, — утром будет сидеть в твоем кабинете новый министр обороны, — перейдя для устрашения на «ты», буквально верещал Хрущев на своего любимца.

Зазвонил телефон.

Хрущев, покачиваясь из стороны в сторону, передвигая ножками свое грузное тело, быстро приблизился к аппарату. Схватил трубку и стал молча слушать. Через минуту его уши налились пунцовым цветом, а лицо побледнело. Вдруг он прервал звонившего обкомовского начальника и гаркнул во всю глотку:

— Да я вас загоню, кузькина мать, туда, где Макар телят не пас. Действуйте от моего имени, да посмелее. Чего вы боитесь — толпы?

Потом он кивнул министру обороны, что он свободен и может делать то, что ему предложил он, хозяин страны.

А тем временем толпа возмущенных людей окружила горком партии. На балкон вышел представитель Центра Анастас Иванович Микоян. Он попытался успокоить собравшихся граждан. Но его казенные слова еще больше намагнитили толпу. Раздалась какофония освистывания. В сторону балкона полетели яйца, а затем… камни. Пришлось члену Президиума ЦК ретироваться. Секретарь горкома провел его на крышу здания, откуда московского гостя забрал вертолет.

Увидев улетающего представителя Москвы, толпа кинулась на штурм горкома партии. Сразу же смяли постовых и начали громить партийные кабинеты.

Тогда Хрущев позвонил командующему СКВО и приказал во что бы то ни стало остановить людей.

— Так что я, должен в них стрелять? — спросил командующий Хрущева.

— Если нужно, будешь стрелять! Будешь давить танками! — орал перепуганный и побледневший Никита Сергеевич.

— Я стрелять в народ не буду, а тем более давить танками, — спокойно и рассудительно ответил генерал.

И тут новый советский «вождь» совсем одурел и закричал:

— Ты не командующий, а говно! С этой минуты ты не генерал! И даже не рядовой! Я тебе покажу кузькину мать…

Самодурство продолжалось по телефону до тех пор, пока в его кабинете не появилось несколько соратников главного партократа.

* * *

И Родион Яковлевич, несмотря на героически пройденный путь по военным дорогам Испании и Германии, Украины и России, Дальнего Востока и Маньчжурии, просто дрогнул, он отдал приказ командующему войсками Северо-Кавказского военного округа генерал-полковнику Иссе Плиеву на применение войск при подавлении выступления рабочих Новочеркасска.

Командующий в свою очередь приказал командиру одного из соединений войти в город. Так 18-я танковая дивизия СКВО была первой задействована в подавлении восстания.

К вечеру того же дня еще несколько дивизий оцепили, а потом вошли в город.

2 июня 1962 года Малиновский доложил Хрущеву, что мятеж подавлен…

После разбирательства о причинах и последствиях стихийного выступления рабочих Новочеркасска на стол Ивашутину легла коротенькая справка:

«В ходе усмирения толпы погибло 24 человека, несколько десятков людей было ранено. Семь зачинщиков беспорядков (Андрей Карпач, Михаил Кузнецов, Борис Мокроусов, Сергей Сотников, Владимир Черепанов, Владимир Шувалов, Александр Зайцев) приговорены к расстрелу. (Вскоре их казнили. — Авт .) 105 участников забастовки получили по суду сроки от 10 до 15 лет».

Петр Иванович всю жизнь помнил об этих жертвах и никак не мог смириться с тем положением, что у руководства страны не было других рычагов воздействия на явно не внезапно возникшую обстановку, — она ведь развивалась и зрела постепенно.

А что касается Хрущева, то его политический крах после этих событий уже был предопределен самим Богом…

Хрущев отметился и на культурной ниве. Он был, как считал сам Никита Сергеевич, в зените своей славы, поэтому никаких козней не опасался. Противники его скажут со временем по-другому — он был в то время в зените своего безумия! Эпоха сталинской империи страха закончилась с уходом вождя на тот свет, и спустя какое-то время началась смешная эпоха Хрущева, то кому-то угрожающего, то что-то обещающего. Десять лет партноменклатура потешалась над затеями своего нового «вождя» и дурачилась вместе с ним, кормясь пайками спецзаказов. Народ бедствовал и с завистью смотрел на тех, кто что-то «достал».

Он провел самую масштабную акцию борьбы с искусством, не «запланированным» сверху. Живя своими представлениями о «социалистическом реализме», он буквально разгромил выставку художников-авангардистов в Манеже под названием — «Новая реальность». Это случилось 1 декабря 1962 года. Никита Сергеевич заранее был проинформирован КГБ о характере выставки, ярких полотнах и о слабых работах, но не внял информации.

Как писал Андрей Буровский в книге «Да здравствует „застой“! „Золотой век“ России»:

«Если принимать всерьез очередной холуйский слушок, негодование Хрущева было связано с тем, что накануне ему доложили о разоблачении группы гомосексуалистов в издательстве „Искусство“. А „гомиков“ он считал почему-то контрреволюционерами.

Экспозиция „Новая реальность“, организованная Элием Белютиным, была частью большой выставки в Манеже, приуроченной к 30-летию Московского отделения Союза художников СССР. Хрущев обошел зал три раза, затем задал вопросы художникам. Особенно его интересовало, кем были их отцы: выяснял классовое происхождение.

И вдруг разразился: „Что это за лица? Вы что, рисовать не умеете? Мой внук и то лучше рисует!..Что это такое? Вы что — мужики или педерасты проклятые, как вы можете так писать? Есть у вас совесть?“

Моментально возник анекдот:

„Хрущев осматривает выставку и комментирует увиденное:

— Что это за лица? Вы что, рисовать не умеете? Мой внук и то лучше нарисует!.. Что это такое?! Кто это додумался жопу нарисовать?!

Суслов в ужасе шепчет ему:

— Никита Сергеевич! Это не картина! Это — зеркало!!!“»

На Западе писали, что Хрущев срывал картины со стен. Что есть, мягко говоря, преувеличение. А вот — правда: Хрущев заявил, что советскому народу все это «неправильное» искусство не нужно. И тут же в печати была развернута кампания против формализма и абстракционизма. Продолжалась она до самых «годов застоя».

При Хрущеве из столиц высылали «тунеядцев». Одним из них был Иосиф Бродский. О поэтическом таланте Бродского есть много весьма различных мнений, но вот факты: в конце 50-х годов в Ленинграде сложился кружок поэтов — Е. Рейн, А. Найман и Д. Бобышев, под их влияние подпал Бродский. В 1961 г. членам кружка покровительствовала Анна Ахматова. Возможности печататься Бродский не имел, в Союзе писателей не состоял, но его влияние на литературную жизнь города росло.

В 1964 году Иосиф Бродский был арестован и предан суду по обвинению в «тунеядстве». Ведь советское законодательство позволяло судить любого, кто не имел постоянного места работы и не был официально приписан к творческому союзу. Иосифа Бродского сослали в деревню Норенскую Коношского района Архангельской области.

Властям вскоре пришлось освободить Бродского из ссылки: писательница (из Союза писателей) Фрида Вигдорова несмотря на многократные угрозы записала все, что происходило в зале суда. Эта запись была опубликована на Западе.

В 1972 году Бродский был подвергнут остракизму, правда, без опроса населения, как это было принято в Древней Греции. В США он получил всемирную известность как крупнейший русский поэт, в 1987 году был удостоен Нобелевской премии по литературе.

При Брежневе «тунеядцев» не преследовали. В письме к нему Бродский писал: «Мне горько уезжать из России, я верю, что вернусь». Смерть от инфаркта застала поэта в США; он завещал похоронить себя в любимой Италии. Вот при каких «художествах дорогого Никиты Сергеевича» приходилось трудиться генерал-лейтенанту Петру Ивановичу Ивашутину, который к 1964 году, слава богу, служил Отчизне уже на другом участке невидимого фронта — в военной разведке.

* * *

В жизни Петра Ивановича был и такой момент, когда приходилось думать о наступлении возможно новой — третьей мировой войны, теперь уже термоядерной.

Когда на стол первого заместителя председателя КГБ генерал-лейтенанта Ивашутина легла шифровка из ПГУ с полученными и перепроверенными нашей агентурой данными о том, что на территорию Турции американцы не только завезли, но и установили ракеты средней дальности типа «Юпитер», он понял — ответных мер не избежать. Американские ракеты под носом, они готовы в любой момент уничтожить наши города и промышленные центры, расстрелять, что называется, в упор. Известно было, что тактико-технические их характеристики таковы, что они способны были «достать» Москву и окружавшие ее промышленные центры.

На следующий день раздался звонок от Председателя Комитета госбезопасности А. Н. Шелепина:

— Петр Иванович, зайдите… есть срочное дело, — непривычно возбужденно и даже несколько тревожно проговорила трубка.

— Александр Николаевич, я почти готов, отпущу товарища. Буду через пять минут, — ответил Петр Иванович.

Ивашутин понял, какой значимости тема может обсуждаться в такой обстановке в кабинете у Председателя.

Как и предполагал, разговор начался именно об американских ракетах, размещенных в соседней стране.

— Петр Иванович, я только что вернулся из Кремля. Руководство страны рассматривает необходимость ответных мер. Единственно ощутимой оплеухой для янки могут быть наши контрмеры, — на этом слове он словно запнулся и посмотрел на своего зама.

— Я понимаю, адекватно можно ответить американцам таким же оружием только через Кубу, — опередил ход мыслей хозяина кабинета гость.

— Вы правильно оценили момент сегодняшнего дня, находясь, как говорится в теме. Скажу откровенно, Никита Сергеевич в ярости. Он торопится, он спешит. Потребовал от Малиновского конкретных предложений на турецкий демарш американцев. Думаю, Родион Яковлевич что-то придумает, — с волнением говорил Шелепин. — Вы ему помогите, я имею в виду, военной контрразведкой…

И действительно, уже при новом председателе КГБ Семичастном «тайная» операция Генштаба ВС СССР под кодовым названием «Анадырь» стала стремительно набирать обороты. План предполагал размещение на Кубе двух видов баллистических ракет: двадцати четырех Р-12 с радиусом действий около 2000 км и шестнадцати Р-14 с дальностью стрельбы более 4000 километров. Надо отметить, что оба вида ракет были снабжены ядерными боеголовками.

В ущерб собственной безопасности предполагалось снять с боевого дежурства сорок ракет с позиций на Украине и в европейской части России. И в то же время стратегически мы выигрывали — после установки этих ракет на Кубе количество ядерных ракет, способных достичь территории США, увеличилось в два раза.

Кроме того, предполагалось направить на Остров Свободы группу советских войск. Она так и называлась — Группа советских войск на Кубе (ГСВК). Этой аббревиатурой пестрели документы того периода. Помимо ракет в состав ГСВК предполагалось направить:

— 1 вертолетный полк, оснащенный машинами МИ-4;

— 4 мотострелковых полка;

— 2 танковых батальона;

— одну эскадрилью истребителей МиГ-21;

— 42 легких бомбардировщика Ил-28;

— 2 подразделения крылатых ракет с ядерными боеголовками с радиусом действия более 160 км;

— несколько батарей зенитных орудий;

— 12 установок С-57 со ста сорока четырьмя ракетами.

Каждый мотострелковый полк был полного состава и насчитывал 2500 человек личного состава.

Военно-морскому флоту было приказано направить в зону возможных «боевых действий» два крейсера, двенадцать ракетных катеров типа «Комар» и одиннадцать подводных лодок, семь из них были вооружены ядерными ракетами.

Всего на Остров Свободы планировалось отправить более пятидесяти тысяч военнослужащих. Хрущев предложил назначить на должность командующего группировкой наших войск на Кубе генерала армии Иссу Плиева.

На очередное заседание Президиума ЦК КПСС, кроме руководящей политической верхушки СССР, были приглашены и два силовика — министр обороны маршал Малиновский и председатель КГБ Семичастный.

Войска, технику и ракеты доставляли на Кубу из шести разных портов с соблюдением глубочайшей конспирации. Личный состав был переодет в гражданскую одежду. Ему говорилось, что они перемещаются на Чукотку, для этого демонстративно загружали в трюмы полушубки, дубленки, ватники и прочие теплые вещи. Для переброски войск Министерством обороны СССР было выделено 85 кораблей. Ни один капитан не знал истинного содержания трюмов.

Прослушав доклад Родиона Яковлевича Малиновского с конкретным планом действий в создавшемся положении, все члены Президиума единогласно проголосовали за проведение операции в трактовке министра.

Надо сказать, что большая работа проводилась и в КГБ СССР — по линии ПГУ (политической разведки) и военной контрразведки. «Карибский кризис» чекистское руководство оценивало адекватно как чрезвычайно напряженное состояние между Советским Союзом и Соединенными Штатами относительно размещения СССР ядерных ракет на Кубе в октябре 1962 года.

В начале августа 1962 года на Кубе стали появляться наши корабли. В ночь с 8 на 9 августа в Гаване была разгружена первая партия баллистических ракет средней дальности, вторая — уже через восемь суток. Штаб ГСВК расположился в Гаване.

Сам же кризис начался 14 октября 1962 года, когда разведывательный самолет У-2 военно-воздушных сил США в ходе одного из регулярных облетов Кубы обнаружил в окрестностях деревни Сан-Кристобаль советские ракеты средней дальности Р-12.

Президент США Д. Кеннеди срочно собрал руководителей ВВС США для обсуждения вопроса о бомбежке целей на Кубе. Мир был на грани мировой ядерной войны. Однако трезвый расчет с той и с другой стороны возобладал над риторикой взаимных угроз, сопровождаемой чередой практических действий в опасном направлении.

Кризис, продолжавшийся 13 дней, завершился компромиссом между руководителями СССР и США. Две мощных сверхдержавы, обладавшие чудовищным по разрушительным способностям оружием, наконец-то поняли, что подобные игры опасны не только взаимным уничтожением, но и составляют реальную угрозу существованию мира. 28 октября начался демонтаж наших ракет, а американцы 20 ноября ответили взаимностью.

По мнению генерала армии М. Гареева, рискованный и смелый шаг по направлению советских ракет на Кубу привел в чувство американских политиков, заставив их убрать ракеты с территории Турции и гарантировать ненападение на Республику Куба. Так закончился один из самых опасных для жизни человечества в двадцатом веке военно-политический кризис, в котором принимал активное участие и П. И. Ивашутин.

* * *

Еще одна глобальная проблема коснулась П. И. Ивашутина в период его работы в КГБ. По существу, он был свидетелем и хранителем секретов ее зарождения — создания ядерного щита государства. Начало шестидесятых годов было временем появления сверхмощных атомных зарядов. Чем же было обусловлено их создание? Как говорили специалисты тогда, во-первых, их относительной дешевизной, во-вторых, выверенным политическим расчетом, в-третьих, энтузиазмом молодых и активных разработчиков.

Это случилось 10 июля 1961 года на совещании в Кремле, где обсуждался вопрос о выходе Советского Союза из моратория на ядерные испытания. Руководители «атомной кузницы» — Арзамаса-16 доложили Никите Хрущеву о возможности разработки сверхмощной конструкции ядерного фугаса.

Глава правительства и партии тут же «ухватился» за такой подарок и громко, чтобы слышали все присутствующие, прошептал:

«Пусть стомегатонная бомба висит над капиталистами, как дамоклов меч!»

И вот настал момент истины, — 30 октября 1961 года над Новой Землей подрыв не 100, а 50-мегатонной термоядерной бомбы стал знаковым событием для всей многолетней программы испытаний советского сверхмощного оружия.

В отчете по результатам проведенного испытания термоядерного взрыва один из его соавторов академик Андрей Сахаров написал:

«Успешное испытание заряда… доказало возможность конструировать на этом принципе заряды практически неограниченной мощности».

Что было интересно, это взрывное устройство, или бомба, никогда бы не стало оружием и военного значения не имело. Как говорили тогда специалисты, это был «…акт разовой силовой демонстрации». Дело в том, что столь ужасающий взрыв в боевых условиях мгновенно породил бы гигантский огненный смерч, торнадо, вихрь, который охватил бы территорию, близкую по площади, например, всей Владимирской области России. Ядерщики-разработчики стали доказывать Хрущеву, что такие взрывы невероятной мощности могут привести к необратимым последствиям для жизни землян.

Всеразрушительность и бесчеловечность этого фугаса, достигшего апогея в своем развитии, совсем не испугали этого профана в физике. Он не успокоился и даже после этого испытания подтвердил свое мнение о необходимости иметь такие «дамокловы» мечи для обуздания врага, совсем не понимая того, что такой меч также опасен и для страны, его поднявшей, — он обоюдоострый.

Об этом академик Андрей Сахаров и другие ученые еще не раз будут растолковывать несведущим головам — об опасности подобных экспериментов.

Петр Иванович Ивашутин был солидарен с мнениями ученых, которые до последних дней его службы в ГРУ часто навещали, советовались с ним. Автору приходилось неоднократно быть свидетелем появления этих высоколобых «ходоков» — советской научной элиты — в гостях у начальника военной разведки.

* * *

Немногие знают, что в деле по разоблачению англо-американского шпиона Пеньковского Петр Иванович Ивашутин принимал самое непосредственное участие. При его помощи и контроле готовились планы агентурно-оперативных мероприятий и острых оперативно-технических операций, позволивших в относительно короткие сроки разобраться с этим оборотнем в погонах. Никак не предполагал Петр Иванович, что разоблачение этого шпиона серьезно повлияет на дальнейшую его служебную карьеру.

А пока ему доложили интересную сводку наружного наблюдения с приложением справки-установки. В документе говорилось, что жена второго секретаря английского посольства Родрика Чизхолма — Анна Чизхолм 30 декабря 1961 года в 16.10 вошла в подъезд дома по Малому Сухаревскому переулку. Спустя 20–30 секунд она вышла из подъезда и направилась в сторону Цветного бульвара.

Офицер наружной разведки оказался опытным сотрудником и по подсказке интуиции, выстроенной на многолетнем опыте, решил задержаться для выяснения дальнейшего развития хода событий.

С промежутком еще в 30 секунд из того же подъезда вышел неизвестный мужчина, остановился и в течение нескольких минут смотрел в сторону уходящей иностранки, а затем вновь вошел в подъезд.

В 16.35 он покинул подъезд и, профессионально проверяясь, направился в сторону Цветного бульвара. Чувствовалось, что он пытался обнаружить за собою возможную слежку, но не заметил.

Перейдя бульвар, он вошел в проходной двор, где, к сожалению, оторвался от «наружки». В тот же день по описанию сотрудника наружного наблюдения был составлен словесный портрет неизвестного и передан коллегам в другие бригады.

19 января 1962 года Анна Чизхолм, заходя, как обычно, в магазин на Арбате, дошла до Арбатского переулка и посмотрела на часы. В 13.00 она вошла в подъезд дома № 4. Вслед за ней в подъезд вошел мужчина, по приметам похожий на неизвестного, оторвавшегося от наружного наблюдения 30 декабря прошлого года.

С интервалом примерно в тридцать секунд из подъезда вышла сначала Чизхолм, а затем — неизвестный, который направился в сторону Арбата. Попутешествовав по городу около получаса и усиленно проверяясь, мужчина пришел на улицу Горького в здание Госкомитета СМ СССР по Координации научно-исследовательских работ (ГК по КНИР).

После окончания рабочего дня он вышел из здания Госкомитета, общественным транспортом приехал на набережную Максима Горького и вошел в жилой дом № 36. Неизвестный оказался 43-летним полковником Главного разведывательного управления Генштаба ВС СССР Олегом Владимировичем Пеньковским…

Дальнейший ход агентурно-оперативных и оперативно-технических мероприятий показал, что офицер — активно действующий шпион. Вскоре он был задержан вместе со своим британским подельником Г. Винном. Шпион Пеньковский нанес большой политический, военный и экономический урон стране. О его преступных деяниях написаны сотни статей и десятки книг, поэтому подробно останавливаться на страницах этого повествования не имеет смысла.

Хотя сегодня одни из пишущей братии делают из него чуть ли не героя, предотвратившего развязывание третьей мировой войны (П. Дерябин, сотрудник КГБ, перебежавший на Запад в пятидесятые годы, — «Шпион, который спас мир»). Другие, в том числе коллега по КГБ, живущий в России, А. Б. Максимов (литературный псевдоним М. Бодров), написавший книгу «О. Пеньковский — „шпион века“ или „подстава“ КГБ?», доказывает, что это была совместная операции органов госбезопасности и военной разведки СССР, но время не пришло сказать всю правду. По мнению коллег автора, участвовавших в операциях по Пеньковскому, версии Максимова не что иное, как выдача желаемого за действительное.

Но хотелось остановиться только на нескольких малоизвестных эпизодах из жизни Пеньковского во время войны и в послевоенный период. Многим его сослуживцам не верилось, что фронтовик мог пойти на такое предательство. Один из них, не пожелавший раскрывать себя, рассказал автору, что Пеньковский во время войны, командуя батарее противотанковых орудий, мужественно сражался в боях с немцами. Он дважды терял личный состав батареи, но сам оставался невредимым, появляясь в штабе полка, как привидение, — измазанный кровью, оборванный и грязный. Во время войны артиллеристов противотанковых орудий вовсе не называли слугами «бога войны», их величали «смертниками».

На вопрос, что его связывало с Главным маршалом артиллерии С. С. Варенцовым, он ответил:

— Сергей Сергеевич его знал с войны. В 1944–1945 годы Олег Пеньковский у него был адъютантом. Дело в том, что сын маршала погиб в одном жарком сражении, и его тело вынес с поля боя именно Пеньковский. Это, наверное, причина, по которой офицер стал адъютантом.

Потом, в конце сороковых, их пути разошлись. Пеньковский оказался в военной разведке. Во время заграничной командировки в Турцию он поспорил с военным атташе генерал-майором Савченко, который написал нелестную аттестацию на своего подчиненного с припиской — «Способен на измену». Началась свара между двумя фронтовиками. Пришлось вмешаться руководству ГРУ. Савченко уволили, а Пеньковского отправили в войска.

Через некоторое время Пеньковский обратился к Варенцову с просьбой о содействии в восстановлении его в системе военной разведки. Маршал пошел навстречу своему давнему подчиненному и попросил генерала армии Ивана Александровича Серова по возможности рассмотреть этот вопрос.

Начальник ГРУ, уезжая в командировку, в свою очередь, дал команду первому заместителю генерал-полковнику А. С. Рогову «провентилировать» этот вопрос.

Начальник управления кадров ГРУ посоветовал направленцу осуществить аферу-подтасовку — вырвать лист с последней аттестацией. Таким образом, на подлоге Пеньковский второй раз попал в Главное разведывательное управление.

Он был чуть выше среднего роста, подтянут и строен. Когда однажды офицеры ГРУ массово получали юбилейные медали, не помню какие, мне бросился в глаза один эпизод. Вручал их генерал армии Серов. Офицеры нашего подразделения ходили в гражданской одежде. Все подходили именно «цивильной» походкой к награждавшему начальнику, чуть ли не вразвалочку. Пеньковский выделился своей четкой, военной походкой с чеканящим шагом и четким поворотом кругом.

И. А. Серов отметил Пеньковского:

— Настоящий военный, даже под гражданским платьем!

* * *

Потом было следствие, а за следствием суд. Военная коллегия Верховного суда Союза ССР 11 мая 1963 года приговорила О. В. Пеньковского к высшей мере наказания — расстрелу, а британца Г. М. Винна — к восьми годам лишения свободы. В 1964 году последний был обменен на известного советского разведчика Конона Молодого.

Пострадал тогда и Главный маршал артиллерии С. С. Варенцов, его лишили звания, Золотой Звезды Героя Советского Союза и ордена Ленина. Разжаловали на четыре ступени — до генерал-майора артиллерии со стандартным обвинением: «за потерю политической бдительности и недостойные поступки».

При этом тот факт, что помощь Пеньковскому Варенцов оказал еще до вербовки того иностранной разведкой, когда фронтовик и кавалер нескольких боевых орденов Пеньковский был ничем не запятнан перед Родиной, никак не учитывался, а в чем заключались «недостойные поступки», вообще не уточнялось.

В 1963 году он ушел в отставку и через восемь лет скончался — 1 марта 1971 года.

После суда над Пеньковским последовало снятие генерала армии Серова с должности начальника ГРУ, и, как уже известно, на освободившуюся должность был назначен Петр Иванович Ивашутин, чтобы еще четверть века своей службы Родине посвятить военной разведке.

Интересное было поведение начальника ГРУ Серова после получения им известия об аресте его подчиненного полковника Пеньковского. Он собрал офицеров центрального аппарата и спокойным тоном произнес примерно такие слова:

— Ничего страшного не случилось. Не беспокойтесь, в разведках такие ЧП случаются — это неизбежность. Мы тут арестовываем, а противник там у себя. Спокойней относитесь к ситуации. Да, она неприятная, но не стоит отчаиваться.

Наверное, генерал армии, Герой Советского Союза на что-то или на кого-то надеялся, но в последнем посыле был прав.

Работа по Брусилову А. А

На вопрос, неожиданно возникший сразу же после войны и долго не решаемый властями в отношении рукописей генерала Брусилова А. А., решили наконец ответить. Хрущев дал команду разобраться трем ведомствам — военным, госбезопасности и госархиву: МО, КГБ и ГАУ.

До 1948 года оценка деятельности Брусилова советской историко-военной, художественной литературой и периодической печатью была положительной.

После Великой Отечественной войны среди трофейных архивных материалов гитлеровской Германии была обнаружена рукопись «Мои воспоминания», в которой от лица Брусилова А. А. описывалась его жизнь в советский период. Воспоминания носили антисоветский характер и были направлены на оправдание Брусилова перед белой эмиграцией.

МВД СССР, не разобравшись в происхождении рукописи и не проводя тщательного ее исследования, доложило в 1948 году в ЦК КПСС, что рукопись написана лично генералом во время пребывания его на лечении в Чехословакии в 1925 году.

Официального решения по этому вопросу не принималось, однако все материалы, связанные с именем Брусилова, из открытого обращения были изъяты и переведены в закрытые фонды…

В Комитете госбезопасности эта проблема была возложена на плечи Петра Ивановича Ивашутина. В ходе многомесячной аналитической работы было написано заключение. Основная тяжесть исследования легла на КГБ и в первую очередь на первого заместителя председателя П. И. Ивашутина.

Скоро качественный документ был отправлен в инстанцию.

В ЦК КПСС Секретно

В соответствии с постановлением Секретариата ЦК КПСС № 182 — гс от 19 апреля 1961 года Министерством обороны СССР, Комитетом государственной безопасности и Главным архивным управлением при СМ СССР изучены документальные материалы о деятельности Брусилова А. А., хранящиеся в Центральном государственном военно-историческом архиве, Центральном государственном архиве Советской Армии, Центральном государственном архиве Октябрьской революции и архиве Комитета государственной безопасности. В результате установлено следующее.

Алексей Александрович Брусилов (1853–1926 гг.) происходил из дворян. В 1872 г. окончил пажеский корпус. Участвовал в Русско-турецкой войне в 1877–1878 гг. Затем учился в офицерской кавалерийской школе в г. Петербурге. Вскоре был назначен ее начальником и находился на этой должности с февраля 1902 г. по декабрь 1906 г. Каких-либо данных об отношении Брусилова к революционным событиям 1905–1907 гг. в архивах не обнаружено.

В дальнейшем А. А. Брусилов последовательно занимал должности командира 14-го армейского корпуса, помощника командующего войсками Варшавского военного округа и командира 12-го армейского корпуса.

С начала Первой мировой войны он командовал 8-й армией, а с марта 1916 г. был Главнокомандующим войсками Юго-Западного фронта. Под его руководством летом 1916 г. был успешно осуществлен прорыв австрийско-германского фронта, что явилось крупным достижением русского военного искусства.

В период от февраля к октябрю А. А. Брусилов, как представитель господствующего класса, выступал сторонником продолжения войны до победного конца и поддерживал мероприятия Временного правительства в этом направлении. В мае 1917 г. он был назначен Верховным главнокомандующим, однако в июле того же года Временное правительство заменило его реакционным генералом Корниловым.

После победы Великой Октябрьской революции А. А. Брусилов остался лояльным гражданином Советской республики. Он не только не ушел в стан противников Советской власти, но и оказал ей посильную помощь.

В 1920 г. он поступил на службу в Красную Армию. Будучи председателем Особого совещания и Главнокомандующим всеми вооруженными силами республики, Брусилов во время советско-польской войны подписал известное воззвание «Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились», сыгравшее важную роль в борьбе против белополяков.

С 6 октября 1920 г. он — член Военно-законодательного совещания при Реввоенсовете республики, с 1 февраля 1923 г. — инспектор кавалерии РККА.

31 марта 1924 г. А. А. Брусилов был зачислен на должность для особо важных поручений при Реввоенсовете СССР и оставался в ней до самой смерти, которая последовала 17 марта 1926 г. в Москве.

В связи со смертью А. А. Брусилова Народный комиссариат по военным и морским делам СССР опубликовал некролог, в котором высоко оценил его заслуги перед русским народом и советской властью. Белые эмигранты ненавидели А. А. Брусилова за то, что он служил Советской России. Единственный сын Брусилова был расстрелян деникинскими войсками.

Позднее, в 1948 г., среди трофейных архивных материалов гитлеровской Германии была обнаружена рукопись «Мои воспоминания», в которой от лица А. А. Брусилова описывалась его жизнь в советский период…

Воспоминания носят ярко выраженный антисоветский характер.

Бывший министр внутренних дел СССР Круглов по заключению только одного эксперта сделал вывод, что рукопись написана лично Брусиловым, и 8 октября 1948 г. направил ее в ЦК КПСС. В его представлении отмечалось, что якобы Брусилов в 1925 г. специально воспользовался своим пребыванием в Карловых Варах на лечении для составления этих воспоминаний.

Вновь произведенный всесторонний анализ и исследования рукописи «Мои воспоминания», а также изучение архивных документов и материалов, показали, что А. А. Брусилов не оставил после себя какой-либо законченной рукописи воспоминаний, относящихся к советскому периоду.

У него имелись лишь отдельные наброски и разрозненные заметки, которые спустя несколько лет были оформлены в рукопись другими лицами при непосредственном участии его жены Н. В. Брусиловой.

При обработке этих заметок им была придана антисоветская направленность. Весь текст рукописи «Мои воспоминания» написан рукой не А. А. Брусилова, а рукой Н. В. Брусиловой, находившейся в 1930 году за границей.

На основе вышеизложенного можно сделать следующие выводы:

1. В изученных архивных делах никаких документов, свидетельствующих о враждебной деятельности А. А. Брусилова против советской власти, не обнаружено.

2. Рукопись «Мои воспоминания», как показали проведенные исследования, написана не А. А. Брусиловым, а сфальсифицирована после его смерти.

3. А. А. Брусилов был, несомненно, прогрессивным военным деятелем и русским патриотом. Принадлежа к высшим слоям старого общества и занимая высокие посты в армии, он после Великой Октябрьской социалистической революции не остался в лагере противника, а перешел на сторону Советской власти и принимал участие в строительстве Красной Армии.

М. ЗАХАРОВ, П. И. ВАШУТИН, Г. БЕЛОВ

17 ноября 1961 года.

Потом Петр Иванович скажет, что «приятно доблесть очищать от грязи». Действительно им была проделана огромная работа по линии КГБ по восстановлению доброго имени полководца, оказавшегося не по своей воле на изломе исторических событий. Для Алексея Александровича Брусилова не политика и строй или режим были святыми, а родная земля российская — Держава, Отчизна, Родина. Этим понятиям он не мог изменить.

Поэтому в его воззвании «Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились», опубликованном в газете «Правда» от 30 мая 1920 года, искренне, безо всякого лукавства говорилось:

«В этот критический исторический момент нашей народной жизни мы, ваши старшие боевые товарищи, обращаемся к вашим чувствам любви и преданности к родине и взываем к вам настоятельной просьбой добровольно идти с полным самоотвержением и охотой в Красную Армию на фронт или в тыл, куда бы правительство Советской Рабоче-Крестьянской России вас ни назначило, и служить там не за страх, а за совесть, дабы своей честною службою, не жалея жизни, отстоять во что бы то ни стало дорогую нам Россию и не допустить ее расхищения, ибо в последнем случае она безвозвратно может пропасть, и тогда наши потомки будут нас справедливо проклинать и правильно обвинять за то, что мы не использовали своих боевых знаний и опыта, забыли свой родной русский народ и загубили свою матушку-Россию».

Как же по-современному звучит этот словесный набат! Он понимал, что во внутренней гражданской сшибке победителей не бывает и не будет, побежденной останется только Россия. Так и вышло…

Книга вторая Маршал военной разведки