Фантазии, чистые фантазия? Возможно! Но, когда мы думаем о времени и о вечности, разум мутится. Самые тонкие вопросы, на какие мы способны, оказываются сформулированы неправильно, ведь они — только трепыхание крылышек еще неоперившегося человеческого разума.
Первый акт творения, взорвавший космос к бытию, был — или не был (или то и другое сразу) — в вечной со-реальности с сегодня и с последним слабеющим теплом последней умирающей звезды.
Глава 5Будущее человека
Духу человеческому открывается видение — Он пытается вспомнить видение — Огромность и ужас — Мотылек вылупляется из куколки — Шесть человеческих миров — Конец человека
Духу человеческому открывается видение
Колокола! Колокола звонят о победе. Они пробуждают благодарность в каждом сердце, и радость — во многих, а в некоторых — жесткую память о прошлых обещаниях, так и не исполненных до сих пор. И кое-кто в нестерпимом конфликте надежд и недобрых предчувствий охвачен молчанием. Они-то, и только они, в глазах смятенного духа человеческого, обращены к стене тумана.
Равнодушный к колоколам и трубам, к парадам, знаменам и торжествам, дух человеческий смотрит в пелену будущего с надеждой и новыми опасениями. Он всеми своими глазами тщится пронзить непроницаемый туман. Он так сосредоточен на пелене будущего, что настоящее незамеченным проносится мимо него.
Он впадает в странный транс. На долгое мгновенье, пролегшее между двумя ударами полкового барабана, он был вырван из времени в вечность и вновь обрушился в гребень волны настоящего, обогатившись великим переживанием. Между двумя рыками трубы дух человеческий увидел все эры будущего, собственную старость и смерть. Увидел он и жизни тысячи миров, и смертный срок космоса. Он увидел Дух — истинный Дух, достигший, наконец, полного роста, но искалеченный, ощупью отыскивающий путь к Темной незнакомке. Но отдалась ли та своему возлюбленному, дух человеческий не узнал.
Он пытается вспомнить видение
Колокола все звонят. Толпы столицы ликуют. Но дух человеческий забыл о них, погрузившись в блекнущие воспоминания об этом великом мгновении.
Что сталось с ним? Если бы вспомнить пропавшее видение! Он помнит только, что в нем открылась огромность, непостижимая для человека: огромность одновременно (как незначительны, как досадно пусты эти стертые слова!) ужаснейшая и прекраснейшая неподвластным человеческому воображению образом. И в объятиях этого видения, подобно клетке в живом теле, подобно слову в великой песне, дрожью струны в огромном оркестре, мгновеньем бытия, давно забытого и вечного, жила и умирала наша вселенная пространства и времени, галактик со множеством миров, со множеством разнообразных духов. Леденея и отчаиваясь при смутных воспоминаниях об этой огромности, дух человеческий все же стремится нырнуть в нее, напиться ею, как олень водами ручья. Ведь эта громада, непостижимо чужая, в то же время (каким образом?) странно знакома и даже близка ему. И тот миг на отдаленнейшей вершине бытия был в то же время (но как, как такое могло быть?) потрясающим возвращением домой.
Отдаленнейшая вершина бытия? Нет! Дух человеческий, воспроизводя свои воспоминания будущего, признает, что не побывал на ней, потому что даже в тот душераздирающий миг над ним нависал недостижимый Чужак. Не к вершине унесло его видение, а к нижнему отрогу подножия. В далекой высоте, в облаках, скорее угаданный, чем увиденный, высился грозный пик, недостижимый ни для кого, даже для духа человеческого. И необъяснимо прекрасный. А далеко внизу, среди расщелин и горных лесов, на широких равнинах, ниточкой протекал ручей, один из множества, различимых сквозь дымку. И в том малом ручейке, в одном из множества, дух Человеческий признал родную вселенную пространства и времени с галактиками многих миров.
Для нас в нашем малом и краткосрочном опыте, вселенная полна жизни и перемен, но видимая от подножия вечности, она была неподвижной и завершенной, а все ее эпохи присутствовали в ней одновременно.
Желая разглядеть вблизи, дух человеческий парил над ней орлом. Зависнув над нашей вселенной, он подробнее видел каждую излучину реки времени, от ее истока в вечности до застойного болота вечной неизменности.
Огромность и ужас
Все это он увидел в одно огромное мгновенье. А теперь, снова рухнув во время, уносимый волной настоящего, он жадно и неумело пытается восстановить минувшее видение. Он смутно вспоминает, что на одной быстрине посреди потока видел, как рябь на воде, собственную жизнь во времени. Там, полуувиденное, полуугаданное, лежало его пробуждение в отце Адаме. И там была его смерть. А между ними лежали века — для нас прошлые или будущие. Там блестел рябью золотой век его детства, здесь — эра пророков, дальше — прогресс науки. А еще он видел — видел так, как человек на смертном одре вспоминает случай из детства — момент истории, который мы зовем настоящим. В нем звонили колокола по беды. В нем, или мигом раньше, кормовой стрелок некого самолета ощутил поцелуй мотылька. Здесь погибла неизвестная святая одного города и она же метнулась к блаженству. Сегодня, после мгновенья вечности, как странно было духу вспоминать, что еще недавно этот настоящий момент мнился ему вершиной пути человека, если не всего космоса! Отыскивая в меркнущей памяти вечный взгляд, он не сомневался больше, что на деле все совсем иначе. Тот миг, что для нас — настоящее, увы, вовсе не миг рождения из куколки завершенного мотылька. Наша борьба — всего лишь родовая схватка, одна из многих. Память о вечности ясно говорила ему, что впереди еще долгие века, в которых будет зреть и рождаться имаго.
Роясь в памяти в поисках тех времен, что для нас — будущее, дух человеческий видит только общие очертания истории. О том крошечном отрезке, который более всего заботит нас, а сейчас и его — и о том, что ожидает ныне живущих, он почти ничего не запомнил. Даже ближайшие несколько веков вспоминаются лишь темным и обманчивым образом. Так продолжителен весь срок его жизни, что целое тысячелетие, если оно не отмечено в глазах вечности чем-то уникальным и величественным, теряется, как теряется единственный день в воспоминаниях детства. Событий столетия или десятилетия и вовсе не различить. Конечно, там и тут происходят какие-то мелкие возмущения: случайная война или опустошительный социальный взрыв могут оставить маленькую зарубку в его будущей памяти, но в общем подобные события запечатлеваются в нем, только если они особо значительны.
Война, оставившая такой шрам в нашей жизни, сохранилась и в его памяти, но ему о нашем времени вспоминается несколько больше, чем голые очертания военных событий. Война была мелким, хотя и ярким происшествием в большой фазе мировых революций. Этот отрезок, хотя нам и кажется, что до осуществления его рукой подать, протянулся еще очень далеко в будущее. В свете воспоминаний о будущем, если это воспоминания, дух трезвее судит сегодняшний день. В будущих веках и десятилетиях он видел войны, куда более разрушительные, чем минувшая. Из века в век все более сокрушительные взрывы сотрясали страны, континенты, полушария планеты. В свой срок стали свободно применяться отравляющие газы и болезнетворные бактерии. Силы атома позволили человеку мгновенно обращать в прах города, опрокидывать горы на обитаемые долины, топить целые страны в наступающем океане. Хуже того, новые открытия позволили враждующим правительствам поражать население противника безумием, так что миллионы впадали в бешенство и бессмысленно убивали друг друга на улицах, губили собственных детей, бросались с высоты на землю или в море.
Эти безумные деяния вспоминаются духу человечества как тени, с отстраненностью полузабытого сна. Ведь для него они — мгновенья вечности, давние несчастья, необходимые для вечной славы и оправданные ею.
Однако, обратившись от далекого видения к недавнему прошлому, вспоминая в мучительных подробностях ужасы нашей войны, научные, дьявольские пытки, предшествовавшие ей, все жестокости, на которые оказался способен человек за его долгую жизнь, безграничные рукотворные кошмары, он ужасается прошлому и будущему.
— Какие нынешние блага, — восклицает он, — какая отдаленная утопия, какая будущая божественность возместит недолговечным существам моей плоти такие муки, обрывающие их мимолетные жизни прежде срока?
И теперь его воображение, оживленное воспоминаниями недавних бедствий, ощущает всю тяжесть будущих мук и горя. Истерзанная плоть, искалеченный разум, несбывшиеся надежды, оборванная любовь! Они громоздятся век за веком, эпоха за эпохой. И дух человеческий со стыдом и отчаянием признает, что тяжесть вины за эти несчастья лежит большей частью на его совести. Потому что это он снова и снова по невежеству или из упрямства обманывал свои члены, вдохновляя их на самоуничтожение.
— Верно, было бы лучше, — восклицает он, — если бы я никогда не пробуждался на этой планете, если бы земная жизнь никогда не развивалась до человека. Потому что, хотя у природы с ее окровавленными зубами и когтями натура зверская, у человека она — дьявольская!
Но едва вырвался у него этот крик, как он напомнил себе, что это лишь полуправда. Ведь его члены, когда их натуру не извращали жестокие обстоятельства, умели быть такими нежными друг к другу, такими вдохновенными. От отца Адама до последнего человека из последнего поколения люди неумело и мучительно стремились быть верными своему духу, И рано или поздно придет век, когда все человечество встанет на пороге нежной и щедрой человечности. Но все это, если верить его видению, в конечном счете, тщетно. Никогда, во все будущие эпохи, человек не исполнит всего, что обещает. Мотылек, нерешительно расправляющий крылышки, не взлетит, а будет раздавлен.
Отчаяние этой грядущей катастрофы тяжко легло на дух человеческий.
И тут, как ступив в трясину или зыбучий песок, человек всем телом бросается к твердому берегу, дух человеческий в отчаянии отвернулся от видения вечности. Ведь ее ледяной пик получил над ним странную власть. Он понимает, или ему кажется, что понимает, что страдания тысяч миров и бесчисленных вселенных странно преображаются в вечности. Но как, как это происходит? Ему не дано знать. Даже побывав у подножия вечности, он не знает. Теперь ему известно — как было известно и раньше, только отчетливей — что в вечности все преображается. И еще он с ужасом и смирением понимает, что не только его малым членам, но и ему будущее сулит тысячи мучений и окончательное уничтожение.