Перевод Е.Аксельрод
НИКОГДА
И вам дано мгновенье благостыни -
увидели тебя, увидел ты.
И кажется, едины вы отныне,
и свято веришь в произвол мечты.
Как молодого месяца свеченье
мосток, во тьме дарованный двоим.
И не является к тебе сомненье
в том, что ты вечность обретаешь с ним.
Мрак наползает. Озаренья милость
не вспыхнет никогда - и не зови,
но не поймешь вовеки, как случилось,
что у любивших больше нет любви.
ТОН И СТЕКЛО
Власти звуков нет предела.
Прозвучит особый тон -
И стекло, что было цело,
Превратит в осколки он.
Многолик регистр вселенной -
Ты же от простого «ля»
Разбиваешься мгновенно,
Как бокал из хрусталя.
Боль потери, угасанье,
Счастье скрылось на века...
Кто была она? Касанье
К струнам легкого смычка.
Вдребезги стекло. Что толку
Звук бранить? И в нем ли зло?
Все мы друг для друга только
Либо тон, либо стекло.
ИЗ СБОРНИКА «ОХОТНИК И ЕГО ПЕС», 1958
Перевод Е.Аксельрод
ТАЙНЫЙ ОХОТНИК
Бег пса зигзагами. Что смысла в нем?
Постигнуть рук и рта игру попробуй.
И кто ты сам? Кому ты весь до гроба
принадлежишь: движеньем, взглядом, ртом?
Пес и охотник движутся вдвоем.
Пес в сторону... наперерез по тропам...
прыг в заросли... назад... И снова оба
бок о бок... Миг - и пес вперед бегом.
Собака все ж хозяину верна:
он знает цель. Тропинка не случайно
их вместе по стране души ведет.
В охоте неразлучны дотемна
души зигзаги - пес в лесу и тот,
в ком суть души твоей, - охотник тайный.
ПОДКРЕПЛЕНИЕ
Вот с поля жизненного боя весть:
твой прорван фронт. Ты не спасешься. Крышка!
Вдруг словно зайчик солнечный и вспышкой
картины прошлого: в ту шлюпку сесть
у пристани... тайком на вишню влезть,
где ягоды тихонько рвал мальчишкой...
дымок от шхуны... и диван с одышкой...
И в смертный миг в тебе все это есть?
Что наплывает? Тех видений ряд,
когда дарил блаженство каждый взгляд...
Но сколько же в тебе припасено!
Диван, и шлюпка старая, и вишня
пришли на помощь. Фронт стоит давнишний.
Живешь! И будешь жить ты все равно.
ТЕМА
Одной-единственною темой жив,
избрав ее, всегда ты верен ей;
так винтовая лестница частей
в симфонии варьирует мотив.
Ее аккорды первые открыв,
несешься взапуски среди детей
иль вырезаешь из картона фей -
на пальчике порезанном нарыв.
Случайность? Нет. Кем стал, твои миры -
все это тема длящейся игры,
все лестница повторит винтовая.
Бег взапуски все тот же, что и ране.
И, кукол из картона вырезая,
своим ножом себя до крови ранишь.
ЯВЛЕНИЕ
Она ждет первенца. Без размышлений
бросает свой насиженный мирок.
Театр истории ее увлек,
она - актер и царствует на сцене.
Живет среди солдат; в пылу сражений
за мужем скачет... Но однажды в срок
Аяччо поступь быстрых женских ног
услышал, разогнав ночные тени.
Лишь мессы звон над улицами взвился -
и схватки начались. Ребенок в ней
как шквал. Она, едва жива от боли,
в свой дом вползает - раздается в холле
на том ковре, где лики двух царей,
младенца крик. Наполеон явился.
ВИЗИТ ОКОЛО ЧЕТЫРЕХ
Сквозняк - иль это ветер без конца
играет дверью? С легкостью какой
проник в паучьи сети под стрехой...
Шаги ты слышишь или скрип крыльца?
Но чей-то вздох касается лица,
здесь кто-то бродит... Может быть, спиной
ты разглядел, что видит лишь глухой,
почувствовал, что ловит слух слепца?
Нет, просто мышь иль снова ветра взмах,
луна играет на стене дощатой -
не редкость это в дедовских домах.
Обещано, наверно, шутником,
что явится с визитом к четырем
тот, кто покой здесь потерял когда-то.
НЕИЗВЕСТНЫЙ
Что над предметом реет, как улыбка,
и отчего земля - не прах земной?
Слова ответ обходят стороной.
Разгадку не поймаешь лампой зыбкой.
Невидимая сила - не ошибка,
хоть взрослый брат смеется надо мной.
Ее приметы видит и слепой
и в крике чаек, и в ракушке липкой.
Ее шаги ребенок ощущает -
играя, озирается кругом
и говорит с невидимым дружком.
С кем говорит, когда вокруг все глухо?
Поверь, что слишком грубо наше ухо,
о взрослый брат! Неслышно бог ступает.
ЭАРТА КИТТ
Просватанная девочка-певица,
с мечтой невинно-белой голос слит.
...Но вот он ласков, точно динамит,
и темен, как в родной Малайе лица.
Не сатаны ль неистовая жрица,
возносит клич к нему Эарта Китт,
иль золотой стрелой напев стремит
в дом к богу самому - вольна, как птица?
Великая малышка, голос твой -
и страсть, и женственность - в нем сам господь,
в нем рай потерянный, земная плоть,
о мире звонче, чем конгрессы, пой,
чтобы Творца колокола гудели,
спасая землю атомных моделей.
ДОКТОР ФАУСТ СЖИГАЕТ КНИГИ
Вот в первый раз я книгами согрет.
Озябший, как немецкие магистры,
я вижу, как Гомер мне дарит искры
и как Платон в лачуге сеет свет.
В костре эпикуреец и аскет,
епископы, еретики, паписты.
Схоластов хворост сух - трещит игристый,
теологи пылают - лучше нет!
Весь штабель права римского - тринадцать
его томов спешат огнем заняться,
Александрия схвачена огнем...
Где есть чему гореть, пусть пламень правит.
Ведь бога я не отыскал ни в ком.
Так дьявола пусть женщина мне явит.
РАСТЕНИЕ НА ТЕЛЕГРАФНОМ ПРОВОДЕ
Ей ветер - друг. Без почвы зеленея,
с корнями в воздухе она живет.
На телеграфном проводе растет -
ботаникам пришлось непросто с нею.
Железо с фосфором добыть умея,
из ничего, из вакуума пьет.
Смеетесь: небылица, анекдот...
Но вот она - волшебница-уснея.
Ты вещества отвергла постоянство,
трава-алхимик. Ни к чему нам чванство -
и мы живем рассудку вопреки:
питает воздух корни и ростки,
и вес мы презираем, и объем.
Душа и ты - вы связаны родством.
УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ
«Тогда лишь цвет определен толково,
когда измерена волны длина».
...Но что ж про зависть говорят «черна»,
а женщин будоражит цвет лиловый?
Науке ни к чему слепое слово,
она сомнений наших лишена:
легка лишь для профанов желтизна,
а черный давит тяжестью свинцовой.
Что красный значит - «горячо», «опасно»,
а голубой - «прохладно» и «светло»,
не скажут оптику миллимикроны.
Едва ль ученый представляет ясно,
как убыло самоубийств число,
лишь Tower Bridge покрасили в зеленый.
СЛОВО
Как целый пласт культуры заключен
и оживает в черепке кувшина,
где гроздь одна - столетия картина,
так в слове дышит океан времен.
Мир звуков малый тесно заселен:
в нем мудрость древних рас, в нем опыт длинный.
Мечты земные, жизни сердцевина
в словах «звезда», и «брат», и «небосклон».
Мы родились для слов, мы все поэты.
Красе невольной в речи не укрыться -
мы не умеем не проговориться
и выдаем древнейшие секреты,
сказав и то, что думали сберечь,
поскольку нас умнее наша речь.
ЖИЗНЬ
То было бесконечным заточеньем:
ты жил, но ничего еще не мог.
Быть связанным, когда река у ног, -
вот детство: ждать над плещущим теченьем.
Была и юность: снова ждал с мученьем,
когда придет мужских свершений срок.
Вдоль берега пустого мчал поток,
ты маялся неясным назначеньем.
Была и зрелость. И она не знала,
что нес тебе поток. И ты страдал
о том, что приключилось слишком мало.
Теперь ты знаешь: не о чем мечтать,
унес поток все то, чего ты ждал.
И это можно старостью считать.
УЛЫБКА СРЕДИ КОЛЕС
Сложила губы, как для поцелуя,
улыбкой тронув, вмиг лишила сил,
к тебе тянулся взглядом сквозь толпу я -
трамвай сигналил мне, а я застыл,
улыбка колокольчиком звенела -
я под колеса чуть не угодил.
На Драмменсвейен сгинуть - вот так дело,
в потоке ног, бегущих из контор!
Бреду я в шоке, будто угорелый,
на тротуар... С каких же это пор
люблю тебя я так неудержимо,
что от улыбки на путях затор...
Пойми же та, что чересчур любима:
на мостовой не избежать аварий;
не проноси своей улыбки мимо,
но улыбайся впредь на тротуаре!
ИЗ СБОРНИКА «ЦЫПЛЕНОК ПОД ЗВЕЗДАМИ», 1960
Перевод Е.Аксельрод
"Двигаться так мы хотим ..."
Двигаться так мы хотим на земле: точно семя -
вскрывшись, оно предвкушает зеленый росток.
Не по стеклу, как муха, не как туристов племя -
но как растенье: побег, и листок, и цветок.
Двигаться так мы хотим: точно тема в сонате -
через контрасты в изменчивом ритме своем.
Иль как ребенок, что мяч свой под вечер катит
улицей детства и следом бежит за мячом.