Перевод И.Бочкаревой
НАД ГОРОДАМИ ДОЖДЬ И СОЛНЦЕ (ФЛАНДРИЯ)
Старые города Европы. За часами, бьющими под
ласковым дождиком. В глубине золотых лабиринтов истории -
улицы, каналы, дома с чертами людей, здесь
живущих, поют, глядя в лица живых. Опутанные
этими звуками, мы не слышим бездны за ними
Но издали города - круговращенье миров
в холодном загадочном зеркале... Как лица из дымки дождя,
выныривают города из мрака истории, цветущие, мощные
Как затонувшие венецианские сны, они долго сияют,
придя в упадок. Каждый город тонет, освещенный
по-своему. Плывет в глубь истории, в лучах весны и
смерти. Каждый город - кафедральный собор, стоящий на катакомбах
других городов, мы ходим по штабелям мертвецов. Но
со дна шахты к победителям жертвы взывают
Я слышу, как бьется пульс великого круговращенья
победителей и побежденных. Даже клоаки - это
сверкающий мрак, сочащийся звездами и кровью
Города - синоним надежды, это мечты, возведенные на
израненных лицах, каждая свая, каждый фундамент врыт
в лик женщины, Европа - это густой мрак, что,
стекая в море, его отравляет своими победами
Утро для городов - большая светлая грусть!
Столетья, из прошлого глядя на нашу промышленность, думают,
вероятно, что мы поклоняемся таинственному божеству огня. Мы
непонятны сами себе, равно как нам непонятны
жилища мертвых в Египте. То были тоже заводы,
источники мощи и смысла. Издалека наш прогресс,
как огнепоклонство, загадочен, иррационален...
В каналах, как в зеркалах, отражаются города. В отраженном небе
под дождем города расправляют крылья, словно в виденьях, -
огромные яркие птицы. Солнце-повозка катится к западу
Влечет города за собой в шлейфе своих золотых лучей
Одни города уходят на дно морское, к луне. Другие
восходят на небосклоне... Новизной сверкая,
города возникают и тонут. В этом свете!
ПОРЯДОЧНОСТЬ
Существуют лишь два чувства,
которые неизменны:
материнский инстинкт и боязнь смерти.
Даже мужская заботливость рождена
материнским инстинктом, живущим в мужчине.
Богобоязнь - та же боязнь смерти,
но осознанная и преображенная.
Боязнь погубить свою бессмертность.
Погубить свою цельность,
губя ее в других!..
Другие, в высшей степени шаткие чувства -
Терпимость, Искренность, Честность, Дружба,
Храбрость, Братство, Любовь. Не полагайся
на добродетели эти в критических ситуациях.
Ну а человеческая порядочность,
возразят гуманисты, она-то надежна?
Порядочность? Да идите вы в задницу!
ЛИЦО МЕЖДУ ЛАДОНЯМИ
Так рассеянна, будто внимает
чудной вести... но вот она очнулась -
и время продолжает бег, но неизбывна
весна у нее в крови...
Прикасаешься ты к ее волосам надо лбом,
к мечтам ее прикасаешься, проникаешь
вглубь, орошаешь душу ее росой, ты -
и солнце, и буря.
Руки бывают жестки, грубы, как кора,
но изнутри, из твоей сердцевины, ты всколыхнешь
ее нерасцветшую жизнь, ту сокровенную листву,
где слиты плоть и мечты...
Руки робки, редко рискуют руки
нежно обнять то, что движется. Но
можно же им прикоснуться к виску.
Птичий след и крыло цветка...
Руки должны быть осторожны, они
могут вызвать разлив неизбывного лета,
лицо, лицо - это нагая весна,
если любовь и горе пришли...
БОЛЬШОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ О МОЕЙ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ПОЛИТИКЕ
Моя профессиональная политика? Приходи ко мне в любой
из таинственных словарных залов или во мрак скитаний.
Но приходи одетый по-королевски -
в великолепье твоей мечты. Ибо там,
где царит красота, есть лишь одна политика -
страсть. Не жди, что я буду приятен,
ибо красив и жесток я как бог - бог, что живет
во мне и которого мое искусство предлагает тебе как антипод
твоей цели. Политика? Нет! Божественное опьянение.
Это и есть моя скромность, но в ней
ты увидишь, как в зеркале, свои всепожирающие
буйные страсти, и в полном объеме! Гонорар или премия?
Наполни мне руки всеми дарами мира, ибо я
так голоден и тщеславен, будто бы сотни лет
не вкушал от мирских соблазнов. Плати мне, но
не жди другой благодарности, кроме разоблачения тех, кто мне платит, -
да, зеркало королевы равно отражает и князей и бунтовщиков!
Плати по-княжески и не проси поделиться
с другими, но зато не давай мне забыть:
художнику никогда не платят за то, что он сделал,
он получает плату за то, что он еще не сделал.
Картины и книги, которые не написаны, -
вот за что ему платят, ибо в них люди видят,
как их несостоявшиеся жизни высвобождаются
из объятий всех воспоминаний и всех поражений! Моя политика?
Я не видал справедливости в трудной, жестокой
сфере искусства. Дар выражать себя
несправедлив, гораздо несправедливей
внезапно свалившегося богатства.
Эта несправедливость швырнула меня, как агнца,
льву, ибо я есмь агнец, львов пожирающий.
Я глуп, как овца. Люди? Что видят люди
в художнике? Ауру одиночества, ибо она
несет в себе все возможности, невоплощенные,
но близкие тому единственному, что хочет выразить каждый.
"Там, за окном..."
Там, за окном. Дождь без движения
замер. А листья струятся сквозь дымку,
зелено-серебряные
А луна льется сквозь ветки березы
Луна, что выскользнула из моря,
как мокрый фонарь
Звезды плещут, как сельди в ячейках сети
А ночь нежна. Изливают птицы
лунные трели в семя. Все расслаблено,
подобно рукам, подобно рукам у спящего,
и все отдыхает
в дожде и на земле, на земле и в дожде,
движутся струями, движутся стаями
в плеске и блеске звезды и рыбы
"Тот ли, другой внезапно..."
Тот ли, другой внезапно
встает и кричит
Или тот, кто совсем один,
заплачет ночью
Это наша общая боль
прорывается
как в песне, идущей из уст
в уста, от одиночества - к одиночеству
Ночью, наедине
со своим плачем, несет человек
общее бремя...
"Каждое семя..."
Каждое семя - гудящий колокол
в земле, звенящая тьма, каждый цветок
несет свой образ мира, как весть
от одного измеренья к другому.
Все передает свою весть через
бездну, через раскрытую дверь. Весна,
лес, под ливнем сверкающий, - от меня
чего ты ждешь, красота, кто ты?
Словно все хочет проникнуть в мои чувства
и явить, явить через бездну себя,
открыть меня, как дверь, сказать:
образ мой неси, человек, неси его дальше!
СОВА ПОД ЛИВНЕМ
Сова под ливнем, ее
взгляд, как капля, дробится,
дробится на искры света во мраке,
выползают червяки, ослепленные
водой, низвергаемой небом, грохотом
вод подземных. И повсюду слышна
тишина, прибывающая из глубины леса!
В каждом листочке клевера,
приставшем к веку, дрожащему от света,
лес проплывает медленно
в открытом окне. О свежесть!
Небеса и глубина леса
проникают друг в друга. А птичья песня
набухает соками так же явно,
как свежие листья на мокрых ветках. От
буйной радости все мои чувства
хлынули в детство, в мое детство,
когда я бегал босиком по траве!
К ...
Я думаю о том, что ты далеко
А все равно могла б услышать птицу,
что за окном моим поет
С вечерним ветром одинокий голос
летит все дальше, дальше, в небеса,
мерцает, как далекая звезда
Ты слышишь?..
ИЗ СБОРНИКА «ТРИНАДЦАТОЕ СОЗВЕЗДИЕ», 1977
Перевод А.Парина
"Жизнь моя идет по моим стихам..."
Жизнь моя идет по моим стихам. Бывают слова -
мне удается в них вдохнуть небо широкое, дождь вдохнуть
и солнце, я перегибаюсь над цепью лет, мельканием
бесчисленных картинок; в самом низу, в глубине чувств,
крошится небо, там я выхватываю
лицо. Кто же она с этим белым лицом
по ту сторону слов, где луна за луной упадает,
упадают эпохи, города, куски жизни... И вверх
над упавшим, вверх льется на землю тоска.
Слушай звон колокольный из этих дальних царств
под водой... Здесь я рождаю мой стих. Здесь
приподнимаю сумрак над Атлантидой, смытой тоскою,
смытой забвеньем... Здесь я пою, так ветер поет.
Так ветер перед восходом солнца поет о свете.
ИЗ СБОРНИКА «ЗИМНИЙ СОЛНЦЕВОРОТ», 1979
Перевод А.Парина
ТРОЯ
Семижды стены троянские возводили сызнова
на рухнувших стенах, семижды их созидали,
дабы другие их не могли разрушить.
Всюду под стенами Трои осыпи стен иных.
Под городами иные грады, на обороте
всякого изображенья новый образ всегда: Троя.
В излучинах стихотворенья водовороты блуждающих
песен. По ту сторону голосов голоса иные.
В глубинах каждого слова, будто магнитные полюса,
блуждают смыслы от прямого к обратному.
Какая-то роль внедряется в роли иные, их отменяя.
Под павшей стеною всюду изображенья,
негативы образов, вызванных нами в предыдущий раз.
И все-таки мы повторяем: это та самая Троя!
Троя, которую вечно возводят на предыдущей
победе, побежденной городом и превращенной в пораженье.
Возводят со стенами, мощными столь, чтобы им
вечными стать, Троя, семижды возведенная на семи
пораженьях, семи победах. Что заставляло их верить
в тысячелетнее торжество? Ощущенье, что пропасть под самой пятой?..
Нам знать не дано. Одно ясно: в гордую пору побед
они низвергались в историю, проламываясь сквозь
кровавое зерцало пораженных.
Вот она, Троя, лежит на земле, крошится,
как кокон, оставленный бабочкой, полый футляр,
слой ложится на слой материи мертвой. О все
образы, что низвергаются сквозь изображенья!
Семижды возводили троянские стены. На восьмой раз
смастерили стену ниже руины, низенькую такую, что на ней
тысячу лет продержалась трава, прежде чем ссохлась совсем.
О троянцы! Прежде чем низвергнутся люди в зерцало веков,
Троя, свято храни грады, в глубине своих снов воздвиженные!
ПОД РУКАМИ
Любовь вплотную к предметам обихода.
Налить, когда проснемся, чашку чая, обнять любимую,
пока она из дому не ушла, сыру купить, того, любимого ею,
приготовить обед, представить, а что с ней сейчас происходит.
Пред бездной времени стоим
и ловим миг, он проникает в нас,
вот под руками вещи обихода, некрупные:
кастрюли ручка, рюмка, тенями переполненная нежность...
ЭПОС В МИНИАТЮРЕ
Во всем, что ни возьми, таится голод
По вечности. Все вещи вопиют:
Не забывай меня! Запомни! Здесь! Сейчас!
Таится зыбкое во всем, что ни возьми:
Ветвь, или взор, или толпы&людские.
О, трещины всех замков!
АУДУМЛА
Коровы! Застыли в мерцании зноя
словно на отмели у самого горизонта
День-деньской стоят и стоят застылые
на собственные отраженья похожи
Как будто знают наверное что принадлежат земле
и что в образе этом вместилось время
Быстро однако удалось выплатить всю ссуду. Живем!
Есть дом какой-никакой. Я богат. А что это значит?
Принадлежат разве мне земля солнце ветер и звезды?
В этом воплощенье не может принадлежать мне
ничего кроме песен и плачей. Вот я
и пою ибо радость рушит преграды
ибо запереться на ключ от печалей не в силах
Весной дерево я посадил под созвездьем
стужи. А животные все стоят, недвижимы,
в ином времени, там, средь деревьев. В оке зверином
вижу я почву, взрастившую этих двоих
Древо и зверя. Древо растет, каждой весной
в небо стремится. И под ним корова небесная
Застыли животные на лугу, на расстоянии в тридцать шагов,
на расстоянии в шесть тысяч лет, как колокола
из серебра. В огромном пространстве живут они там, где сумрак
таит ослепительное световое нутро. В этих по-звериному
ясных глазах сочится наружу вязкая влага подземного мира
Мой дом всего лишь миг в потоке времени...
А человек все строит, чтобы жить, планирует,
приводит в порядок, копошится, взгляд его -
нагромождение забот, забот и планов, лабиринт
внутри зачахшей мечты о выживанье... Стою
у дома и прямо сохну по всему, что рядом,
здесь, в двух шагах... В звериное заглядываю око
Там водоем без отмелей, Вселенная есть мать...
Наважденье, мираж - египетских коров иль вавилонских?
Животное северного сияния, радужных многоцветий дремотных?
Словно в ознобе бока дрожат. В объятиях плотных
покоя желанного - каждая тварь. На эфирных морях
солнечных пастбищ. Пространство жизни в их вместилось брюхе
В их вымени набухло семя. В глубокой спячке лона
тварь носит и рождает мир. Как бронза пламенная - солнечная плоть
Повторяй, повторяй за мной по складам
На дне ночей, там, в глубине очей восхода,
я вижу воды и свет, они крошатся
под ослепляющим уколом зноя. Вижу корову из инея.
Огонь сочится медленно в твоей крови
Ты слизываешь соль с опухших ран земли. Ты - это ты,
корова солнечная, в солнечном зерцале... Ревешь от зноя
Глядит вселенная сама в глазницах этих на себя,
глядит чрез собственное рожденье
Я знаю: я земле принадлежу,
она владеет мной, она меня отвергла
Перед землей паду я на колени
СТАРАЯ ЖЕНЩИНА ЧЕМ-ТО ПОХОЖА НА МОТЫЛЬКА
Почти пугающе прекрасны движения твои -
вкруг них сверкает скудный, хрупкий свет
Как сумрак, что чувственностью грозною непостижимой полн,
они мерцают ласкою людской, в них вспыхивают дети,
внуки - и смерть, не скрывшая прикосновенья
Им бремя нести беспредельности вскоре,
в коконе старости трещина легкая ляжет, солнце,
погасшее в жизни твоей, для другого рассвета готово,
а кожа прозрачна, словно крылышки у мотылька,
который вот-вот из кокона выпорхнет.