Для одних это повод завидовать, для других – как правило, сестер – проклинать правила Ордена, по которым охотники не могут быть вместе. Да, нам не возбраняется следовать желаниям тела, и потому нас отпускают в город. Но даже там мы не имеем права быть друг с другом. Нельзя позволить случайной связи перерасти в нечто большее. Наши сердца и души принадлежат Ордену. И только ради его идеалов мы умираем.
– Ты никогда не сможешь мне верить, верно?
– А должна? – ответила я резче, чем следовало. – Вот скажи, зачем ты пришел сюда? Как вообще понял, где я буду? Когда, зачем?
Айкир едва заметно улыбнулся. Посмотрел на меня иначе, будто я сказала что-то милое, и ответил:
– Все просто. Мадек послал меня к Кадеру узнать насчет приготовлений. Он не говорил, какой именно ритуал собирается провести, но догадаться было нетрудно. Кадер ворчал, что остатки хладовой травы ушли на лечение раненых после той стычки с алым драконом. И что пока не съездит в город, Мадеку придется поумерить пыл.
Айкир говорил спокойно, будто делился прописными истинами: подул ветер с гор? – жди метели; в ночь божественного равноденствия чистое небо? – зима скоро пойдет на убыль. Он казался невозмутимым и сдержанным – таким, каким и должен быть охотник. И в то же время что-то выбивалось из привычного облика.
Я всматривалась в его глаза, пытаясь заметить в их глубине хоть тень истинных эмоций, вслушивалась в интонации. Но нет. Айкир умеет прятать чувства гораздо лучше, чем кто-либо в Ордене.
– Хладовая трава очень полезна. Корни, листья, стебли – все в ней подходит для приготовления настоек и мазей. Вот только ритуалы с ней почти не проводят – слишком ядовита при прямом воздействии. Есть лишь один ритуал, в котором ее используют, – очищение травами. И есть лишь один человек, которого Мадек мог не просто приговорить к очищению, но с нетерпением ждать, когда приговор приведут в исполнение. Это ты, Кинара.
Я прищурилась.
Вот так просто? Взял и догадался?
Сомнения точили душу, как ржа железо. Да, Айкир на хорошем счету у Мадека. Пожалуй, мало кого старик жалует так, как его. Не удивлюсь, если уже совсем скоро Айкиру разрешат пройти испытание веры, а после назовут новым праведным отцом. Самым молодым за историю Ордена. Одно только не вяжется: зачем бы Айкиру при таком раскладе помогать мне?
Однако спросить я не успела. Он заговорил первым:
– Ты ищешь противоядие, верно?
– Что? – Я моргнула. – Оно есть?
Ночь почти истаяла. Мы с Арилой сидели в комнате и с одинаковой опаской смотрели на маленький пузырек, полный темно-зеленой жидкости.
Противоядие…
Мой шанс пройти очищение травами без риска для жизни. Шанс сохранить контроль над телом и памятью, не остаться беззащитной перед Мадеком. Слишком желанный шанс, чтобы его упустить.
– А вдруг Айкир соврал? – засомневалась я в пятый раз за утро.
– Зачем? Хотел бы навредить, мог бы просто сдать тебя Мадеку, а не соваться в лабораторию. За такое даже его по головке не погладят.
– Но и не заклеймят.
– Тоже верно. – Арила вздохнула. – В любом случае выбора нет. Как только Кадер закончит приготовления, то отнесет настойку Мадеку. Мы не успеем ее выкрасть. Особенно незаметно. Прости, Кинар, но, боюсь, придется рискнуть. Ну, или оставить все как есть и понадеяться на лучшее.
Судя по кислому выражению ее лица, в «лучшее» Арила верила не больше, чем в ручных драконов.
Я со стоном откинулась на подушку. Подруга опустилась рядом. Несколько минут мы молчали, потом она снова заговорила:
– Я понимаю, почему ты не веришь Айкиру. Но знаешь… люди меняются.
– Только не внезапно. И только не Айкир. Ты сама говорила, что у него задница вместо сердца!
Арила улыбнулась:
– Может, он не со всеми ледяной? Нет, не фырчи, я не собираюсь его выгораживать. Просто… я понимаю, каково это – получить обратно то, что считал навсегда утраченным. Это для тебя прошедших трех недель не было и кажется, будто ничего не изменилось. Словно я, Айкир, все остальные в Ордене остались прежними. Но мы пережили утрату, Кинара. Зажгли поминальные костры, в полном молчании подняли дайгеноры и мысленно попрощались с тобой.
Арила села и уставилась в пол.
– Ты умерла для нас, Кинара. Умерла, понимаешь?.. А потом вернулась, – ее голос прозвучал глухо. – Знаешь, что я чувствую? Страх. Холодный, пробирающий даже не до костей – до самой души. Каждый день, едва открыв глаза, я смотрю на твою кровать. Все боюсь увидеть ее пустой, понять, что ты мне приснилась. Или что на тренировке меня вырубили и все это – лишь фантазии. Или что я вообще валяюсь в лекарском крыле в бреду горячки! Я боюсь, Кинара. Боюсь пережить твою утрату еще раз.
Я тоже поднялась, придвинулась вплотную и заключила подругу в крепкие объятия.
– Думаешь, Айкир чувствует что-то похожее? – спросила тихо.
– Не удивлюсь.
– Но почему? Он же всегда меня ненавидел!
Арила хмыкнула:
– Сомневаюсь, что всему виной была ненависть. Помнишь, однажды мы вместе ушли в город? Накануне праздника цветения. – Я кивнула. – В ту ночь он обращал внимание только на рыжих. И в отдельную комнату тоже повел рыжую. Мм, угадай для чего?..
– Фу, Рил! Даже думать об этом не хочу!
Она рассмеялась. Легко увернулась от моего локтя, которым я собиралась заехать ей в бок. Потом посмотрела по-сестрински тепло.
– Мы не всегда можем понять собственное сердце. Сейчас ты ведь тоже рискуешь, не до конца зная, ради чего. Просто чувствуешь, что иначе нельзя. Так почему Айкир не может руководствоваться тем же?
Я не ответила. Снова обняла Арилу, тяжело вздохнула и опустила голову ей на плечо.
Кадер вернулся после обеда. Передал записку Мадеку, а сам заперся в лаборатории. Тем же вечером Орден облетела новость: завтра в полдень Кинара предстанет перед всеми отцами, чтобы воззвать к богам и пройти очищение травами.
В небольшой комнатке, где меня заперли, гулял сквозняк. Я ежилась, обнимала себя руками в тщетной попытке согреться. Ритуальная рубаха, простая и длинная, закрывала тело от шеи до пят. Даже рукава доходили до кончиков пальцев. Но только от холода это не спасало – слишком тонкая ткань.
Промерзлый камень жег босые ступни. Волосы разметались по белой рубахе, словно языки пламени. Я глянула на них и криво усмехнулась. Знала бы, что заставят расплести косу, не стала бы возиться с ней с утра!
Во рту до сих пор ощущался горький привкус противоядия. Мне повезло: я успела выпить его и спрятать пузырек под подушку за мгновение до того, как за мной пришли. Намного раньше, чем я рассчитывала. Видимо, Мадеку действительно не терпится начать.
Стоило об этом подумать, и утихшее волнение всколыхнулось с новой силой. Я стиснула левое запястье, на котором, скрытое рукавом рубахи и тугой повязкой, запечатлелось крыло дракона.
Утром, едва проснувшись, я ушла в умывальню. Закрылась на задвижку и осторожно размотала ткань на руке. Порез затянулся хорошо. Уверена, через месяц от него останется разве что тонкая белая полоска. А вот рисунок исчезать и не думал. Все такой же яркий, вызывающе алый, будто пламя, он протянулся на половину предплечья.
Проклятье! Если кто-нибудь его увидит, мне несдобровать. Отцы не станут слушать оправданий. Да и что им ответить? Что не помню, как и почему заполучила драконий рисунок? Сама ведь понимаю, как глупо это звучит.
И все же… Все же я не могу сказать, что ненавижу его. Наоборот, глядя на алое крыло, я чувствую трепет. Будто рада, что оно у меня есть. Словно дорожу им.
Догадки вспыхивали в сердце одна за другой. Крепли, набирали силу. Часть меня приходила в ужас, стоило хоть на миг допустить, что я нанесла рисунок сама. Ведь тогда получается, что я симпатизирую драконам. Это как минимум. А если предположить самое смелое… Нет, не могу.
Я тряхнула головой, выныривая из воспоминаний, и снова сдавила запястье. Мне повезло, что рукава ритуальной рубахи такие широкие – под ними не заметишь даже самой толстой повязки, что уж говорить о моей.
Лязгнул замок.
Я рывком обернулась и встретилась взглядом с Кадером. Как всегда бесстрастный, в любимой темно-коричневой тунике, перетянутой ремнями. В мягких штанах, заправленных в высокие сапоги. С дайгенором, пристегнутым к поясу. Густые с проседью волосы заплетены в косу; виски, как и у всех братьев, коротко выстрижены.
– Пора.
Он коротко мотнул головой, без лишних слов приказывая идти первой. И я пошла. Спину держала прямой, словно шест; подбородок вздернут.
Сколько раз за прошедшие годы я разочаровывала отцов? Не сосчитать. Но сегодня я не дам им повода стыдиться меня. Приму решение Мадека с честью и не покажу эмоций.
Холод больше не ощущался. Даже стопы перестало жечь ледяным камнем. Я уверенно ступила в Малый зал главной башни. Обвела взглядом отцов, сидящих за столом в форме полумесяца. Без страха посмотрела на Мадека, едва заметно кивнула, одновременно приветствуя и говоря: «Я готова».
Он поднялся.
– Дочь наша…
Сейчас, рядом с другими отцами, его голос зазвучал иначе, совсем не так, как в нашу последнюю встречу: по-родительски мягко, вкрадчиво.
– Боги послали тебе испытание. Накрыли дланью твои глаза и сердце, заставив забыть пережитое. Но сегодня мы воззовем к ним, чтобы помочь тебе вспомнить. Скажи, готова ли ты?
– Готова, отец.
– Тогда встань в круг. На колени.
Не дрогнув, я прошла в очерченный мелом круг. Вдоль белой линии протянулись знаки, причудливые, незнакомые. В трех местах, будто на концах невидимого треугольника, замерли красные свечи, чадящие низким пламенем. Судя по всему, каждый фитиль пропитали травяным настоем, поэтому от свечей вместе с дымом поднимался тяжелый аромат. Голова закружилась.
Я опустилась на колени и снова посмотрела на отцов. Почти все седые, с длинными белыми косами. Бороды собраны золотыми зажимами на ладонь ниже подбородка. Несмотря на возраст, каждый из отцов смотрит зорко. Все облачены в дорогие туники темно-фиолетового цвета.