– Леди Сэнд, – произнес Монтень. – Я должен извиниться за прошлую ночь.
Аромат шалфея на его коже и мяты – в его дыхании. Шарлотта хотела отстраниться, но они все еще находились на лестнице, и она отказывалась спускаться на ступень вниз, чтобы позволить ему возвышаться над собой больше, чем сейчас.
– Извиниться? – переспросила она, заинтригованная бурей эмоций, которые, казалось, сражались друг с другом у него внутри.
– Когда ты сделала замечание о мятных листьях, мой ответ был… неприличным. Прошу, прости меня.
– Простить тебя? – Шарлотта подалась ему навстречу, вскинув подбородок так, что он почти касался красной кожи его мундира. – За то, что ты назвал меня симпатичной?
С губ ее Стража сорвалось недоверчивое кряхтение, и Монтень прищурился.
– Не стоит заставлять нас обоих вновь переживать это мгновение. – Он откашлялся. – Я надеюсь, это недоразумение забыто.
Бросив на Уорта прохладный взгляд, капитан пошел в обратном направлении, его сапоги на ступенях отбивали четкий ритм.
Ярость разгоралась в ней, а румянец жег щеки, пока Шарлотта почти бегом спускалась по лестнице. Темнота грозила полностью застлать ей зрение, но Шарлотта сдерживала ее. Они с Уортом легко влились в толпу прохожих на дворцовой площади и направились к главным воротам, но Уорт вдруг сбился с шага. Шарлотта заметила на королевском балконе капитана Монтеня, который о чем-то разговаривал с рыжеволосой женщиной-лейтенантом. На долю секунды его взгляд равнодушно метнулся к ним.
– Хочешь отомстить за брата? – спросил Уорт, кивнув на капитана. – Достигни того же уровня контроля над своими эмоциями. Ты станешь наиболее опасна для своих врагов, когда никто не сможет понять, о чем ты думаешь.
– Ты его не чувствуешь? – спросила Шарлотта.
– Ни капли. Его эмоции как будто находятся за настоящей стеной. А это значит, очень сложно сказать наверняка, какие его слова настоящие…
– А какие всего лишь часть игры, – закончила Шарлотта.
Уорт кивнул. Беспокойство, высеченное в чертах лица Стража, насторожило Шарлотту еще сильнее, чем слова. Возможно, он не мог чувствовать Монтеня, но Шарлотта могла. Возможно, это были не его эмоции, а нечто, что находило в ней отклик и тянуло к нему, словно мотылька к огню.
Но, в отличие от мотыльков, Шарлотта знала, что этот жар поглотит ее полностью, если только она даст ему такую возможность.
21. Люк
Люк шел по галерее, ведущей к дворцовым садам. Поколения королей и королев рода Тристен наблюдали за ним с картин самых разных размеров. Здесь висели миниатюры размером с большой палец Люка, написанные искусными художниками в потрясающих деталях, а на одном из холстов была изображена целая семья верхом на лошадях – эта картина в высоту занимала три этажа.
Люк, не обращая внимания на бесконечное море зеленых глаз Тристенов, вышел на залитую солнцем террасу, расположенную в конце галереи. Широкие ступени терялись в лабиринте садов, которые были разбиты между дворцом и стеной, возведенной перед шумной рекой Буклье. Кусты ярко сияли свежей весенней зеленью под лучами полуденного солнца. Через несколько месяцев бутоны распустятся, и аромат жасмина заполнит собой всю близлежащую часть дворцовых земель. Люк будет оставлять окна открытыми на ночь.
Мускул в его челюсти дернулся, и Люк заставил себя замедлить шаг. Как будто он уже не опаздывал на встречу с кардиналом. Как будто он не переживал о том, что придется остаться с ней наедине после провального спектакля, который Шарлотта Сэнд и Пастор устроили, явившись в тронный зал.
Люк последовал за Сэнд, чтобы извиниться, но слова, которые он в итоге произнес, принадлежали трусу. Он не сумел признаться в том, что сделал на самом деле. Возможно, он стыдился того, что поддался такой низменной потребности, как собственный покой, вместо того чтобы выполнять свои обязанности. Но вероятнее, причина крылась в том, как Ренье Уортингтон смотрел на него фиолетово-серыми глазами цвета зимней вьюги. Никогда прежде Люк не был так близок к тому, чтобы получить взбучку от отца, впервые повстречавшего потенциального ухажера своей дочери, у которого не было ни единого шанса снискать одобрение.
Он обнаружил Лоррен Непорочную в розовом саду за рассматриванием весенней поросли. Две шпалеры для вьющихся розовых кустов были установлены здесь годом ранее: рано или поздно они должны образовать тоннель, который будет тянуться вдоль садовой дорожки. Но в данный момент из земли торчали лишь коричневые стебли, вдоль которых на расстоянии нескольких дюймов друг от друга выступали темно-фиолетовые почки.
Кардинал стояла в дальнем конце будущего тоннеля, окруженная восемью красными мундирами. Она вскинула голову, а заметив Люка, обратилась к гвардейцу, замершему у нее за спиной. Мужчина кивнул и велел сослуживцам занять позиции в разных концах сада. Кардинал наблюдала за тем, как Люк подходит ближе; одной рукой она уперлась в бедро, а другой поглаживала ближайший стебель, взбиравшийся по решетке. Люк почтительно склонил голову, но не отвел взгляда, даже когда она прищурилась.
– Ты позволил им выставить меня дурой, – сказала она так тихо, что услышать мог только он. – Я должна была первой узнать о том, что Сэнд прибыла в столицу. И это уже не говоря о том факте, что Пастор пробудился.
– Да, ваше высокопреосвященство, – ответил Люк. – Мне жаль.
– У тебя нет оправданий? – спросила она.
Ее голос звучал спокойней, чем Люк ожидал, но это не принесло ему облегчения.
– Я не придумываю себе оправданий, – просто ответил он. – Мы не знали о пробуждении Пастора, и в город они вошли незамеченными. И то и другое неприемлемо.
Кардинал повернулась обратно к своим розам и провела пальцем по растению. Из стебля торчали шипы, и от прикосновения к ним на кончике пальца Лоррен появилась царапина. Она поднесла палец к глазам и принялась наблюдать, как из пореза выступает капля крови.
– Я люблю этот сад, – призналась она. – Но иногда вещи, которые мы любим, причиняют нам боль. – Лоррен провела большим пальцем по ране, растирая кровь по коже, словно мазок краски на одном из портретов в галерее. Когда она подняла взгляд на Люка, в ее глазах плескалось любопытство. – Вы собираетесь причинить мне боль, капитан?
– Я бы никогда…
– Или вы дадите мне то, что мне нужно?
Люк опустил голову и закрыл глаза, когда знакомое чувство вины сдавило его грудь, а дыхание перехватило.
– Я всегда буду давать вам то, что вам нужно, – уверенно сказал он и встретился взглядом с Лоррен. – Меня застали врасплох. Этого больше не повторится.
– Хорошо.
Кардинал щелкнула пальцами, и в сад вошла служанка. Она передала кардиналу богато украшенную шкатулку и спешно удалилась.
Лоррен повернулась к Люку и откинула крышку. Внутри на ложе из малинового бархата лежали его любимые клинки, но теперь их рукояти украшал перламутр. И пускай лучи полуденного солнца отражались в украшении, словно в зеркале, в налетевшем ветерке ощущалась прохлада. Клинки были прекрасны, но подарки от Лоррен Непорочной – это всегда либо взятка, либо способ унять его терзания.
Новые рукоятки стали платой за смерть Уильяма Сэнда, и предназначались они для того, чтобы успокоить совесть Люка. Они были платой за указ распустить Орден. Платой за Грандье.
Кардинал положила шкатулку на землю и достала клинки.
– Позволь мне, – попросила она и потянулась к ремню Люка.
Лоррен не спеша вложила каждый клинок, похожий на коготь, в соответствующие ножны. Ее макушка почти касалась подбородка Люка, а ее светлые волосы щекотали его шею. Едва второй клинок оказался в ножнах, Люк отступил, замаскировав это движение благодарным поклоном.
– Спасибо, ваше высокопреосвященство, – сказал он. – Они прекрасны.
– Они принадлежат тебе так же, как ты принадлежишь мне, – ответила она. – Сейчас, когда Пастор проснулся, осталось два пропавших сердца. Найди их. Быстро.
Люк сглотнул, чтобы правда не выцарапала себе путь наружу. На самом деле пропало только одно сердце. Если Ракель Сен-Клер была в столице, сердце Беллы Шарис тоже находилось здесь. Но рассказать об этом кардиналу – значит признать, что на него устроили засаду. Вместо этого Люк быстро найдет сердце и принесет его Лоррен, выиграв себе время и ее расположение.
Последнее сердце найти будет сложнее.
– Да, ваше высокопреосвященство.
Кардинал улыбнулась.
– И, капитан, – добавила она. – Отправьте гвардию в поместье Сэнд. Сожгите фруктовые рощи дотла.
Люк резко вскинул взгляд на Лоррен, не пытаясь скрыть замешательство.
– Ваше высокопреосвященство? Вы даровали им помилование.
– Даровала, – кивнула она, и ее улыбка испарилась. – Так же, как я даровала помилование тебе, хотя твои руки были липкими от чужой крови.
Люк пошатнулся, и кровь отлила от его лица, когда Лоррен наклонилась к нему настолько близко, что он ощутил аромат розовой воды, в которой она купалась.
– Помилования могут быть изменчивы, капитан, – сказала она. – Сожгите рощи. Покажите Сэнд, что, даже если она думает, будто одержала верх надо мной, я ее достану. Цена неповиновения всегда будет непомерно высокой.
Кардинал покинула сад, восемь красных мундиров выстроились у нее за спиной.
Жар прилил к щекам Люка, когда шок сдавил его шею, словно петля. Лоррен угрожала ему. Сначала ему хотелось впасть в ярость. Что, во имя двенадцати преисподней, он такого сделал, чтобы это заслужить?
Но Люк стоял в пустом саду, и правда выворачивала наизнанку его желудок. Если кардинал накажет его за поступок, совершенный им давным-давно, это будет не просто справедливо – это будет заслуженно. За смерть того мужчины Люка должны были повесить.
Каждый свой вдох он крал у судьбы.
Тьма заволокла его глаза, и Люк опустил веки, пытаясь дышать, несмотря на тяжесть в груди.
Заставь сердце замедлить бег, уйми дрожь, залатай дыру в груди.
Люк не видел никакого смысла в поступке, который велела совершить кардинал. Пожар в рощах Сэндов оставит после себя руины. Девчонка уже потеряла так много. Теперь она потеряет еще и свой дом. И это Люк заберет его. Он даже не мог притворяться, будто это ее непокорность стала тому причиной, ведь правда заключалась в том, что, если бы Люк выполнил свою работу, у Сэнд не появилось бы возможности сопротивляться, даже если бы у нее имелось такое желание.