но запущен и загажен.
После обеда, немного полежав с грелкой, работал. Вечером, изменив обыкновению, ходил на концерт. Против ожидания концерт очень хороший. Чудесный женский дуэт - старинные русские песни. Перед сном еще поработал, написал маме и Ляле.
Никто не поздравил меня. Но сам этот день был хорошим подарком...
* * *
Генерал Петров пробыл в Архангельском четыре дня и не выдержал - уехал.
Я видел, как он шел с маленьким чемоданчиком (другой чемодан, побольше, нес сын его), а рядом семенил тучный Ошмарин, уговаривал Петрова остаться.
- Нет, нет, - говорил Петров, дергая головой, - не уговаривайте. Я выспался, отдохнул, с меня хватит.
И уехал. На фронт, конечно.
* * *
Москва. Госпиталь при клинике проф. Кончаловского. Неделю назад военно-санитарная машина привезла меня сюда прямым рейсом из Архангельского.
По Архангельскому я скучаю не очень. С удобствами и питанием здесь, конечно, похуже, в палате кроме меня еще семь человек, но люди - интереснее. Работать хожу по вечерам, с разрешения начальства, в ординаторскую.
* * *
Раненых одолевают студенты-кураторы. Два часа подряд (положенное по расписанию время) терзают попавшего в их руки солдатика расспросами: не болел ли кто-нибудь из родственников туберкулезом или венерическими болезнями, не чувствует ли он боли в pilorus, был ли стул, какой консистенции и так далее. Мнут живот, колотят по спине (это называется выстукиванием). После одного такого кураторства белорус Стасевич, натягивая рубаху на разрисованный химическим карандашом живот, сказал:
- Ни. Отсуда живым нэ выйдешь.
* * *
Мой сосед Бородин. Воронежец. Рабочий. 34 года. Нефрит. Отеки на лице. Степенен, медлителен, выкуривает одну папиросу в два дня. Когда говоришь ему "спокойной ночи", отвечает:
- Взаимно вам.
* * *
В палате лежит некто Королев, белорусский партизан. Два сына его пропали без вести на фронте. Одному - 20, другому - 22 года. Оба командиры, только перед войной кончившие военные училища. Один (старший) был в Белостоке, младший - в Новгороде. За все время войны родители не получили от них ни одного письма.
Королев - высокий, сухой, с очень белыми, крупными зубами, с выдающимся кадыком, бритоголовый. У него желтуха.
Жена его и двое младших детей эвакуированы в Туркмению.
О сыновьях он способен думать и говорить без конца. Вернулся с концерта - из клинической аудитории:
- И тут не могу забыть о них. Сижу и оглядываюсь, а вдруг да среди раненых Володька и Павел? А?
* * *
"Колымажка" - так называют в госпитале тележку, на которой возят в операционную раненых ("Меня на колымажке в палату привезли").
* * *
Осень. Раненый мечтает о доме:
- Эх, красота сейчас! Осинки - красные, березки - желтые...
* * *
Госпиталь помещается в клинике Медицинского института на Пироговке. Кино и концерты - в аудитории, где на черной доске еще не стерты формулы и рецепты.
* * *
Палисадник у госпиталя. Раненые - в серых халатах и в самодельных киверах (треуголках), сделанных из газеты. Прогуливаются и по тротуару - у трамвайной остановки.
* * *
Пожилая сестра в госпитале - раненым, вернувшимся с прогулки:
- Ну что, нагулялись, гулёры?
* * *
Раненый:
- Я могу курить, а могу и не курить.
Стасевич:
- Значит, ты нэ курец, такой человек называется пустокурец.
* * *
Госпиталь. Концерт - в аудитории. Выступают солисты Большого театра. У подножия амфитеатра выстроились полукругом коляски с тяжелоранеными. От "хирургических" дурно пахнет. Заслуженный артист республики, бас, поет "Застольную песню" Бетховена. За его спиной на черной доске полустертая запись, сделанная днем, на лекции:
1. Перитонит, общий и местный (диффузный), острый и хронический, первичный и вторич
* * *
Госпиталь. Палата тяжелых больных. Раз в четыре дня приезжает к ним кинопередвижка. Чтобы не утомлять раненых, показывают не больше двух-трех частей. Таким образом, две серии "Петра Первого" демонстрируются тут в течение полутора месяцев. Многие не доживают до последней части.
* * *
Бесконечные разговоры о втором фронте:
- Ох, высадить бы полтора миллиончика - в Бельгии или в оккупиванной Франции. Жестокое дело будет! Красивое дело!..
* * *
Врачи в госпитале приспосабливаются к понятиям раненых. Вместо "Стул был?" спрашивают:
- На двор ходил?
* * *
В госпитале. Говорят о семейной жизни, о необыкновенных случаях, когда супруги, после четырнадцати лет идиллической совместной жизни, вдруг начинали ссориться и разводились.
Белорус Стасевич:
- Есть старая присказка: если черт у хату всэлится - дед с бабой делится.
* * *
Раненый вернулся с комиссии.
- Ну, нянечка, до свиданьица, на днях в отпуск еду.
- Ну, путь добрый тебе. А у меня муж и четыре брата в бессрочный уехали.
- В Землянск?
- Да. В Землянск.
* * *
Про тяжелораненого:
- Нет, братцы, такого шоколадом корми - не поправится.
* * *
Батальонному комиссару, тяжелораненому, не спится. Восемнадцать суток без сна.
- Только засну - сразу война снится.
Другому "все мерещится, будто из меня сделали гусеницу танка и я все верчусь и верчусь".
* * *
Новенький в госпитале:
- Как у вас тут насчет блох и прочего?
- Небольшие десантики бывают.
* * *
"Россия сильна чрезвычайно только у себя дома, когда сама защищает свою землю от нападения, но вчетверо того слабее при нападении..."
Достоевский. "Дневник писателя"
* * *
Дом "в усиленно-русском стиле".
Там же
* * *
В госпитале. Раненый танкист в самокатной коляске. С трудом разворачивается и вкатывает свою тележку в узкую дверь уборной.
- Эх, мать честная! Когда-то шофером первого класса работал, а тут в сортир не могу въехать.
* * *
Раненый белорус перед операцией волнуется, спрашивает у врача:
- А что вы со мной робыть будете?
- Что-нибудь сробим.
* * *
Палата в госпитале. Восемь коек из никелированных дутых труб. Такие же - стальные - столики. Стены как во всех больницах. Кремовая панель, верх и потолок белые. Очень высоко под потолком, в матовом круглом плафоне одна-единственная лампочка. Стены украшают три картины: очень дурно, аляповато написанный маслом портрет Сталина, пейзаж и натюрморт - цветы, рассыпанные по столу. Посреди палаты - маленький белый столик, на нем играют в домино, тут же ставится поднос с хлебом и прочее, когда наступает долгожданный час обеда.
* * *
Тараканов в России издавна зовут прусаками, в Пруссии - русскими, русаками. Во времена Данте и Боккаччо флорентийцы называли их сиенцами, а сиенцы - флорентийцами.
* * *
Майор Пресников рассказывал вчера совершенно мюнхгаузеновскую историю. Клянется, будто своими глазами видел, как неприятельский снаряд попал в жерло нашего орудия, не взорвался и заклинил ствол.
* * *
Раненым скучно. Душа-парень Борискин утром объявляет:
- Беру на себя обязательство уничтожить пятьдесят мух.
Весь день посвящен охоте на мух.
- Они, черти, рассредоточиваются ловко!
- Ага. Маневренность у них хорошая.
- О! О! Смотри, пикирует!..
* * *
Как странно, вероятно, звучит для какого-нибудь читателя пионера или комсомольца выражение "обедали за высочайшим столом". Что значит высочайший? Выше некуда? Вот неудобно небось было обедать! А стулья? Тоже высочайшие?
* * *
В госпитале раненый, получивший передачу, угощает другого:
- Сосед, на рыбы...
- Не имею нахальства отказаться.
* * *
Раненый командир, лейтенант, лет под сорок, из деревенских, рассказывает разные "загадочные случаи" из своей жизни.
- Я, конечно, не верю, это есть плод суеверия, и, конечно, никакого колдовства нет, но вот это был, действительно, такой факт...
Рассказывает, как в деревне, когда был он еще совсем молодым парнем, приснился ему такой сон. Будто сидит он в избе у окна, зевает. Зевнул - и рукой провел по щеке. Смотрит: что такое? Рука черная. Вытер руку, опять провел по лицу - опять рука черная. По другой щеке провел - ничего.
А на другой день была у них в деревне вечеруха. Он танцевал. А его троюродный брат напился, с кем-то подрался, замахнулся железным болтом и нечаянно ударил вместо супротивника - рассказчика, этого будущего лейтенанта. Тот в "горячке" боли не почувствовал, только схватился за щеку.
- Посмотрел на руку - красная. Тут я свой сон и вспомнил.
Кто-то из слушающих замечает:
- Говорят, сон в руку - токо до обеда.
Рассказчик:
- Ну, это не показатель.
* * *
С первых дней мировой войны 1914 года в Англии стал популярен, стал крылатым такой циничный лозунг:
"Англия будет драться до последнего русского солдата".
Не вспомнилась ли и не пришлась ли по душе эта милая шутка отцов выросшим и возмужавшим деткам?
* * *
Прочел у Честертона{409}:
"Детям кажется, что малейшее несчастье влечет за собой гибельные последствия. Заблудившийся ребенок страдает не меньше обреченного на адские муки грешника".
До чего же это верно, как долго и упорно живут в памяти эти ужасные страдания, это чувство обреченности, охватившее заблудившегося, потерявшего маму!
* * *
В госпитале. Лейтенант Борискин, двадцатисемилетний красавец, рязанский, рассказывает историю своей женитьбы. Он еще учился на третьем курсе Московского текстильного института. Родители были против этого брака. У жены тоже. Своих комнат ни у жениха, ни у невесты не было. Решили "расписаться" тайно. В назначенный день долго ходили у подъезда загса, не решались войти, стеснялись. Наконец набрались храбрости, вошли.
- Жена, правда, еще раз хотела смыться, но я ее поймал на лестнице. Вошли. Сидят все такие торжественные, с шаферами, с родственниками, с букетами... А мы и одеты-то по-будничному. Сидим, робеем, ноги под стульями прячем. Вдруг дверь открывается, выходит какая-то мымра и кричит: