Александр ТрапезниковИЗ ТЕНИ В СВЕТРоманАлексей ФилипповОЧЕРЕДНОЕ ЗАБЛУЖДЕНИЕРассказ
Александр ТрапезниковИЗ ТЕНИ В СВЕТРоман
ГЛАВА 1. ПРОФЕССОР И ЕГО ЯЩЕРКИ
По крыше многоэтажного дома бежал человек. Его догоняли двое полицейских и еще один — в штатском. В вечерней Москве как раз начали звучать первые залпы праздничного салюта. Темное беззвездное небо с одинокой луной вдруг стало расцвечиваться фейерверками. Столица отмечала День народного единства. Народ на улицах ликовал и весело скоморошничал. В последние два года, особенно после воссоединения Крыма с Россией и восстания на Украине, радость была искренней и долгожданной.
А погоня неумолимо приближалась. И деваться вроде бы было уже некуда. Человек достиг края крыши и остановился, тяжело дыша. Шагах в десяти от него замерли и полицейские. Чтобы не спугнуть и не спровоцировать на прыжок.
— Иди ко мне, бандерлог, — позвал штатский. — Цып-цып. Ты же не Тарзан, Коля.
— Ага, была охота срок мотать, — отозвался человек.
— А куда денешься?
— А вон туда, — и беглец указал вниз на улицу. — Только меня и видели.
— И тайну рептилий с собой унесешь? А мне гадать потом? Это не по-товарищески.
— Ты мне не товарищ, мент позорный.
— Отстал ты, Гринев, от времени. Тогда уж говори «пент», что ли. Полиция все же, — стал рассуждать штатский. — Или «полт». Пол Пот. Полтергейст. Полтораста с «прицепом».
— Да какая разница? Гнида сучьим потрохом и останется. Гнилую натуру не переделать.
— Это вопрос спорный. Давай сядем рядком да поговорим ладком. Обсудим.
В это время двое других полицейских стали с разных сторон осторожно приближаться к «бандерлогу». Тот предостерегающе поднял руку.
— Еще одно движение в мою сторону и… Скажи им, Петр Данилович. Ты же меня знаешь, я могу. А на свою жизнь я уже давно болт забил. Какая мне разница: сегодня, завтра...
— Ты и на чужие его заколачивал, — произнес штатский. Но все же потребовал от своих коллег: — Назад, ребята. Он бешеный, с головой не дружит, может и сигануть без парашюта.
— А что же теперь делать будем? — спросил один из полицейских. — Так и стоять на ветру, пока не околеем?
— Да пусть прыгает, — добавил другой. — Нам только проще. Сам себе приговор и вынесет, без суда присяжных. А то мучиться с ним потом.
— Еще и опять сбежит, — согласился первый. — Гоняйся за этим зайцем по чердакам да крышам. Была охота!
— Он не заяц, он кот мартовский, — возразил второй. — Хотя нет, ноябрьский. Другие, вон, празднуют, а мы…
— Отставить разговорчики, — строго приказал Петр Данилович. — Будем ждать. Пока сам не замерзнет.
Он достал мобильный телефон и начал кому-то звонить. Потом стал говорить тихо, но все-таки достаточно для того, чтобы его слышал бегун.
— Василий Семенович, это Муромцев. Гриню почти взяли, да он на карнизе застрял, никак не отцепится… Прыгуна в воду изображает, только бассейн пустой. Думает, на Олимпийские игры пошлют… Нет, не торопим. А куда нам самим спешить?.. А если поторговаться?.. Ну, можно предложить «защиту свидетеля». И комфортные условия в Арктике, по «путевке комсомола»… Ладно. Есть ждать. Но вы только поскорее там. Самим холодно.
Он спрятал телефон в карман.
— Ты слышал, Николай? — обратился он к Гриневу.
Тот вдруг спросил:
— А если я открою «тайну рептилий»? Тогда что?
— Ты открой сперва, а потом льготный проезд на метро проси.
— И все же, Петр Данилович, какие у меня права появятся?
— Право обратиться к правозащитникам. В «Хельсинской группе» к твоему телу уже очередь выстроилась.
— Без шуток. А за Полярным кругом сам живи, мне он не подходит. Я белых медведей не переношу. Царапаются.
— А рептилий любишь?
— Ты на мой вопрос не ответил. Баш на баш.
— Ладно. Скорее всего, все равно сядешь, но уже ненадолго. А может, и условный получишь. Это суд решит. Пластическую операцию сделают, поселят где-нибудь, скажем, на военно-морской базе, будешь там жить, как Пентанджелло из «Крестного отца». Смотрел, поди?
— Ага. Да только тот потом плохо кончил, вены себе вскрыл.
— А чего ты хочешь? Без сопровождения тебя на Сейшелы отправить? По путевке комсомола «все включено» и шведский стол по утрам? Так там тебя быстрее твои дружки найдут.
— Тогда какая разница: когда и где? А тут разом. И весь вопрос.
— Ну, валяй, прыгай, птичка, лети, — кивнул Муромцев. — Ты только чуток погоди, будь другом, пока генерал не приедет. А то скажет еще, что это мы тебя и подтолкнули. Строгий выговор не хочется получать.
Полицейские вслушивались в их диалог и усмехались.
— Меня все равно достанут, хоть в тюрьме, хоть на базе ВМФ, — вновь пустился в разговор Гринев. — И как пить дать, удавят. С ними такие номера не проходят.
— Это как сказать.
— Как и ответить.
— Ладно, давай начистоту. Что ты о Профессоре знаешь? Это от него заказ шел?
При слове «Профессор» лицо латентного самоубийцы стало меняться. Губы дрогнули, в глазах мелькнул страх. Видно было, что он смертельно боялся этого человека. Возможно, еще больше, чем асфальтовой бездны под ногами.
— Чего молчишь? — спросил Муромцев. — Я угадал? Его «рептилии»? А про «голубую кровь» что слышал?
Бегун-прыгун начал пятиться. До пропасти оставалось полшага.
— Угадали, товарищ подполковник, — сказал первый полицейский. — Вон как его затрясло.
— А что это еще за новый профессор Мориарти такой в Москве объявился? — поинтересовался второй.
— У Грини спроси, он знает, — ответил Муромцев. — Долго еще, Никола, в глухонемого играть будешь? Мне, что, сурдопереводчика вызвать?
А Гринев сейчас и впрямь только беззвучно раскрывал рот, шевелил губами, пучил глаза, а слова застревали в горле. Да еще руками тряс, будто загораживался ими от незримого, но явно ощущаемого перед собой «Профессора».
— Чего это с ним? — спросил первый «пент-полт».
— Медвежья болезнь, — разъяснил напарник. — В Арктику его надо послать, к собратьям по разуму.
— Это которые царапаются и кусаются?
— Ну! Здесь он не жилец. Там и прописку ему оформим.
— До нового ледникового периода.
А Муромцев, оказавшись хорошим «переговорщиком», со знанием психологии самоубийц, умел тянуть время и отвлекать внимание, продолжил:
— Итак, начнем по порядку. В Подольске тебя разыскал твой старый дружок Чохов. Тоже большой специалист по сейфам. Мы его уже взяли. В Долгопрудном. Чох и назвал твою новую берлогу.
— С-сучился, гад! — процедил сквозь зубы Гринев.
— С корешем своим ты после будешь разбираться. Однако, думаю, до «резни бензопилой в Техасе» дело не дойдет, поскольку оба вы теперь на нас работать станете. Если жить хочется. А это у вас, у тебя и Чоха, сейчас единственный шанс выжить. Потому как люди, которые вам заказали сейф в Институте биологии вскрыть, ребятки действительно серьезные. Юмора не понимают. Кто из них имеет выход на Профессора?
— Все равно ничего не скажу, — заявил Гринев. — А то ведь могут даже из могилы выкопать и второй раз убить.
— Ну, это тебе уже не больно будет. Переживешь как-нибудь. Хотя, что я такое говорю? Мертвые-то дважды не живут. Так, по крайней мере, заведено. Или?.. Вот Профессор, кажется, иначе думает. Я прав, Гриня?
Тот лишь головой мотнул, а потом заорал:
— Не знаю я ничего!
— «Рептилии» и «голубая кровь» в одной связке? — жестко поставил вопрос Муромцев.
Ответа не последовало, но его и не требовалось — моторика лица выдавала.
— Опять в самую точку попали, Петр Данилович, — сказал первый полицейский, а второй добавил:
— Ему уже и пятиться от страха некуда.
Николай действительно сейчас просто балансировал на самом краю крыши.
— Ты сам-то этого Мориарти вживую видел? — задал очередной вопрос Муромцев.
И это было последнее, что он успел спросить. Роковой шаг в пустоту был сделан. Гринев оступился, издал животный вопль и полетел вниз.
— Дурак! — произнес Муромцев. — А как все хорошо шло. Могли бы и еще поболтать. Тут бы и раскололся. Ну, ничего, мы этого зайца в верном направлении гнали.
А «Мориарти» и в самом деле был профессором, доктором биологических наук, членкорром Академии наук, лауреатом Государственной премии, и его даже в свое время выдвигали на Нобелевскую. Но, правда, давно, еще в советские времена, в восьмидесятые годы. Да и двигали-то его на эту шведскую заманку не отечественные институты, а какие-то зарубежные фонды. Потом, когда затея не удалась, из него пытались сделать активного диссидента, борца с тоталитарным режимом, но игры дураков Илье Гавриловичу Тортошину вскоре надоели.
От научных дел и исследований в области биологии, генетики и биофизики он не отдалился. Вел преподавательскую и исследовательскую деятельность. Жил уединенно, без жены и детей, их попросту не было. Наука, которой он всегда занимался без устали, съедала все свободное время. Да он и не знал, что это такое. Свободное время — удел маргиналов и глупцов. Если у вас его слишком много, вы — человек конченый. Типа медузы в банке со спиртом.
В конце девяностых Илья Гаврилович ушел с кафедры МГУ и из Института биологии и генетики, получал свою академическую пенсию, кормил голубей на балконе. Но голова работать продолжала. Причем еще активнее, чем прежде. Теперь ему никто не мешал. Через Интернет он тщательно собирал научные данные со всего света, анализировал, поддерживал связи с коллегами из мирового сообщества ученых. А потом, в нулевые годы, Тортошин и вовсе куда-то пропал. Словно испарился…
Где он обитал до 2015 года, никто не знал. Квартира на Мичуринском проспекте пустовала. Однако счета за нее кем-то регулярно оплачивались. А потом он вдруг вновь появился. Мелькнула его тень на одной из конференций в том же Институте биологии и вновь исчезла. Теперь уже, казалось, навсегда. Но вновь ошиблись. Такие люди, вернее, такие умы, никуда и никогда не пропадают. Даже после смерти. А Тортошин-то был живее всех живых, врод