Немного помолчав, он добавил:
— И лучше, если это будешь ты, Петр. Так что, пожелаю тебе удачи… Если, конечно, он еще жив, в чем я очень сильно сомневаюсь.
И Валентин, с какой-то тихой грустью и радостью одновременно, поглядел вдаль. Пора было возвращаться в монастырь. Сигналом к этому прозвучал колокольный звон.
— Минут пять у нас еще есть, — сказал Егоршин. — Но и опаздывать к обедне не годится. Что ты еще хотел у меня спросить?
— Так где же все-таки может находиться Профессор?
— Даже не догадываюсь.
— Тогда такой вопрос. Томас Кастелло, невадская подземная «Зона-51» — могли у Тортошина оказаться фото и видеоматериалы с этой секретной базы? И вообще, все, что там творится, — правда?
Валентин кивнул. Ему не хотелось говорить на эту тему. Его это больше не касается.
— Ладно, вернемся к десятому октября, — поняв его, сказал Муромцев. — Вы переговорили с Тортошиным, потом Илья Гаврилович ушел. Вслед за ним явился Федосеев. Один из них принес тебе коньяк «Ной». Он был заряжен лошадиной дозой альфа-суматриптана. Вывод: кто-то из них двоих пытался тебя отравить. Хотя в итоге пострадал я.
Эти слова не произвели на Валентина никакого впечатления.
— Да любой мог! — подумав, ответил он. — У обоих голова не на том месте. Но может быть, ты что-то путаешь? Я что-то не припомню, чтобы один из них приносил мне в тот день коньяк.
— Может быть, — охотно согласился Муромцев. Эта версия и его устраивала.
— Тогда давай прощаться. Вряд ли мы еще когда-нибудь встретимся.
— Типун тебе на язык. Я еще буду тебя навещать. А когда станешь старцем, пойду пешком в колонне других юродивых, за вразумлением.
— Ты, Петя, неисправим.
Они обнялись, Валентин махнул рукой и направился к монастырским воротам. Рядом стояла машина Муромцева, где его уже поджидали друзья. Но тут Егоршин вдруг остановился и вернулся к Петру.
— Вот еще что, — произнес он, будто только что вспомнил что-то важное. — Илья Гаврилович тогда, при нашей последней встрече, обмолвился насчет «Сходни».
— А конкретней?
— Да я на его слова особого внимания не обратил. У него это вырвалось. То ли «Сходить надо», то есть — с этого пути, то ли «Сходня остается». А что это означает, не знаю. Поможет тебе это или нет, но ты подумай.
ГЛАВА 13. ЛИСА И ГОНЧИЕ ПСЫ
На следующий день с утра Петр Данилович созвал на оперативное совещание всех своих сотрудников. Задачу перед ними поставил такую: прочесать вдоль и поперек район подмосковной Сходни. А вдруг Егоршин окажется прав, и Профессор засел в какой-то берлоге именно там? Проверке, в первую очередь, подлежал частный сектор. Но действовать надо было осторожно, от помощи местной полиции он отказался. Ребята и сами справятся.
Когда они разошлись, Муромцев отправился к генералу Сургутову. Секретарша Лида, милая девушка, сказала, что Василий Семенович занят.
— Мне можно, — ответил подполковник, презентовав ей магнитку на холодильник с видом Кирилло-Белозерского монастыря и открыл дверь.
— А-а, кстати, — сказал генерал. — Как съездил?
В кабинете сидели все три зама-полковника и Бортников. Последнему Муромцев обрадовался больше всего. Он ведь хотел сначала прямо к нему пойти, посоветоваться, но так даже лучше. Не надо будет лишний раз рассказывать о поездке в Северную Фиваиду. И Петр Данилович стал обстоятельно докладывать о своей встрече с Егоршиным. Изложил практически все, что говорил ему Валентин. Генерал, полковники и Афанасий Никитич внимательно слушали.
— Таким образом, — подытожил Муромцев, — на сегодняшний день мы имеем следующее. Тортошин, скорее всего, находится в автономном плавании, а охоту на него ведем не только мы и корпорация «Blue light» вкупе с АНБ, но, вполне вероятно, другие зарубежные спецслужбы и финансово-промышленные концерны. Какие именно — сейчас нет времени выяснять, да это и не получится без самого Профессора. Но и просто смотреть на схватку бульдогов за лакомую кость тоже нельзя, дело обстоит очень серьезно. Приз — судьбы России и всего мира, без преувеличения. И последнее. Если тезисы Егоршина верны, то необходимо выходить на высшее политическое руководство страны.
После откликнулся Тарута:
— Вот это как раз и есть преувеличение. — И тотчас поправился: — То есть я хотел сказать не о компетенции президента и премьера, а о том, что ты тут наговорил.
Тайный приверженец Зюганова, ортодоксальный Рогов дополнил:
— Всего этого не может быть потому… что не может быть вообще.
А самый трезвомыслящий из них, Смышляев, добавил:
— «Теория заговоров» хороша только для кино и романов, но отдельные части твоего выступления верны, и мы о них знаем не понаслышке.
— Да, но откуда о них известно Егоршину? — продолжил Тарута.
— А что касается апокалиптической картины мира, то наши аналитические отчеты об этом каждый квартал ложатся на стол в Совбез. Президент в курсе, без монахов разберется, — высказался Рогов.
— Не будем спешить, чтобы… не насмешить, — закончил его мысль Смышляев.
Остановил их Сургутов:
— Муромцев прав. И Егоршин тоже. Счет идет на какие-то месяцы и недели. Никто не знает, что случится в следующем году. А до него осталось всего несколько дней. И, пока мы здесь во всем сомневаемся и рассуждаем, зреют самые зловещие планы, чтобы покрыть всю землю могильными крестами. Россию уж точно. А остальное человечество превратить в этих… Как ты их назвал?
— Рептилоиды, — подсказал Бортников.
— Но это название метафизическое, — добавил Муромцев, — хотя генетические изменения, несомненно, произойдут, учитывая радиоактивную мутацию после ядерных взрывов. Таким образом, проекты «Рептилии» и «Голубая кровь» будут завершены сами собой и уже без нас. Никого не останется.
Сургутов забарабанил костяшками пальцев по столу.
— А ты что обо всем этом думаешь, Афанасий Никитич? — спросил он.
— Думаю, что результатами исследований профессора Тортошина и его лаборатории наши потенциальные противники воспользоваться никак не должны. Хватит им и того, что успели слить Алибабаев с Парашниковым. И теперь нам важен не столько сам Тортошин, сколько то, чтобы его первыми не нашли другие. А он, судя по всему, до сих пор находится на распутье — в какую сторону податься? Если, конечно, уже не подался на тот свет. Что было бы в его случае наиболее благоразумным.
— А если он все-таки жив? — спросил Смышляев.
— Будем искать, — ответил Рогов.
— Легко сказать! Мы его уже третий месяц вылавливаем, а все без толку, — возмутился Тарута. — Муромцев предлагал поиграть с ним в рыбака и рыбку, а он все не клюет. Не тот ты карась оказался, Петр Данилович. Не клюнул он на тебя.
— А с Будановой что? — задал вопрос Рогов. — Тоже пшик.
— Зато, чую, его личные дела там далеко продвинулись, — ехидно подхватил Тарута.
— А знаете, почему мы до сих пор не можем его найти? — произнес Бортников. — Потому, что Илья Гаврилович постоянно находится в курсе того, что тут делается. Все наши планы ему известны. Мы делам один шаг, а он два. Мы атакуем ладьей, а он бьет ее ферзем. Мы ищем его там, а он уже здесь.
— Где, под столом, что ли? — спросил Тарута. И впрямь заглянул туда.
— Афанасий Никитич выражается фигурально, в логике шахмат, — пояснил Смышляев. — Профессор и в самом деле гроссмейстер, в отличие от нас. Вынужден это признать
— Гений, — коротко констатировал Рогов. — Мастер многоходовых комбинаций. Вот уж действительно — Мориарти.
— Но я сейчас не об этом, — продолжил свою мысль Бортников. — Ускользает он от нас потому, что у нас самих происходит утечка информации. Именно здесь, в отделе.
Вновь повисла пауза.
— Что ты хочешь этим сказать, Никитич? — недовольным голосом спросил Сургутов.
— А то, Семеныч, что и сказал. Кто-то из нас, вольно или невольно, опосредованно ему все передает. Может быть, не напрямую, а кому-то еще, но до него доходит. Возможно, даже не специально передает, а по глупости, по ошибке, но это так. Кто-то, кого мы хорошо знаем, кому доверяем, работает против нас.
Поскольку все молчали, он продолжил:
— Я не хочу тут никого обвинять, да у меня и нет доказательств, только интуиция. Но она, поверьте, немалого стоит.
— Мне кажется, Афанасий Никитич прав. Надо провести тщательную проверку, — сказал Смышляев.
— Но не нас, а всего личного состава из подразделения Муромцева, — добавил Рогов. — Я думаю, этот крот и клещ — там.
— И Федосеева не забыть, — подсказал Тарута. — Вместе с его невестой. Я с нее подозрения не снимаю.
— Ну, тогда уж и меня тоже, — сердито произнес Петр Данилович. — Своих ребят я вам на глумление не отдам. Буданову тоже.
— А придется, — зловеще пообещал Рогов. — Чего ты их выгораживаешь? Слышал, что сказал Бортников?
— Я ведь имел в виду другое, — отозвался Афанасий Никитич. — Не включать на полную мощность контрразведку с бериевскими методами, а всего лишь тщательно обдумать: кому это выгодно? Кто, находясь среди нас, имеет контакт с Тортошиным?
— Проверка действительно не помешает, — миролюбиво произнес Сургутов.
— Разрешите, я этим займусь? — предложил Смышляев. — Деликатно.
— Разрешаю, валяй. Докладывай мне лично.
— А самим Смышляевым тогда кто займется? — логично спросил Бортников. — Да и тобой, Василий?
После очередной нервной паузы Муромцев сказал:
— Давайте не будем устраивать охоту на ведьм. Этак голова совсем кругом пойдет, а толку никакого. Пока мы станем сами с собой разбираться, Мориарти от смеха живот надорвет.
— Так что же тогда делать-то? — озадачился Тарута.
— А я вот вам стихи почитаю, для разнообразия, — предложил Бортников. — Сочинение товарища Сталина. И не тогда, когда он был семинаристом, об этой его поэзии всем известно, а много позже, на исходе жизни, в 1949 году.
И, не дожидаясь ответа от ошарашенной публики, начал:
Поговорим о вечности с тобою.