Очень похоже, что растиражированная история с криками из ада на Кольском полуострове и однажды выскочившим из сверхглубокой скважины странном существе — из той же проблематики. Ад тут ни при чем. Ад — духовная сущность. Его не слышно обычным ухом. Но вот на земле, вернее, под землей, дьявол что-то явно затевает.
Муромцев отложил непрочитанные файлы. А в этих его особенно заинтересовала информация, касающаяся Тортошина.
Однако Петр Данилович все эти дни занимался не только «гибридами» и прочим. Вел также служебное расследование в связи с кражей в Институте биологии и самоубийством Валентина Егоршина.
Егоршин оставил предсмертную записку: «Прощайте. Тело мое не ищите — не найдете никогда. Я его сжег. Зараза не должна распространиться». Это вызывало много вопросов. Первое: чем это он успел заразиться в Институте биологии? Хотя, конечно же, было чем. В других лабораториях велись работы над штаммами сибирской язвы, бубонной чумы и прочими нехорошими вирусами, которым даже и названия-то пока не придумали. Но никакого касательства к ним Егоршин не имел. Его лаборатория с бактериологическим оружием напрямую связана не была. Лишь косвенно.
Второе: где он мог себя «сжечь», если только это не какая-то аллегория? Что, постучался ночью в крематорий, дал взятку сторожам, чтобы те отодвинули заслонку, и нырнул в печь? Забавно. Но на всякий случай проверили и это. Нет, работники всех московских крематориев только посмеялись.
Подполковник провел рейд и по психбольницам. Без толку. Пациента с такими опознавательными признаками не поступало. Даже если Валентин внезапно потерял память, впал в амнезию и стал «овощем». Причем сразу после того, как написал записку. Но тогда может шляется где-то по пустырям с бомжами? Помоек в Москве много, надо подключать все районные отделы полиции. Подключили. Работу провели в кратчайшие сроки. Результат — ноль.
И третье: а не инсценировка ли это самоубийства? Последняя версия выглядела наиболее логичной и убедительной.
Два варианта: или что-то его столь сильно напугало, что Валентин потерял голову, или, напротив, вскружило крышу так, что он ее… все равно потерял. Муромцев не стал исключать никаких версий. А их было три, основных: самоубийство, инсценировка и убийство, ведь Егоршина могли и вынудить написать эту записку. А уж спрятать мертвое тело — дело техники.
Что касается кражи из сейфа, тут было проще. Предварительно институт был обесточен и, под видом работников Мосэнерго, двое сотрудников обездвижили трех охранников. Потом на них надели наручники и залепили рты пластырем. В запасе было минут десять, но этого хватило.
Расположение директорского кабинета и сейфа они знали. Слепок с ключей имелся, цифровой код был известен. Работали в бахилах и перчатках. Взяли только две папки с документами и файлами по проектам «Голубая кровь» и «Рептилии». Деньги, а их было полтора миллиона в рублях и три сотни тысяч долларов, не тронули.
По почерку и профессиональному исполнению заказа, а также исходя из описания злоумышленников (хотя они, конечно же, были загримированы), Муромцев сделал вывод, что тут могли поработать только два специалиста. Это Гринев и Чохов. И он не ошибся.
Чохова взяли накануне Дня народного единства, а затем последовала очередь Гринева. Что произошло дальше — уже известно. Но кто навел «медвежатников» на сейф? Ясно, что задачу поставил Мориарти. Больше некому. Если только не иностранные спецслужбы. Но они сработали бы более тонко. Просто напросто купили бы Фуфанова.
К тому же, в сейфе директора хранились только отработанные материалы по этим проектам, но основная часть, с результатами сегодняшних исследований, содержалась в подземной лаборатории Федосеева. Туда Чохов и Гринев проникнуть не могли. Охранная лазерная система «Периметр» не позволяла это сделать. Тотчас же весь институт был бы наводнен полицией.
Но преступники знали код директорского сейфа и имели заранее изготовленные ключи. Кто и откуда навел их? Сообщник, несомненно, находится внутри института, поскольку профессор Тортошин доступа к цифровому коду не имел. Тогда сам Сергей Фуфанов? Опять инсценировка, на сей раз со стороны директора, чтобы обеспечить себе алиби? Или Валентин Егоршин? А чтобы замести следы — видимость самоубийства?
Муромцев сомневался в причастности Егоршина к этому преступлению. Не мог Валентин поставить на кон свою жизнь. Не хотел верить этому и Федосеев, которого подключили к группе Муромцева. Да и Фуфанов не такой уж идиот, чтобы ввязаться в эту грязную игру. Он, конечно же, тот еще прохиндей, но реальное благополучие ему дороже. А вот выболтать спьяну цифровой код замка вполне мог. И ключи у него минут на пять из кармана увести, чтобы сделать слепок, — раз плюнуть.
Что касается Егоршина, то главный аргумент, почему он не мог пойти на это преступление, а потом покончить жизнь самоубийством, привел Федосеев. На оперативном совещании у генерала Сургутова, где опять присутствовали три полковника, курирующие разные направления спецотдела «Ф», да еще тот самый ветеран КГБ-ФСБ с палкой-костылем, консультант по общим вопросам, Алексей сказал:
— Это любовь.
— Что-что? — переспросил полковник Рогов. — Вы в своем уме?
— Любовь, — повторил Федосеев.
— А что вы имеете в виду, Алексей Сергеевич? — задал наводящий вопрос полковник Тарута.
— Вон, Петр знает, — ответил Федосеев.
— Егоршин души не чаял в своей жене Ирине, — произнес Муромцев. — Это была идеальная пара.
— А ты сам-то ее видел, знаешь? — спросил Рогов.
— Не только видел, но даже в молодости соперничал из-за этой дамы с Егоршиным, — ответил за Муромцева Федосеев. — На шпагах дрались.
— Черт-те что, — проворчал Сургутов. — Опять какая-то дешевая беллетристика. Давайте поконкретней.
Слово взял Федосеев:
— После окончания университета Ирина два года проработала в Америке, в химическом концерне «Афтон Кемикл». Занималась топливными маслами. Потом год — в Центральной биологической референс-лаборатории в Казахстане, которая была создана на базе бывшего советского Противочумного НИИ в Алма-Ате при финансовой поддержке оборонного ведомства США. Теперь она расположена в поселке Отар.
— Тут, пожалуйста, поподробнее, — сказал Сургутов.
Продолжил полковник Смышляев:
— Официально эта лаборатория была создана для обеспечения безопасности патогенов, то есть паразитирующих микроорганизмов, оставшихся в Казахстане от советской военно-биологической программы. А также исследований способов защиты от них. И — что особенно смешно — трудоустройства бывших военных биологов. Это спустя двадцать-то лет! Однако ряд обстоятельств указывает на то, что в действительности данная лаборатория может использоваться для военных биологических разработок, ведущихся в США. Куратором программы выступал сенатор Ричард Лугар. Как вам известно, он занимался демонтажем советских ядерных объектов в Казахстане и в других республиках СНГ. Теперь сосредоточен на вопросах биологического оружия. Забавно, но в Грузии одна из таких лабораторий носит его имя.
— Все тебе «смешно», «забавно», — а мне не до шуток, — вновь проворчал генерал.
— Упрек принимаю. По оценкам российских экспертов, создание Пентагоном таких референс-лабораторий вблизи наших границ угрожает биологической безопасности России. И позволяет Соединенным Штатам решать сразу несколько военных задач. Во-первых, открывается возможность проводить военные биологические исследования, в том числе полевую апробацию штаммов болезней за пределами своей территории. А на казахов и грузин им плевать. Пусть живут хоть в скотомогильниках. Во-вторых, они, таким образом, обходят все международные договоренности о запрещении биологического и токсионного оружия.
— Опять двойные стандарты. Черти, одним словом, — выразился Рогов.
— И в-третьих, — продолжил Смышляев, — что самое существенное, на подобных объектах могут создаваться болезнетворные микроорганизмы, нацеленные на поражение конкретного генотипа. То есть населения определенной территории. Какой — объяснять не надо. Ну и последнее. Американцы могут проводить на местности запрещенные испытания биологических агентов, отслеживая их вирулентность, смертность, пути доставки и другие свойства, применительно к области потенциальных задач.
— Другими словами, заниматься активными наступательными программами против России, — добавил Тарута. — Не исключено, что последние вспышки атипичных заболеваний на Юге России, а это высокозаразный менингит среди детей в Ростовской области, африканская чума свиней и ящур на Кубани и Северном Кавказе, могли быть как раз биологическими маркерами, целенаправленно вброшенными сюда с территорий Грузии или Казахстана.
— Это их ответ нам за Крым и Украину, — сказал Рогов.
— За несколько десятилетий Соединенные Штаты сформировали обширную сеть биологических лабораторий двойного назначения в различных частях света, не только на территории бывшего СССР, — продолжил Смышляев. — Тут тебе и Европа, и Африка, и Юго-Восточная Азия. Мелкие станции модернизированы в Азербайджане, Киргизии и Узбекистане. А мигранты из этих стран, зараженные скрытым вирусом, сами того не ведая, могут являться источниками самых серьезных заболеваний. И потенциальным очагом пандемии, еще неизвестной болезни.
— Вот под каким крылышком стервятника обитала ваша Буданова, — строго произнес Тарута, глядя на Федосеева и Муромцева.
— Это еще ничего не доказывает, — возразил Петр Данилович. — Да и проработалa-то она там всего год.
— За год можно многое успеть. А чем она сейчас занимается? — спросил генерал.
— По возвращении в Москву Ирина Викторовна вышла замуж за Валентина Егоршина. — ответил Федосеев. — Сменила профессию, стала писать научные статьи по проблемам химии и биологии для научно-популярных изданий. Словом, теперь свободная журналистка и домохозяйка.
— И вдова. Якобы, — с намеком произнес Рогов. — В смерть Егоршина я не верю. Надо его искать.
— Объявить во всероссийский розыск, — добавил Тарута.