Инесса все думала, во что бы Лизу нарядить, ничего не подходило, и наконец Алиса, несмотря на свое повышенное давление, при-думала:
- Пусть в форме идет и в белом фартуке. Праздник как-никак! А потом скромненько и со вкусом...
Лиза стояла над залом в школьной форме, в белом фартуке, с косами, в валенках с калошами. Ветераны на сцене натоптали за два часа выступления. На заднем ряду сидели два друга - Витя с Вовой - и Танечка Зотова.
- Наша вышла! - толкнули они Танечку под бока.
"Что бы прочитать? - думала Лиза. - Что бы прочитать..."
- Сад... - подсказывала Инесса шепотом из-за кулисы. - Читай про сад!
И Лиза, как пером по бумаге, читала звонкие стихи.
- Ну как, Саша? - шептала Инесса Донова поэту в свитере.
- Хорошо, - шептал он в ответ. - Только девочке не простят ее сти-хов!
Союз сибирских писателей сказал:
- Фронтовики достойные, как всегда. Жаль, что с каждым годом их становится все меньше и меньше... У этой девочки рифмы, конечно, грамотные, но содержание... Гнилые доски, покрытые дорогой мастикой. А про того косенького, в ношеных джинсах, даже говорить нечего...
- Мама, у тебя давление, - сказала Инесса.
- Давление, - повторила Алиса.
- Сильное, - сказала Инесса.
- Сильное, - повторила Алиса.
- Врача вызвать?
- Вызвать.
В первый раз Алиса согласилась на врача. Горчичник под полотенцем не помогал. Дела ее были совсем плохи.
Тяжелую полную Алису врач вертел как хотел.
- Шприц, - сказал он медсестре. Медсестра подала шприц. Руки у нее слегка дрожали.
- Вы совсем устали, - сказала Инесса медсестре. - Тяжело ездить по ночам.
Медсестра не ответила. Врач отодвинул блюдце с пустыми ампулами.
- Все. Можно идти, - сказал он медсестре, но вдруг остановился. - Что это? - спросил он, поднимая ампулу на свет. - Что ты дала, сука?
- Что? - переспросила медсестра, подняв на него мутные глаза.
- Что? - не расслышала Инесса.
- Мы остаемся, - ответил врач. - Нужен еще наряд.
И он, уже с новым нарядом врачей, опять вертел Алису, как тряпичную куклу, набитую ватой.
- Шприц.
- Еще шприц!
- К утру может прийти в себя, - сказали они, уезжая. - В больницу ее брать - бесполезно...
Наутро Лиза вбежала к Алисе.
- Бабушка! - позвала Лиза.
Полная Алиса лежала под одеялом, почти так же, как всегда, как буд-то бы под одеяло натолкали много взбитых подушек.
- Да ладно тебе, - сказала Лиза и ткнула кулаком в мягкий бок, но та не откликнулась. - Хватит, - повторила Лиза, тут же все поняв, повторила, надеясь, что ошиблась.
Вчера еще Алиса орала и грозилась, а сегодня - все.
- Так вот, вот ты какая! - кричала Лиза в пожелтевшее лицо на све-жей наволочке. Рядом с пожелтевшим неживым лицом вдруг, как в нас-мешку, - живая белизна наволочки.
- Вот ты какая, да! Вот так ты нас всех наказала!
- Боря, - позвала Инесса после репетиции. - Помоги мне мать похоронить!
- А что не помочь, - отвечал Боря, стирая перед зеркалом синие те-ни у глаз. У нас завтра как раз спектакля нет. С утра - ансамбль русской песни, а вечером - Островский "Гроза". Ну что, Сереж, похоро-ним, что ли?
- Похороним, - отозвался из коридора осветитель Сережа. - Чего не похоронить...
- Столы буквой "П" надо поставить, - распоряжалась слегка пьяная Инесса. - Скатерть? Большой скатерти нет. Есть три маленьких. Кисти подогнем по краям, будет как одна большая.
"Прости меня, - написала Лиза. - Все равно будем вместе..." Она сложила записочку вчетверо и спрятала под простыню Алисы. Алиса уже лежала в гробу. Во всем лучшем.
В машине трясло. Сидели в тесноте, поджав ноги под сиденья. Из суеверия боялись дотронуться до гроба хоть носком ботинка. Лиза вспомнила, как в детстве они с Инессой зашли на отпевание. Лиза тогда почти ничего не видела, она стояла рядом с Инессой в задних рядах, даже когда она вставала на цыпочки, она становилась ростом Инессе до плеча, а всем стоящим впереди - до пояса. Лиза слышала шепот наверху:
- Сколько лет?
- Двадцать, пришел из армии в прошлом месяце, совершенно здоровый...
- Вскрытие было?
- Всего изрезали, мать его рассказывала. "Даже, - говорит, - черепную коробку вскрыли..." Так ничего и не нашли. "Причина, - говорят, - неясна..."
- В армии притравили чем-нибудь...
После отпевания Лиза увидела сторожа. Когда они с Инессой приходили с утра, он всегда подметал двор. Лиза ни разу не слы-шала его голоса, она думала, что он немой. А тут она увидела во дворе, как он подошел к матери мертвого солдата, взял ее за руку и что-то стал говорить. Лиза услышала обрывок разговора. "...все равно будете вместе,- говорил сторож матери мертвого солдата, - потому что смерть - тайна земли, а жизнь - знание небесное..."
С утра в "Красном факеле" был концерт самодеятельности. Ансамбль русской песни пел и плясал в пустом зале. В двух первых рядах сидели четвероклассники. В перерывах - жидко хлопали...
За столом собрался весь сброд: алкоголики с Ельцовской и несколько актеров из "Красного факела". На столе была водка да картошка да еще блины. Опершись на клюку, Антонина Взвизжева всхлипывала в углу. Иногда подносила к губам рюмку водки, но тут же морщилась и ставила обратно. Рядом, полная до краев, стояла рюмка Алисы.
- Сядь ближе, Антонина, - позвала Инесса.
- Я рядом с ней хочу сидеть, - отвечала Антонина. - Мы всегда вместе были, еще с войны. Она молодая была, видная, только некому было на нее смотреть. Все на фронте... Она губы покрасит, брови выщипает и садится дома перед зеркалом, сама на себя любуется. Это у нее с молодости привычка осталась. Как-то у нас в клубе танцы были на Первое мая с эвакуированными. Она пришла, а никто не танцует. Почти все на костылях или совсем без ног, а кто на ногах, так те с женами... Мы тогда с ней вдвоем пошли танцевать, у меня ноги совсем здоровые были... Уж мы танцевали, танцевали... Не думала я, что ее переживу!
Напротив Лизы сидели актеры-травести и Танечка Зотова. Их лица раскраснелись от водки и казались через стол - лицами плачущих детей.
- А что на халяву не погулять, - сказал один. - Поминки как поминки.
- А что, Лиза совсем выросла, - сказал актер Боря осветителю Сере-же. Стала такой, как мы ждали!
И он смотрел на Лизу в упор. Невысокий, лысоватый, со сросшимися бровями на переносице, с опавшими, плохо выбритыми щеками. Лиза пой-мала взгляд, но не поняла его значения. За столом тихо напива-лась Инесса Донова. Лиза вспомнила Алису в гробу на табуретках. "Отпусти меня только на сегодня... А то я больше не могу..." - попросила она.
Когда пьяную Инессу Донову уложили спать, Танечка Зотова при-легла на сундуке в прихожей, все, кто мог идти, - разбрелись, а кто не мог - залег на кухне и в комнате Лизы. Пустой осталась только комната Алисы, в нее не заходили даже самые пьяные...
Лиза вошла в комнату бабки. Перед зеркалом лежали ее бусы и пудра в мятой коробочке. И вдруг ясно, как будто бы это происхо-дило сейчас, Лиза увидела поляну Заельцовского парка, ранней осенью три года назад, Танечку Зотову, валяющуюся в листьях, полуголую Инессу в распахнутом клетчатом пальто и двух шабашников с руками в трещинах, как на больной коже...
- Я пошел, - заглянул Боря в открытую дверь.
Лиза обернулась. Он смотрел на нее мутным своим взглядом в упор, не отводя глаз, и Лиза поняла, что значит этот взгляд. Взгляд ласкового шабашника из Заельцовского парка.
- Вот тыi останься! - сказала ему Лиза.
- "Вот тыi останься", - сказала она мне. Я даже сначала не поверил, так опешил. Ты представь: я и она!
- Перепало тебе, - сказал осветитель Сережа.
- Я остался с ней, а что мне не остаться. Она сама навязалась, ее никто не совращал... Я помог им с гардеробщицей, как умел, а за все надо платить. Всегда... Мы с ней прямо на месте гроба... Не знаю, как ей, а мне было не по себе. Она табуретки даже не отодвинула, прямо на них легла и сапоги снимать не стала. Мне-то что, не моя беда... Она мне говорит, говорит что-то, а ее аж всю дергает от отвращения... - закончил он, и лицо его задрожало.
Лиза звонила в дверь Юговых.
- Митя, - позвала она ласково. - У меня бабушка умерла. Я ее любила.
- Слышал, - ответил Димка Югов, слегка приоткрыв дверь.
- Вчера похоронили...
- Мать говорила, - отвечал Югов, стирая со щеки крем для бритья. - Она сегодня в магазине пьяную Зотову видела. Зотова рассказала, что вы с тем актером на табуретках выделывали...
- Пожалей меня, - попросила Лиза.
- Ты извини, - сказал Югов Лизе. - Мать тут пол моет... - и закрыл дверь.
Прошло несколько лет.
- Ну и чем ты, Лиза, недовольна? - спросила как-то весной Инесса Донова Лизу.
- Чем я недовольна, мама?
- Почему ты такая ходишь?
- Какая?
- Равнодушная. Тебе как будто ничего не надо! Ты из-за меня такая, да?
- Из-за себя...
- Меня, Лиза, все равно не переделать, а у тебя будет все! И слава другая, не местного масштаба. Ты, главное, на меня не оглядывайся...
У вокзала на площади сидели цыгане на узлах.
- Помада, девочки, очки...
- Очки, помада... - лениво повторяли, прицепив на пояс за дужки дюжи-ну солнечных очков с зеркальными стеклами. Между узлами ползали грязноногие цыганята...
- Гадать будешь? - спросила молоденькая цыганка, пытливо оглядев Ли-зу. Цыганка была в платке с блестками. Из-под платка на темный лоб выпала кудря.
- Не буду, - ответила Лиза.
- Тогда помаду купи или очки.
- Отстань, - отмахнулась Лиза.
- Что встала тогда у наших узлов? Иди давай!
Вокзал был с высокими сводами, как дворец.
- Скорый поезд двадцать три "Новосибирск-Москва" отправляется с первой платформы первого пути.
- Пассажирский поезд четыреста семь "Новосибирск-Сухуми" отправляется с шестой платформы четвертого пути.