— Всех — не всех, не твое дело. Сам-то кто будешь?
Только тут Илья и заметил — не совсем здоровы ратнички. То есть, побиты слегка. Попримяты. Будто ссора какая у них с кем вышла, не так, чтоб до смертоубийства, а не шибко серьезная.
— Ильей меня кличут, по батюшке — Иванович. Из краев я дальних, отсель не видать. Иду я в Киев, к службе княжеской желание имею. В дружину проситься хочу, авось не прогонят. Заметил вас, свернул с дороги. Дай, думаю, поспрошаю, что да как. Передохну малость. А у вас вон он, привет какой. Копьями ощетинились, ровно еж. Вы мне дорогу укажите, и поеду, от вас подалее.
— Ишь ты, хват какой!.. Может, ты соглядатай…
— Да какой он соглядатай, — сказал кто-то. — Из калачников он, ежели по выговору судить… «А вот калачи, кому калачи, слезай с печи, покупай калачи…»
— Ну? — удивились остальные. — Это ж как его в наши края-то занесло?
— Ветром попутным, — буркнул Илья. — Так что, покажете дорогу на Киев?
— Ладно тебе, — вышел вперед один из ратников. — Жданом меня люди зовут, — сказал миролюбиво. — Ну точно, калачник, — это он другим ратникам через плечо бросил. — Ты не серчай, Илья, что не так встретили. Тут у нас беда, можно сказать, приключилась. Вот и попал под горячую руку…
— Это я-то под горячую руку?.. — ухмыльнулся Илья.
— А ты не смейся, — веско произнес Ждан. — Со стороны — оно каждый богатырь, а как до дела дойдет…
— Не обижайся, не со зла я. Просто вид у вас, ну, в общем, не шибко для заставы подходящий. Что стряслось-то?
— Стряслось?.. Ты заходи, какие б ни были, а чем приветить найдется.
— Погоди, — остановил его Илья. — Инструмент у вас какой имеется?
— Ну, имеется… А тебе зачем?
— А затем, сторожа ваша неказиста. Подсобить сможете?
— Не без того…
Поднял Илья половину ворот, — словно пушинку, — прислонил к проушинам. А ратнички, вместо помощи, рты поразинули.
— Долго мне стоять? — прикрикнул. — Прилаживай.
Бросились гурьбой, суетятся, однако ж приладили. Затем вторую створку.
С вышкой повозиться пришлось, но и с ней справились. Тот, кто разорение учинил, он скорее попугать хотел, или силушкой бахвалился, потому — урону, в общем, никакого не случилось. А то, что обидчик всего один был, Илья из тех слов понял, коими ратнички промеж себя перебрасывались. Однако спрашивать не стал. Закончится работа, сами расскажут. Так и вышло.
— Вишь ты, как оно все случилось, — начал Ждан, когда, подкрепив силы гречей с зайчатиной, ратники расселись кружком. Начальником был другой — Чина, но как-то само собой решилось, что раз Ждан определил гостя калачником, ему и отдуваться. — Мы тут недавно…
— Оно и видно, — заметил Илья. — Все собрались. Нет, чтоб кому-нибудь на вышке стоять да посматривать… А ну как нападет кто?
— Не нападет, — махнул рукой Ждан.
— То есть? А чего ж побиты тогда?
Ратнички глухо заворчали. Коли б не сытный обед, ох, и ответили бы гостю!.. Его счастье, что разморило немного.
— Оказия, она не спрашивает. Случилось так. Застава эта, она вроде на отшибе затесалась. Она больше не за Степью, а за горами присматривает. Только из-за гор давненько никто не заглядывал, там Святогор порядок блюдет. Потому и присылают сюда не богатырей из дружины княжеской, а таких вот, как нас — тех, кто вроде как на подхвате. Наше дело не воевать, а знак подать вовремя. Ну и числом напугать, ежели что. Сколько лет стоит сторожа, никогда этого самого ежели что не случалось, а тут… Сегодня, чуть свет, видим — рысит это себе по дороге вооруженный кто-то. И, главное, мимо рысит, словно нас и нету. Сам посуди — нельзя сторожу нашу не заметить, а коли нельзя, так ты в толк возьми, не зря она здесь поставлена, а чтобы дорогу блюсти. Ты подъедь по-человечески, скажи, куда да зачем, и поезжай себе дальше. И тебе хорошо, и мы вроде как при деле. А этот прет, будто глаза потерял. Крикнули мы ему, так он ведь еще и глухим прикинулся. Послали мы за ним Ошурка, — он у нас лучше всех на коне держится, — сами собираемся, чтобы пугнуть, только смотрим — Ошурка наш обратно возвращается, летит, аки птица, а всадник — за ним вдогонку…
— Я и сказать-то ничего толком не успел, — буркнул ратник, которого, по всей видимости, и звали Ошурком. — Так, пару слов всего…
— И что же это за пара слов такая?.. — хохотнул Илья.
— Да говорю я ему: «Что ж ты, говорю, обиду людям чинишь? Здесь, говорю, никто ни пехом не прохаживал, ни на добром коне не проезживал, ни черный ворон птица не пролетывал, ни зверь серый не прорыскивал…» Ну, а потом уже и пару слов прибавил, для пущей понятливости…
— А он что?.. — спросил Илья, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица.
— А что он? Остановился, развернулся, подъехал… Думал, сказать что хочет, а он ка-ак даст мне кулаком наотмашь по загривку.
— А ты что?
— А что я? Я рухнул. Вместе с конем, на пару…
И такой при этом вид был у ратника, что Илья не удержался. Впрочем, как и остальные. Да и сам Ошурка прыснул, поддавшись общему веселью.
— Дальше-то, дальше чего было? — отсмеявшись, спросил Илья.
— Чего было… Побарахтались мы в пыли, конь на ноги поднялся, встряхнулся — и деру. Ну, и я тоже…
— Так ты что ж, пешим драпанул?
— Где там пешим… Я так в коня вцепился, как клещ, не оторвать.
Тут опять Жбан вступил.
— Так вот… Видим мы, товарища нашего гонят, и навстречу. Кричим, машем чем попало, страху наводим. Только этот не из пугливых оказался. Щитом прикрылся, булавой, — вот как у тебя, а то и поболе, — машет, тем и другим одинаково бьет. Кому досталось, полетели по сторонам как лягушки с кочки, ежели в них камнем бросить. В общем, с самого начала не задалась сеча. Повернулся этот егоза раз, другой, — тут и биться некому стало, с нашей стороны-то… А он подскочил, ахнул булавой своей по вышке, по воротам, да и был таков. Даже не видали, в какую сторону подался.
— Да, дела, — протянул Илья. — Ну да ничего, коли встречу этого вашего богатыря, переведаемся силушкой, слово даю. Не дам ему спуску, за обиду вашу. Выглядел-то хоть как?
— Так кто ж его знает? Быстро все случилось, не разглядели… Человек как человек…
— Наш хоть? Ну, по речи…
— Молчал он… Наверное… Мы, вишь, так орали, что окромя себя никого и не слышали…
— Вы мне вот что скажите, — после некоторого молчания, сказал Илья. — Как там, в Киеве, с богатырями? Ну, и вообще… житье-бытье…
— А у кого как. Небось, не шибко от вашего отлично. Кто руками своими живет, а кто богатством отеческим. Про дружинников же княжеских, особо приближенных, и сказать-то нечего. Что ни день — сплошные забавы. Пиры да охота. Разве что пошлет князь иногда заставы проведать, те, что ближе к Степи, а в остальное время — одно бахвальство.
— Первые-то среди них кто? — полюбопытствовал Илья.
— В народе поговаривают — Чурило, сын старого Плёнка, и Алешка, сын Григорьевич. Первые-то они первые, да только из говорунов и по бабской части. Мишка Потык еще…
— И только-то?.. — не поверил Илья.
— Что — только-то?
— Чтобы за бахвальство да баб — и в дружину богатырскую?
— Ну, не только… Чурило, он из-под Сурожа, с дружиной своей на службу князю поступил. Окромя него, тех мест никто толком не знает, а населены они кочевниками, печенегами именуемыми. Ему повадки их ведомы, как на рати себя ведут. Алешка же из Ростова. Хоть и не обижен силушкой, а нрав у него лисий. Впрочем, Тугарина таки одолел…
— Это кто ж такой?
— Тугарин-то? А богатырь со Степи. Много кровушки людской пролил, никак с ним сладить не могли. Алешка же сладил… Ты извини, Илья, сам не видал, а что по людям ходит, тому с опаской верить надобно. Буде придется в Киеве повстречаться, расспросишь.
Хорошо сидится. Наетые, напитые, солнышко пригревает, ветерком обдувает. Разговор течет, ровно реченька. Незаметно и времечко летит. Век бы так. Наконец, спохватился Илья.
— Да что ж это я, в самом деле, рассиживаюсь! Мне поторапливаться надобно.
Поднялся.
— Ты сразу в Киев, али как?
— Поначалу к родителям, проведать, что да как. Давненько не виделись. А уж потом и в Киев. Ну и богатыря вашего высмотреть попробую, раз обещался. Коли же случится, что я подался, а он возвернется, вы ему мной пригрозите. Скажите: наезжал, мол, Илья Иванович, проведал про поступок его, осерчал, встречи ищет. Что ежели хочет силушкой побахвалиться, так пусть равного себе поединщика высматривает. Меня, то есть.
На всякий случай столб сигнальный пошатал, вышку, ворота — все ли ладно. Вывел коня за частокол, попрощался сердечно с заставою, дальше тронулся. В сторону родимую. Не стал сразу коня в полный мах пускать; по сторонам смотрит — нет ли где следов богатыря проезжего?
Потом уже, как скрылась с глаз застава да лес впереди показался, махнул рукой на поиски, — нет следов никаких, не век же искать, — начал приторапливать. Ежели так плестись, нечего и думать к вечеру в родимый дом поспеть. И только было собрался дать коню полную волю, как вдруг услышал голос, вроде как даже и знакомый…
…Не ясен-то сокол по горам летал,
Летать-то летал, лебедей искал.
Он нашел-то их, нашел, на крутой горе,
Все сидят-то, сидят, словно бел снежок.
Изо всех одна, всех белей-бела…
Заслушался… А как смолкла песня, осадил коня, принялся осматриваться. Чудно: не видать никого окрест, но ведь пел же кто-то только что. Потом все ж таки углядел: возле самого леса, пятнышко движется, вот-вот скроется. Сам не зная, отчего, привстал в стременах, воскликнул: «Эге-гей!» так, что, казалось, земля затряслась, и вдогон припустился.
Чем ближе, тем яснее видать становится — вершник, при оружии. Уж не улыбнулась ли удача, уж не тот ли самый богатырь-обидчик? Трусит себе рысцой, будто не слышит, что кто-то его догоняет. Будто не ему кричат. Еще сокола на плечо посадил.
— Погодь, добрый человек, — окликнул Илья и пустил коня шагом, но так, чтобы нагнать. — Не сочт